Автор Тема: 1949 Уильям Фолкнер - Шум и ярость  (Прочитано 17312 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн Deathperate

  • Читатель
  • *
  • Сообщений: 6
  • Рейтинг: 3
    • Просмотр профиля
  "Шум и ярость" - великолепное название. Навеянное, очевидно, Шекспиром: "Жизнь - это история, рассказанная идиотом, наполненная шумом и яростью и не значащая ничего" ("Макбет", акт 5, сцена 5).

  Вокруг один только шум, случайные бессмысленные сигналы, а утонченные приборы наших душ зачем-то могут воспринимать, хотят воспринимать мелодию. Все, что мы говорим и делаем, ничего не меняет, только добавляет шума. В этом смысле быть безъязыким и безголосым Бенджи очень по-человечески и очень честно: хочешь сказать и не можешь, одно мычание получается. Вот откуда берется ярость. Эта ярость звучит в романе глухо. Быть может, отчетливее всего у Джейсона, видимо, у него персонификация для нее самая простая.

  Джейсон - один из четырех рассказчиков, тип неприятный, но со своей правдой, как все рассказчики в этом романе. Кроме него своя правда у его психически неполноценного брата Бенджи, полноценного, но неуравновешаного брата Квентина, самого Фолкнера. Мне всего ближе Квентин. Ему пришлось отсрочить самоубийство, потому что за ним увязалась маленькая итальянская девочка, он решил отвести ее домой. Отец девочки подумал, что ее похитили. Было досадное разбирательство. Мне кажется, эта маленькая итальянская девочка могла бы и за мной увязаться. Чтобы Квентин мог учиться в Гарварде, продали луг, где слабоумный Бенджи мог гулять, не привлекая внимание соседей. Квентин проучился один год, потом покончил с собой. Абсурд.

  Если говорить о фабуле, то это произведение о конце света, о конце света в маленькой аристократической вселенной. Вся эта вселенная просто клубок противоречий (клубок "шума"). Компсоны, Бэскомы, отцы, дети, нормальные, ненормальные, белые, негры. Заканчивается все обнищанием, вырождением, падением. В конце становится грустно, что негритянка Дилси уже стара и слаба. Она герой локально положительный, каким только и может быть, наверное, простой человек. Она в меру сил оберегает Бенджи от издевательств негров-нянек, от материнской любви, жертвенной и ни на что не годной. И мать Бенджи в конце стара и слаба, что тоже грустно, потому что после ее смерти "кормилец" Джейсон отправит Бенджи в дурдом.

  Дойдя до последней точки, катарсиса не испытываешь, что в моем случае, наверное, странно, ведь мой приемник настроен на волну бессмысленности существования. Когда маркесовский "полковник, которому никто не пишет", отвечает: "дерьмо", это придает сил, это окрыляет. От Фолкнера такого не ждите, он не будет приободрять заброшенную (в экзистенциалистком смысле) душу в такой доступной форме.

  Напоследок совсем уж отпетый субъективизм, к тому же малодушный. Сначала рассказ ведет Бенджи, чтение требует большого волевого напряжения: продираешься через бурелом, через постоянное "плачу" (плач в своем роде тоже ответ на шум). Еще Фолкнер хочет, описывая нечто, показать почему это именно так, что этому предшествовало. Все вместе "на булавочной головке". На практике начало предложения, скажем, про тысяча девятьсот двадцать восьмой год, а конец про тысяча девятьсот десятый.

  Это не рецензия, это – "отзыв", то есть в буквальном смысле чем "отозвалось". Тяжело рецензировать роман, предложения в котором   хотят быть связующими нитями для прошлого, настоящего и будущего… В связи с этим вспоминается: любой достаточно сложный сигнал воспринимается как шум.
« Последнее редактирование: 12.10.2008, 05:23:59 от Deathperate »
Чукча написал самую длинную книгу.
-О чем ваша книга, - спросили его, он ответил:
-О человеческой жизни, однако
-Какой фразой она начинается? - последовал вопрос.
-Чукча садится на оленя, однако, - ответил чукча.
-Какой заканчивается?
-Чукча слазит с оленя, однако
-А в середине?
-Тыдыг-тыдыг

 

Яндекс.Метрика