Лауреаты нобелевской премии в области литературы

Литературные форумы => Литература => Тема начата: SiR от 01.12.2014, 13:59:41

Название: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 01.12.2014, 13:59:41
Решил дублировать свою колонку, которую я веду в журнале "Урал", в форум. А то новостей в нем практически нет. Обсуждение приветствуется.

11.2014. Корейское кино. Ли Сын У. Тайная жизнь растений. Пер. М. Кузнецовой. — СПб.: «Гиперион», 2013.
(http://i.livelib.ru/boocover/1000748833/l/53d6/Li_Syn_U__Tajnaya_zhizn_rastenij.jpg)

Петербургское издательство «Гиперион» специализируется на выпуске современной азиатской литературы. В серии «Современная корейская литература» недавно был выпущен роман известного корейского прозаика Ли Сына У «Тайная жизнь растений». Это первая публикация корейского писателя в России. По-видимому, это не самый известный его роман, во всяком случае, в Европе он более известен по другим работам. Хотя в книге Нобелевского лауреата Жана-Мари Леклезио «Смотреть кино» упоминается как раз этот его роман. Некоторые западные критики сравнивают его манеру письма с манерой Борхеса, но по переведенному роману этого, впрочем, не видно. Сложные аллюзии и реминисценции писатель в свою книгу не вводил. В своем творчестве имеющий теологическое образование Ли Сын У часто касается христианской проблематики, и «Тайная жизнь растений» отчасти тоже об этом, хотя ни христианского символизма, ни христианских тем в дистиллированном виде читатель здесь не встретит.

В центре повествования история двух братьев. Один из них, Ухён, встречается с девушкой по имени Сунми. У них все вроде бы хорошо, но стоит его брату Кихёну увидеть Сунми, как он тоже влюбляется в нее. Сунми — певица-любительница, она часто поет для Ухёна и даже записывает кассеты. Эти кассеты, пробравшись в комнату брата, потом крадет Кихён. Его мечта, чтобы Сунми пела для него одного, он хочет единственный наслаждаться ее голосом. Однако ему приходится страдать от неразделенной любви. Однажды он крадет фотоаппарат брата и продает его в магазин, а сам убегает из дома. Это становится роковым событием. По-видимому, на пленке, оставшейся в фотоаппарате, были какие-то предосудительные снимки, во всяком случае, Ухёна после этого забирают в армию. Там во время учений он подрывается на мине, и ему отрывает обе ноги. Отныне он инвалид, передвигающийся на коляске. Сунми, пытавшейся разузнать о нем, мать Ухёна сообщила, что он уехал за границу лечиться и там остался. Так ничего и не узнав о судьбе возлюбленного, Сунми с тех пор живет отдельной жизнью. А Ухён, вернувшись домой, становится инвалидом не только в физическом, но и в психологическом плане. Вечная сексуальная неудовлетворенность выражается в жестоких приступах, во время которых он крушит все вокруг. Чтобы хоть как-то облегчить состояние сына, мать возит его к проституткам. Потом эту заботу берет на себя Кихён, чувствующий долг перед братом. Кихён хочет вернуть брата к жизни, в частности, снова заинтересовав его фотографией, которой тот когда-то серьезно увлекался. Но Ухён равнодушен, его интересуют только растения и деревья, мифы о которых он собирает. Его тайное желание — стать деревом и слиться с природой.

Кихён, чувства которого к Сунми еще не остыли, решает найти ее, чтобы та помогла брату реабилитироваться. Он выслеживает ее, потом добивается встречи. Он узнает, что она встречается с мужем своей сестры, а однажды, когда тот начинает избивать ее, он, подглядев это, врывается в ней в квартиру и спасает ее. У Кихёна частное сыскное агентство. К нему обращается человек, который просит его следить за собственной матерью. У Кихёна сложные чувства — ему и любопытно, и отвратительно. Когда мать на поезде отправляется в другой город, он едет за ней на машине. Мать останавливается в живописном месте на берегу моря. Здесь на холме построен дом и растет пальма. Пальма очень высокая, кажется, что она достает до неба. Мать встречается с мужчиной. Она раздевается и ложится с ним. Кихён наблюдает за всем издалека. Позже он узнает, что этот мужчина — бывший любовник матери. Когда-то, тридцать пять лет назад, она хотела с ним построить в этом доме собственный рай. Но судьба распорядилась иначе. Мужчину осудили и отправили в тюрьму. Он сильно испортил себе здоровье, настолько, что после встречи с матерью скоропостижно умер. Так Кихён разгадал еще одну тайну своей семьи, но вот стало ли ему легче?

Книга Ли Сына У выдержана в духе новейшего корейского кино. Речь прежде всего о киноработах весьма известного в России и мире Ким Ки Дука. «Тайную жизнь растений» и фильмы Ким Ки Дука объединяет изощренная социальная проблематика, в центре которой часто оказывается насилие. Как и у Ким Ки Дука, весь внутренний мир персонажей Ли Сына У ограничивается семьей, еще двумя-тремя людьми и парой ключевых событий, которые, хотя и имеют место глубоко в прошлом, постоянно напоминают о себе. Здесь нет масштабных обобщений, отсутствуют глобальные темы, а рефлексия заменяется точечными манифестациями желаний или насилия. Также объединяет их тема «плохого парня». Правда, Ли Сын У пишет не о бандитах, как это часто бывает в фильмах Ким Ки Дука. Главный герой «Тайной жизни» не преступник, он совершенно непреднамеренно совершает плохой поступок, украв и отдав владельцу магазина фотоаппарат брата. Он «плох» в своей душе, и не потому, что объят человеконенавистническими импульсами, а просто потому, что не стремится быть лучше. Он сам сообщает, что невежлив с людьми, и признает долг перед братом. Но отдавать его во всей полноте он не намерен, хотя и страдает от этого. Он вполне человечен, но его стремление к независимости делает его холодным, притупляя живые эмоции и мешая воспринимать жизнь в позитивном ключе. С развитием сюжета в романе эта холодность частично преодолевается, но сохраняется на уровне интонации, с которой рассказчик ведет повествование.

Роман Ли Сын У вообще кинематографичен. Автор не чурается коротких предложений, которые часто прочитываются как киносцены. Правда, это не те динамичные сцены, что характерны для триллеров и боевиков. Это сцены заторможенной рефлексии, которую, впрочем, не отличает какая-то особенная глубина. Это даже не столько рефлексия, сколько фиксация эмоций и желаний. В принципе, такой текст можно было бы свести к нулевой прозе экзистенциалистов, если бы только в основе романа лежала проблема существования. Вроде бы такая проблема даже и ставится автором (ведь Ухён хочет стать деревом и, следовательно, изменить свое существование), но она прочитывается не как несущая тема книги, а скорее как психологическая декорация, о чем свидетельствует тот утомительный художественный избыток, с которым она описывается и неустанно подчеркивается. Ли Сын У вообще утомительно сентиментален. Там, где хорошо смотрелось бы подлинное мистическое измерение, он ограничивается прямолинейной и почти навязчивой чувственностью. И выражена она самыми банальными словами.

Центральными темами книги являются отчуждение человека в современном обществе, кризис семейных отношений и отчасти трудности жизни в мегаполисе. Все эти темы тоже часто поднимаются в азиатском кино. Автор предлагает нередкое в таких случаях решение — эскапизм. Действительно, в семье братьев царит разлад. Отец целыми днями смотрит передачи про шашки и практически не общается с матерью. Родители практически не общаются с детьми. Кихён вообще убегает из дома, потому что не хочет учиться в училище, в которое родители пытаются его определить. На этом фоне в душе каждого расцветают тайные желания, та самая тайная жизнь растений. Кихён следит за матерью, Ухён собирает мифы о превращении людей в растения и хочет слиться с деревом, мать братьев снова охвачена вспышкой давней мечты построить на берегу моря маленький рай. Эскапизм через возврат к не просто абстрактной природе, а именно к растительной жизни и придает роману Ли Сын У чисто азиатскую черту. Здесь можно еще вспомнить роман патриарха японской литературы Кэндзабуро Оэ «Объяли меня воды до души моей», по сюжету которого группа маргинальных подростков хотела спасти планету, создав общество защиты китов и деревьев.

Но нельзя не признать, что «Тайная жизнь растений» во всех отношениях средний роман. Его сюжет все же не слишком впечатляет и рисует весьма обыденную историю. Кроме того, Ли Сын У не избежал стереотипных эффектов в своем видении романтических чувств и поведения человека в стрессовой ситуации. Мать братьев встречает своего любовника через тридцать пять лет и испытывает такие же чувства, как в двадцать лет. Так, конечно, бывает, можно даже вспомнить известный фильм «Новый кинотеатр «Парадизо» (реж. Джузеппе Торнаторе, 1988), но в том-то и дело, что так бывает именно в кино, а в реальности чувства блекнут, видоизменяются и просто уходят. Те же киношные эффекты читатель встретит сразу после того, как Кихён побьет любовника Сунми. Вместе со спасенной девушкой Кихён помчится на предельной скорости куда глаза глядят. Мчаться они будут всю ночь да так, что кончится бензин. Мало того что они так безответственно буду ехать неизвестно куда, они еще и окажутся в том самом месте около дома с пальмой, где мать Кихёна тридцать пять лет назад хотела построить рай. То есть бензин закончится как раз в городе Намчхоне, где на берегу моря находится дом с пальмой. По проблематике Ли Сын У, безусловно, серьезный автор, и его следует читать для знакомства с корейской литературой, ведь по-русски она почти не выходит. Но по силе и глубине он уступает многим современным авторам, пишущим о проблемах современной семьи и царящем в обществе отчуждении.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 01.12.2014, 18:08:17
А что Вы скажете о Хван Сог Ёне?
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 02.12.2014, 08:25:04
Даже яндекс не знает такого автора, чего уж говорить обо мне? Если у него в 2015 году выйдет какое-нибудь произведение на русском, с удовольствием прочитаю.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: sibkron от 02.12.2014, 09:11:58
Даже яндекс не знает такого автора, чего уж говорить обо мне? Если у него в 2015 году выйдет какое-нибудь произведение на русском, с удовольствием прочитаю.

Если набрать Хван Сок Ён, то яндекс такого точно найдет) В английской транскрипции Hwang Sok-yong. На русском изданий не припоминаю, на английском точно было несколько (по крайней мере у меня роман "The Shadow Of Arms" имеется).

Поди когда-нибудь Гиперион до него доберется.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 02.12.2014, 16:18:34
Он есть в русскоязычной Википедии: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D5%E2%E0%ED_%D1%EE%EA_%A8%ED
Роман "Паридеги" издан на русском языке самими корейцами. Предпочитаю пользоваться вариантом написания имени автора и названия произведения по этой публикации. Известен он у нас и по антологии рассказов "Сезон дождей" (СПб., 1995).
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 03.12.2014, 08:15:30
А вы, bibliographer, что думаете по поводу современной корейской литературы? Может быть, вы читали что-то из Ли Сына У? Я в "Тайной жизни растений" как-то не почувствовал корейской специфики. Обычный средний европейский роман. А вот от режиссера Ким Ки Дука я в восторге, видел почти все его фильмы. На первый взгляд, у него чистая социалка, но сюжет всегда интересно закручен, кроме того, есть особый резонанс истории с ландшафтом что ли. В общем, самобытное искусство.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 03.12.2014, 15:34:49
Этого автора, к сожалению, не читал, а роман "Паридеги" мне понравился.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 01.01.2015, 15:26:41
12.2014. Песня упадка. Альфред Кубин. Другая сторона. / Пер. К. Белокурова. — Екатеринбург: «Кабинетный ученый», 2013.

(http://static2.ozone.ru/multimedia/books_covers/1007047819.jpg)

Родившийся в Австрии Альфред Кубин был одновременно литератором и художником и в этом смысле создавал новое, авангардное искусство. Начинал он как художник. Первые выставки графики были организованы им в Мюнхене на рубеже веков, позже последовали новые экспозиции и альбомы. В альбомах графики часто можно было встретить текстовые пояснения к рисункам. Аналогично и роман «Другая сторона», написанный в 1909 году, щедро проиллюстрирован — баланс текста и рисунка соблюден и здесь. На творчество Кубина значительное влияние оказали события в семье и личной жизни, которые сделали его фактически невротиком. Творчество стало для него лекарством от болезненных переживаний. Роман «Другая сторона» — это квинтэссенция его устремлений того периода. В нем произведена попытка построить утопическое общество, основанное на любви к искусству, и показано, как такое общество становится проводником поистине демонической силы. Кубин пессимистичен и становится пророком еще не полностью обозначенной мрачной сюрреалистической традиции, для которой характерно экспрессивное изображение упадка человеческой души да и всего мира. При этом он использует сюрреалистические элементы не для того, чтобы лучше познать потусторонний мир, а лишь для того, чтобы ужаснуться им. «Другая сторона» уже выходила по-русски в 2000 году, но тогда мало кем была замечена. Теперь читателям доступно переиздание 2013 года, вышедшее в екатеринбургском издательстве «Кабинетный ученый».

Рассказ в книге ведется от первого лица. К рассказчику и одновременно главному герою приходит неизвестный посетитель и сообщает, что его патрон, необычайный богач по имени Патера, создал в предгорьях Тянь-Шаня собственное государство — страну грез и лично приглашает его переселиться туда. Недолго колеблясь, рассказчик соглашается и вместе с женой отправляется в путь. При въезде в новую страну, отделенную от остальной территории стеной, у него отбирают все современные вещи — их в стране грез иметь не положено. Очутившись на новом месте, рассказчик понимает, что, по сути, оказался в родной Европе, хотя позже заметил и некоторые особенности. Страна грез — это небольшое образование с населением в несколько десятков тысяч человек и столицей с названием Перле. Живут здесь в основном люди творческих профессий и те, кто способен тонко чувствовать жизнь и искусство. Основным долгом гражданина страны грез является жизнь сообразно настроению. Это вовсе не означает, что властелин страны, богач по имени Патера, построил идеальное общество. В стране грез есть бедняки и богачи, есть врачи, банкиры и трактирщики, есть недолго продержавшийся театр, актрисы которого после закрытия стали проститутками, здесь могут обмануть и обвесить, здесь вообще непонятна роль денег, на которые за одну сумму можно купить овощей, а потом в десять раз дороже коробок спичек. Здесь не светит солнце и постоянно пасмурно. Здания сюда, в основном ветхие, были перенесены Патерой в готовом виде из Европы, а не построены. Отсюда общее ощущение старости и ветхости на улицах Перле. Здесь постоянно чем-то пахнет и все находится под действием необъяснимых чар. И, конечно, предметы искусства. Их в стране грез просто не счесть, и все были скуплены Патерой и привезены сюда.

Рассказчику поначалу нравится в стране грез, во всяком случае, он не замечает ничего необычного. Однако потом начинаются трудности. Нервной болезнью заболевает его жена, а потом, не выдержав ощущения бесконечных шумов и шорохов, умирает. Рассказчик всеми силами пытается ее спасти, ему даже удается найти самого Патеру — и это после стольких неудачных попыток добиться аудиенции официальным способом. Патера предстает перед ним человеком со множеством сменяющих друг друга масок, а потом повисает занавес, и рассказчик остается ни с чем. В день похорон жены он, поддавшись иррациональному импульсу, соблазняет жену доктора, а потом отправляется в предместье, где отшельниками живет местное племя — единственное, которое не пожелало уехать в другое место, когда сюда пришел Патера. Там рассказчик открывает для себя чудеса созерцательного отношения к жизни и начинает проникать в скрытый смысл даже неживой природы.

Тем временем в жизни страны грез начинают происходить странные события. Все начинается с приезда загадочного американца. Подобно Патере, этот человек необычайно богат, и, оказавшись в стране грез, он осознает ее несовершенство. Отныне его желание — сместить Патеру и направить страну грез по пути прогресса. Для этой цели он начинает агитацию и выпускает прокламации, где клеймит Патеру. В будущем для смещения властелина страны он намерен привлечь русскую армию, обещая русскому царю роскошные земли страны грез. Под действием агитации часть населения переходит на сторону американца, остальные предпочитают хранить верность Патере. В городе начинаются стычки, которые позже на фоне глобального природного катаклизма переходят в открытое противостояние. Природный катаклизм — это нашествие змей, насекомых и диких животных на Перле. Это настоящая напасть. Оленей, забредших в город, можно отстреливать прямо из окон зданий. Кругом копошится незваная жизнь, и все разрушается под ее натиском. Когда в город вступают русские, его и городом-то уже назвать сложно. Рассказчику чудом удается выжить, и в конце ему мерещатся видения, в которых Патера, выросший до гигантских размеров, борется с таким же гигантом американцем, а в конце вся Вселенная сворачивается в точку. Патера, по-видимому, погибает в результате ритуала, проведенного в пещере местного племени, и рассказчик, наблюдавший за всем, не видел ничего прекраснее его трупа. Он спасается из освобожденного города и много лет спустя садится за написание воспоминаний, то есть того самого романа «Другая сторона».

Роман, как уже говорилось, дополнен графикой автора. Это чрезвычайно мрачные черно-белые рисунки, в которых даже нет серого цвета, только черный. Они подчеркивают гнетущую атмосферу книги. В них проглядывает ужас бесконечной ночи, причем ужас этот, по-видимому, не до конца осознан, о чем свидетельствует нечеткость рисунков. Он словно схвачен в момент самоманифестации и запечатлен как есть трясущейся рукой. Этот ужас наполняет мир теней, в которые превращаются люди. Люди тоже изображены нечетко, особенно когда они сбиваются в толпы. По большому счету, это даже не люди, а пятна мрака, которые еще не полностью приняли положенную людям форму. Все рисунки выполнены одноцветной черной тушью — это указывает на то, что черного и белого цветов достаточно, чтобы описать мир страны грез. Действительно, все загадки этой страны, которые могли бы намекать на наличие полутонов, довольно быстро разрешаются. Побежденный американцем хозяин страны Патера претерпевает таинственные метаморфозы, превращаясь в гиганта, но в этом, по большому счету, уже нет тайны. Он умирает, выявив свою абсолютно черную природу, и в хаосе общего разрушения не имеет права на ее переоценку.

Видения рассказчика в конце книги — это изысканная пища для любой психоаналитической теории. Мутация Патеры и американца в гигантов, потом их борьба и превращение в половые органы так и ждут комментариев со стороны Фрейда. Позднейшие юнгианские психоаналитические разработки здесь даже не нужны — все и так более или менее понятно. Жители, ведомые американцем, бросают Патере такой же вызов, какой дети бросают отцу. Год написания романа — это период, когда теория Фрейда начинала приобретать популярность, поэтому не исключено, что Кубин мог читать «Толкование сновидений». У Кубина видения рассказчика — это финальный аккорд, который ставит точку в истории страны грез. Одновременно это финальное прояснение природы Патеры — гигантского человека-фаллоса, который влечет за собой сворачивание Вселенной в точку-сингулярность. Метаморфозы Патеры означают, что при создании страны грез он решал свои собственные проблемы с мирозданием, а вовсе не хотел сделать мир лучше. Эта эгоистичность — еще одна причина невозможности счастья в стране грез.

Вообще, страна грез — это страна упадка, поэтому не удивительно, что ее конец предрешен. Ее упадок состоит в том, что произведения искусства в ней только хранятся, но не производятся. А если бы и производились, то это бы еще ничего не значило, потому что она и при высокой духовности могла бы остаться неустойчивым политическим образованием, которое заедает мещанство. Страна грез предвосхищает будущие увлечения Запада Востоком, но Кубин своим романом сразу говорит, что ничего хорошего из этого не выйдет. На Востоке можно обрести позитивный личный опыт, что демонстрирует рассказчик, научившись созерцать мир в обществе коренных жителей, но спасти западное общество этот опыт не в состоянии. Даже жизнь сообразно настроению, положенная в стране грез в основу, представляет собой слишком слабый нерв, который не способен оживить упадочный облик современного Кубину европейского общества. Кубин не говорит, что это общество обречено, он лишь намекает, что его могут ждать суровые испытания временем и некой потусторонней силой. Его ждет гибельное искушение, исходящее от богачей вроде Патеры, которые, предлагая с виду жизнеутверждающие вещи, на самом деле идут в пропасть.

Печальный образ страны грез, где никогда не видно солнца, мог быть исключительно результатом непростой семейной истории автора, у которого рано умерли мать и невеста, а также были сложные отношения с отцом, в которых чередовались периоды любви и ненависти. Но это, пожалуй, не так. Кубин смог выразить некое коллективное устремление эпохи наряду со своим собственным, некую тоску по идеалу и невозможность его воплотить, обман, таящийся в легких решениях, и пессимизм в отношении простых европейцев, чья мелочность на бытовом уровне плохо вяжется с алканием высоких истин, обретающихся в искусстве. Чтение «Другой стороны» погружает в мрачноватый мир мещанской Европы, где традиционная опора на религию еще сохраняется, но иногда уже смотрится нелепо. Это мир молодого классового общества со всеми его проблемами, и горы Тянь-Шаня никак его не облагораживают. Альфред Кубин не является исступленным феноменологом абсурда вроде Франца Кафки, как не является и ищущим жизненные ориентиры эзотериком вроде Густава Майринка. Однако с этими авторами его объединяет обращение к теме травматического опыта. Он у Кубина, правда, не анализируется так, как это делали в позднейшей модернистской литературе. Кубину достаточно манифестировать этот опыт, в чем и состоит его художественная задача, а вот осмыслять его и интегрировать он предоставляет уже другим. «Другая сторона» — это травелог о путешествии в воображение, которое, вследствие своей озабоченности социальным устройством мира, скроено из вполне ощутимых и земных реалий жизни европейца начала XX века. Так что чтение Кубина позволяет лучше понять умонастроения предвоенной эпохи и выразившую ее традицию экспрессионизма.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 29.01.2015, 08:44:26
01.2015. Старомодный роман. Вирджиния Вулф. Ночь и день. / Пер. Н. Усовой. — М.: «Текст», 2013.
(http://static1.ozone.ru/multimedia/books_covers/1008863514.jpg)

Вирджиния Вулф не нуждается в представлениях. Эта выдающаяся английская писательница стала одной из основательниц литературного модернизма. Для ее творчества характерен глубинный психологизм и поразительное проникновение во внутренний мир человека. Основная тема ее творчества — это брак, семья и любовь. Хотя значение ее произведений для мировой литературы трудно переоценить, не все ее романы выходили по-русски. В 2013 году издательство «Текст» выпустило второй роман писательницы «Ночь и день», который ранее по-русски не публиковался. Темы здесь все те же, что и в более поздних произведениях, — любовь, брак, одиночество, перипетии отношений мужчины и женщины. Вулф безжалостно обнажает внутренний мир своих героев, показывая их беспомощность перед страстными чувствами.

В романе рассказывается история четырех молодых людей. Кэтрин Хилбери, внучка известного поэта Ричарда Алардайса, живет в весьма обеспеченной семье. Она помогает матери писать биографию деда, хотя делает это без большой охоты. Ее подлинная страсть — это математика, но она тщательно скрывает свое увлечение, боясь осуждения со стороны семьи. Вторая героиня, Мэри Датчет, одержима идеалами переустройства общества и на добровольной основе работает в организации суфражисток. Занимается она в основном тем, что помогает составлять и печатать листовки. Третий персонаж, молодой человек Ральф Денем, беден как церковная мышь и работает стряпчим в адвокатской конторе, чтобы прокормить семью. Он весьма талантлив и пишет статьи для журнала отца Кэтрин. Если бы не необходимость работать, он мог бы написать стоящую книгу о праве, о чем он, собственно, и мечтает. Другой молодой человек, Уильям Родни, близок к искусству. Он пишет трагедии и читает отрывки из них на совместных вечерах. На протяжении книги эти пары попеременно влюбляются друг в друга, и в этом смысле Вулф перебирает все комбинации. Причина тому — совершенная неуверенность в своих чувствах.

«Ночь и день» — это совершенно классический роман, для которого характерно медленное и последовательное введение в повествование всех героев и предельное, избыточное раскрытие их внутреннего мира. Из описаний внутренних движений души по большей части и состоит роман. Сюжета как такового нет, в книге почти ничего не происходит — одни сменяющие друг друга разговоры и описания чувств. При этом книгу можно считать модернистской лишь отчасти. Куда больше здесь обычного романтизма и критического реализма. Весь модернизм здесь состоит в том, что мать Кэтрин против того, чтобы ее племянник имел детей от женщины, на которой не женат, а сама Кэтрин не против. Ну, может быть, еще в том, что та же Кэтрин, а вместе с ней и Ральф, готовы рассматривать семью не как опору, а как препятствие на пути реализации талантов и жизненного потенциала. В остальном герои Вулф даже не выражают собой идей своего времени, если не считать такой работу Мэри Датчет в организации суфражисток. Мисс Датчет безумно увлечена идеями равенства женщин и мужчин, но и только. Тема эта, в общем-то, не раскрывается и не преломляется в политическом контексте времени. В свете глубин, достигнутых Вулф в книгах «Миссис Дэллоуэй» и «На маяк», роман «Ночь и день» выглядит почти проходным. Он предельно точен в описаниях переживаний молодых людей, но в нем нет той многомерной иррациональности чувств, которая была так выразительно выписана в более поздних произведениях писательницы.

Роман, хотя и написан несколько позже, по сути живописует викторианскую эпоху, что делает его подчас весьма скучным и старомодным. Бесконечные расшаркивания персонажей друг перед другом, обращение ровесников друг к другу на вы (хотя это странно, ведь в английском такого нет), бесконечная утомительная вежливость, скучные интересы глав семейств — вот с чем придется иметь дело читателю. Здесь молодой человек может до утра писать письмо, а девушка не смыкать глаз всю ночь. Здесь общаются друг с другом письмами, хотя живут в одном городе. Здесь нельзя прийти просто так в гости, чтобы это не было неправильно понято и не пошли слухи. Это пуританский мир запретов, который одновременно делает всех чрезвычайно чувствительными. При чтении книги так и хочется накормить персонажей психоделиками и переместить лет так на пятьдесят вперед в Париж или Калифорнию конца 1960-х. Это сразу бы вылечило их от излишней чувствительности или, во всяком случае, направило бы ее в другое, более глубокое и продуктивное русло. Сегодня многое в романе Вулф кажется простой старомодной красивостью. Чего стоит фраза «ночь выдалась темная». В Америке, между прочим, проходит ежегодный конкурс худших начальных фраз в литературных произведениях, где указанная фраза является недостижимым эталоном. Правда, авторство ее принадлежит английскому писателю XIX века Эдварду Бульверу-Литтону.

Персонажи «Ночи и дня» бесконечно наивны. Они тонко чувствуют слова и глубоко переживают их, но это еще не делает их отношение к миру зрелым. Мэри Датчет, как пламенная революционерка, хочет добиться избирательного права для женщин. Конечно, такое рвение заслуживает похвал, но какого-либо глубокого знания политического устройства государства она не демонстрирует. Еще более типичным выглядит случай миссис Хилбери, матери Кэтрин. Она так любит поэзию и своего отца поэта Ричарда Алардайса, что хочет раздавать томики Шекспира рабочим на фабриках. Эта наивность просто умиляет, и непонятно, то ли это сатира, то ли серьезное изображение эпохи.

Вулф выписывает само становление характеров своих героев. Желавшая выйти замуж любой ценой Кэтрин Хилбери меняет свое решение несколько раз, то заявляя Уильяму, что не любит его, то признаваясь, что все равно выйдет за него. Мэри Датчет уверена в своем призвании защищать права женщин, однако после того, как Ральф предлагает жениться на ней, практически теряет интерес к любимому делу. Сам Ральф хочет уехать из Лондона любой ценой, однако, потом все же остается в ненавистном городе. Уильям Родни хочет жениться на Кэтрин, но потом заявляет, что влюблен в ее кузину Кассандру. Все герои меняются, хотя эти изменения и нельзя назвать радикальными. По мысли Вулф, все это должно свидетельствовать о переходе ночи в день, обретении знания о собственном предназначении, ведь недаром писательница часто подчеркивает центральный вопрос романа — а чего человек, собственно, хочет? Ведь ответа на этот главный вопрос ни у кого нет. Но метафорическая ночь, изображенная Вулф, не поражает глубиной тонов мрака. В ней есть что-то поверхностное, но вовсе не потому, что поверхностен роман, ведь это не так. Дело в том, что люди у Вулф изображены обычные, они не вызывают интереса, а их проблемы кажутся наигранными и наивными. Ночи Вулф не хватает алхимического контекста, который мог бы придать ей вселенский масштаб и вывести ее за пределы местечковой трагедии молодых влюбленных лондонцев. То же касается заигрываний с безумием. Вулф часто пишет о безумии, и, хотя сама она знала о нем не понаслышке, в этом романе это не более чем романтическая деталь, отдающая все той же наивностью.

Тем не менее, несмотря на всю банальность красивостей Вулф, любовь в ее романе устроена крайне сложно и подчас парадоксально. Вся трудность в том, что у любви нет определения, поэтому это чувство крайне сложно описать. Но дело даже не только в определении. Любовь как таковая у Вулф предстает в виде какого-то блуждающего чувства, которое даже не нацелено, вопреки классическому пониманию, на конкретного человека. Уильям Родни, например, так и не может определиться, кого же он любит — Кэтрин или ее кузину Кассандру. Когда Кэтрин его отвергает, он уверен, что влюблен в Кассандру. Когда его отвергает Кассандра, он снова уверен, что любит Кэтрин, и приходит к ней с цветами просить прощения. Потом, после разговора с ней, он снова любит Кассандру, а та, хотя отвергала его ранее, теперь тоже влюблена в него и даже готова к немедленной помолвке. Персонажи Вулф ищут любви, но не знают, как удовлетворить это желание, и поэтому бросаются друг к другу в объятия, толком не разобравшись в своих чувствах. Но подлинной трагедии из этого, к счастью или к сожалению, не выходит. Персонажи Вулф для этого слишком мелки. Вернее, мелки их жизненные задачи.

К другим достижениям Вулф относится чрезвычайная точность в психологических портретах молодых людей. Многие наблюдения писательницы вполне могли бы войти в соответствующие учебники. Молодые люди, конечно, изображены излишне ранимыми, а девушки излишне впечатлительными, но это можно списать на сам формат изящной словесности. Прощаем же мы Серену Кьеркегору наивнейшие рассуждения о поле. Особенно любопытен фрагмент книги, когда Кэтрин возвращается домой после первого признания Ральфа ей в любви. В голове у нее гул голосов. Одни говорят одно, другие другое. Она не знает, к какому голосу прислушаться и чьему зову последовать. В итоге она отмахивается от них, заставляя замолкнуть. Это блестящая иллюстрация юнгианского анимуса — мужского архетипа в психической структуре женщины. Вот что сам Юнг писал об анимусе в книге «Отношения между эго и бессознательным»: «Анимус — нечто вроде собора отцов и иных авторитетов, которые ex cathedra (с амвона; непререкаемо (лат.)) произносят неоспоримые, «разумные» приговоры».

В основе общения у персонажей Вулф лежит попытка преодолеть напряжение и отчуждение. Почти все диалоги романа полны напряжения. Но это напряжение проистекает не от борьбы идей или мнений, это скорее следствие противостояния субъективностей, пытающихся осознать самих себя. Внешний мир в этом смысле представляет собой не более чем материал для внутренней переработки посредством души. В душе каждого персонажа романа по-своему перерабатывается информация внешнего мира. Это всегда очень трудный и преимущественно интровертный путь, требующий мобилизации всех сил души. Такое постоянное напряжение тем более удивительно, что в словах, которыми написана книга, совершенно нет трения. Слова текут и переливаются, образуя подвижный континуум деталей, реплик, жестов и взглядов. Между предложениями словно помещены прокладки из ваты, что заставляет их мягко пружинить. Поэтому это очень мягкое напряжение. Каких-либо радикальных человеческих коллизий читатель здесь не встретит. Он любит ее, а она любит другого. Или думает, что любит. А вообще, она сомневается в любви. Вот о чем в основе своей книга Вулф.

По этой причине, помимо вопросов брака и любви, в книге нет четко очерченного смыслового пространства, вернее, оно формируется и тут же распадается, как поток частиц бытия в буддизме. Это мир плавающих деталей, брошенных взглядов, недомолвок, неудачных попыток что-то сказать, молчания пустого и молчания многозначительного, реплик на отвлеченные темы и всего прочего, что составляет пустоватый мир обеспеченных представителей викторианской эпохи. Здесь совершенно отсутствует экзистенциальный холод. Все герои находятся в поиске, и, хотя поиск этот ведется в глубине души, они не делают пессимистических выводов о своей жизни. Ральф Денем, конечно, делает вид, что хочет бросить все и поехать в Индию или, на худой конец, перебраться в сельскую местность, но больше половины в этом желании составляют чистое манерничанье и банальная усталость от однообразия жизни, в которой нет ничего исключительного. Ведь, в конце концов, он так никуда и не поедет. Поэтому книга Вулф — это не более чем приговор чувствам. Это художественное свидетельство того, что чувствам не всегда следует доверять и что относиться к ним следует с осторожностью, какой бы ослепляющей и ни была любовь.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 25.02.2015, 14:04:45
02.2015. Механика шестидесятых. Томас Пинчон. Внутренний порок. / Пер. М. Немцова. - М. Эксмо, Серия: Index Librorum: интеллектуальная проза для избранных, 2013. 
(http://static1.ozone.ru/multimedia/books_covers/c300/1007523833.jpg)

Мы уже писали о главной книге американского писателя Томаса Пинчона «Радуга тяготения» («Урал», № 6, 2014). Интерес к этому сложному и глубокому писателю у отечественных издателей сохраняется. За последние два года было издано две книги Пинчона — «Винляндия» и «Внутренний порок». Последняя книга написана автором относительно недавно, в 2009 году. В ней объектом описания он избрал Калифорнию образца 1960-х. Образ эпохи у Пинчона вышел далеким от наших поздних представлений о 1960-х, в которых часто нет ничего, кроме романтики. Пинчон изобразил не просто психоделическую открытку, а всю механику того времени, все сложное взаимодействие между хиппи и полицией, а также показал, что и в то время не ослабевала роль криминала.

Пересказать книгу, как это часто бывает у Пинчона, невозможно, поэтому мы и не будем этого делать. Скажем лишь, что речь в ней идет о попытке частного сыщика по имени Лэрри «Док» Спортелло разобраться в истории с исчезновением одного строительного магната, а также собственной подружки. По ходу повествования он встретится со множеством людей в диапазоне от музыкантов до полицейских и попытается сложить единую картину произошедшего. Впрочем, сюжет в книге даже не так важен — его по мере чтения все равно не упомнишь. Главное в нем — это вспышки озарения при взгляде на окружающую действительность.

В аннотации сказано, что «Внутренний порок» — простая книга и легко будет воспринята теми, кто не смог осилить «Радугу тяготения». Можно с этим отчасти согласиться. «Внутренний порок» действительно проще, здесь больше связных фрагментов и есть ощущение какой-то всеобщей цельности повествования. Но назвать книгу простой все равно нельзя. Пинчон по-прежнему пишет на лишь ему самому понятном языке, не заботясь о том, будет ли он понятен читателям. Вот типичный пример: «В фильтр окна у него за спиной сочился нагретый городской смогосвет — такое освещение не могло проистекать ни из какого прочного или чистого расклада утренней зари, оно более уместно для оговорённых целей или условий, слишком уж часто — после всего лишь символических переговоров». Понять же сюжет после первого прочтения вообще невозможно. Для этого нужно сидеть с карандашом, восстанавливая запутанную последовательность событий.

Но сказать, что Пинчон намеренно затрудняет повествование, наверное, тоже нельзя. Таково, похоже, его романное мышление. Персонажей он вводит без предисловий, часто поначалу ничего о них не сообщая. Так же спонтанно он может вывести их из повествования. Возможно, такая бесцеремонность есть указание на появление и уход людей в реальной жизни того времени. Эпоха 1960-х представляется каким-то плохо структурированным произволом во всех смыслах сразу — и особенно в смысле социальных связей. Кроме некой смутной мечты, которой, кстати, у героев Пинчона вполне может и не быть, в 1960-е ничто не было постоянным. Это было время тотального движения и смешения. Друзья приходили и уходили, спонтанно появлялись деньги и тут же таяли, наркотики расширяли сознание, которое в очередной раз доходило до гераклитовского «все течет». В документальном фильме Мартина Скорсезе о Джордже Харрисоне Эрик Клэптон, в частности, говорил о том, что обмен девушками часто случался в жизни музыкантов. Такова была практика свободной любви. Жизнь с как можно меньшим количеством обязательств.

Впрочем, «Внутренний порок» далек от примитивного изображения прелестей хиппарской жизни. Пинчон словно движется по касательной к ценностям хиппи, не принимая, но и не отвергая их. В книге сильно ощущение того, что автор смотрит на события словно со стороны, хотя погружение в мир 1960-х достигается тотальное. Каждый персонаж, несмотря на всю сумбурность изображения, выписан так, что впору говорить о критическом реализме. Пинчон стремится проникнуть во внутренний мир каждого, иногда, впрочем, не скрывая отвращения. «Внутренний порок» однозначно написан тем, кто слишком долго жил в 1960-х — дольше, чем они длились на самом деле.

Американская публика почитает Пинчона как некоего повелителя смыслов своего поколения, молодость которого пришлась на 1960-е. «Радуга тяготения» прочитывалась как некий приговор послевоенной цивилизации, которая, если не остановится, скоро разрушит себя опасными технологиями. Отдельные жизни в этом романе оказывались включенными в некий поток Вселенной, которая на ураганной скорости неслась к собственному коллапсу. Масштаб «Внутреннего порока», пожалуй, помельче, по крайней мере, речь здесь идет только об Америке, а еще точнее — о Калифорнии. Читатель может ожидать, что герои романа будут вдохновенно озвучивать идеи «детей цветов» и агитировать за психоделическую революцию, но как раз этого он не встретит. Роман Пинчона гораздо сложнее простой агитки. Его герои сами не знают, что делать со своей жизнью. Они находятся в подвешенном, иногда даже мучительном состоянии, и даже миролюбивое покуривание травки однозначно не является выходом из него.

1960-е в изображении Пинчона вовсе не выглядят эпохой романтики, предвещающей обновление человечества, погрязшего в буржуазных пороках. По сути, все изображенные им сыщики, наркоманы, музыканты, серферы, полицейские и строительные магнаты алчут не какой-то абстрактной свободы, а именно денег и власти. Несмотря на всю сложность романа, понятие свободы у Пинчона скорее, наоборот, упрощается. Свобода по Пинчону — это минимальная вляпанность в жизненные проблемы, под которыми обычно понимаются проблемы с наркотиками и с законом. История героев «Внутреннего порока» — это всегда история выпутывания из неприятностей. Прояснение взглядов на мир, взаимопонимание с другими людьми, осознание собственного пути — все это лишь побочные эффекты на пути к свободе от неприятностей.

Самым важным на этом пути было умение общаться. Лэрри «Док» Спортелло в своем общении с другими персонажами книги как бы противостоит всем им сразу. Для общения с каждым человеком у него своя стратегия. Клеит девушек он на одном языке, а с полицейским разговаривает на другом. Это приводит к еще одной важной мысли Пинчона, хотя и не озвученной им: 1960-е в Калифорнии были годами, когда важно было уметь правильно общаться. Собственно, ничего, кроме этого, и не нужно было. Это была устная, недокументальная эпоха, когда принципиальным было найти правильные слова и адресовать их человеку в личной беседе. Где-то надо было надавить словом, где-то уступить — в общем, следовало найти баланс. Нечто похожее было в России в 1990-х, когда все проблемы решались устно.

Иногда при чтении книги возникает ощущение, что конфликт, в который втягиваются столь разные персонажи, который отчасти как бы унифицирует их и который, как грунтовая вода, заполняет подземный уровень книги — он, этот конфликт, не может разрешиться средствами повествования. Чтобы как-то канализировать энергию готовящегося взрыва, Пинчон, как и в «Радуге тяготения», вводит в книгу эзотерический контекст, который позволяет лучше понять «внутренний порок». Поначалу этот порок понимается самым примитивным образом. Например, как пристрастие к наркотикам. Причем порок этот не особенно осознается — моменту его сознания мешает зашкаливающая энергия жизни, не дающая времени для рефлексии. Автор ведом этой безудержной энергией, которая буквально прорывает его, — именно поэтому его проза как бы не откалибрована, а подается вместе со своей шумовой основой, которую, собственно, даже не интересует, будет она понятна или нет. И одновременно уже чувствуется усталость от хиппового образа жизни, в частности, у главного героя «Дока» Спортелло. Тогда-то и становится понятно, что порок — не в наркотиках. Порок — в природе Америке, в ее геополитической сути. Нечто похожее было у Берроуза, который говорил, что зло поселилось в Америке задолго до прибытия европейцев. Эта принципиальная и фантастическая по воздействию на психику мысль выражена у Пинчона через обращение к мифическому прошлому:

«США, расположенные между двух океанов, в которых исчезли Атлантида и Лемурия, были средним членом их древней вражды и остались заложником такого положения вплоть до сегодняшнего дня: они воображали, что сражаются в Юго-Восточной Азии по собственному выбору, а на самом деле повторяли кармическую петлю, старую, как география этих самых океанов, и Никсон был потомком Атлантиды, а Хо Ши Мин — Лемурии, ибо десятки тысяч лет все войны в Индокитае вообще-то велись чужими руками и уходили всё дальше, в глубь предыдущего мира, ещё до США или французской Индошины, до Католической Церкви, ещё до Будды, до письменной истории, к тому моменту, когда на этих берегах высадились трое лемурийских святых, бежавших от ужасного наводнения, затопившего их родину, а с собой привезли каменный столб, спасённый из их храма в Лемурии, и воздвигли его здесь как основание своей новой жизни и сердце своего изгнания».

Такая Америка была увидена «Доком» в его психоделическом трипе. Впрочем, трипов и примеров расширенного сознания в книге до обидного мало. Из-за этого 1960-е в изображении Пинчона немного теряют в цвете, хотя судить трудно — я все-таки в то время не жил и знаю его лишь по десятку книг, музыке, фильмам и тем самым трипам. Возможно, Пинчон как раз хотел показать, что 1960-е сильно отличаются от их визитной карточки. Читать Пинчона трудно. Это тяжелая работа, результатом которой является особый резонанс, позволяющий переместиться назад во времени. Но там, в 1960-х Пинчона, нет цветов, нет блаженного безделья, нет очарования рок-музыки, вместо этого там движутся тектонические плиты, люди суетятся, пытаясь что-то провернуть, все втягиваются в какое-то всеобщее противостояние, пытаясь выторговать немного свободы у тех, кто более силен. И написано все это соответствующей прозой, которая представляет собой сложную систему разрежений и уплотнений. Да и сам автор на этот счет высказывается без лишнего пафоса: «Жизнь в Л.А. психоделических шестидесятых столько раз предостерегала от слишком большого доверия, что косяком тут не отмахнёшься, да и семидесятые выглядели не более обещающе».

Тем, кто смог осилить «Радугу тяготения» и получить от нее удовольствие, «Внутренний порок» тоже понравится. Потому что здесь, несмотря на разницу в десятилетия, сохраняется вся специфика пинчоновского письма.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 27.03.2015, 15:31:50
03.2015. Все так, как оно есть. Ханс Хенни Янн. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга 1. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2014.
(https://data.fantlab.ru/images/editions/big/121404)

Мы уже писали о первой части трилогии «Река без берегов» выдающегося немецкого писателя Ханса Хенни Янна («Урал», № 7, 2014). В 2014 году издательство Ивана Лимбаха выпустило первую часть второго тома трилогии, получившего название «Свидетельство Густава Аниаса Хорна». Разбиение второго тома на две части было сделано переводчиком Татьяной Баскаковой ввиду его громадного объема — целиком второй том занимает полторы тысячи страниц. В этой книге рассказывается о жизни Густава Хорна и Альфреда Тутайна после кораблекрушения. Об их скитаниях, попытках пережить прошлое и найти утешение в настоящем, об их мистической дружбе, о стремлении найти призвание и покой, об эволюции их чувства вины, которое десятки лет мешало им жить. Янн пишет глубочайшую прозу о проблемах вины и искупления, о соотношении дружбы и мистической любви, о структуре воспоминаний и их влиянии на человека.

Густав Аниас Хорн начинает вспоминать былое в сорокадевятилетнем возрасте. Его друг Тутайн погиб, и о нем напоминают только его кости, лежащие в сундуке, да жеребенок, которого он растил. Густав живет одиноко и практически ни с кем не общается. У него нет близких друзей и нет желания их заводить. Его друзья — это его прошлое. Он живет в ожидании приговора, хотя ни в чем не раскаивается и считает, что его жизнь не лучше и не хуже, чем у других. Он купил дом, где жил с Альфредом Тутайном, на деньги, оставшиеся от суперкарго. Тутайн приторговывал скотом, что обеспечивало дополнительный, хотя и непостоянный доход. Еще только сойдя с корабля в какой-то южноамериканской стране, Густав вложил деньги в государственные облигации Британской империи и с тех пор жил на проценты, ни в чем себе не отказывая. Сам суперкарго покончил с собой на корабле, спасшем команду после кораблекрушения «Лаис», и завещал деньги Густаву.

После кораблекрушения Густав мистическим образом сразу сходится с матросом Альфредом Тутайном, убийцей своей невесты Эллены. В ситуации, когда обычный человек был бы охвачен разве что желанием мести, Густав приходит к высшему, совершенно непостижимому состраданию. Он хочет спасти матроса от ужаса его вины. Отныне они живут и путешествуют вместе, благо у них есть капитал, оставшийся от суперкарго. Их скитания начинаются в какой-то латиноамериканской стране, куда их высадил корабль, спасший команду после кораблекрушения. Там Густав знакомится с китайцем Ма-Фу, и тот предлагает ему купить свою дочь за деньги, причем немалые. Соблазн велик, и Густава отговаривает только Тутайн. Вскоре они уезжают из города, чтобы прибыть в другой — такой же чужой. Несмотря на совместную жизнь, Густав и Тутайн далеки от полного взаимопонимания. Густав до конца не понимает Тутайна, хотя изо всех сил пытается это сделать. Разница между Тутайном и Густавом состоит в том, что они по-разному помнят прошлое. Во втором городе они селятся в гостинице. Тутайн занимается продажей скота, Густав разбирается с музыкальным автоматом, пробуя писать для него собственную музыку. Потом ему хочется в Африку, но Тутайн против, потому что не хочет бросать прибыльную торговлю. Тутайн приводит другу негритянку, чтобы тот переспал с ней. Ее тело натерто чесноком, и Густава чуть не рвет. Он очень зол на Тутайна. Потом негритянку избивают неизвестные, и она навсегда исчезает. Густава по-прежнему влечет Африка, ведь он с детства относился к неграм как к загадочным животным, при этом оговаривая, что в этом нет ни капли дискриминации. На этот раз Тутайн соглашается. Они отправляются в путешествие по западному побережью черного континента. В одном из городов Густав знакомится с красивым пловцом и заводит с ним короткую дружбу. Пловец занимается тем, что вытаскивает со дна бросаемые прохожими монетки — так он зарабатывает на жизнь и одновременно развлекает публику. Однако в одно из таких представлений он попадает под винт лодки и погибает. Густав отправляет тело к одному доктору, который оказывается поистине сатанинской фигурой. Доктор одержим идеей соединения противоположностей, в чем невооруженным взглядом видно эзотерическое юнгианство, и предлагает похоронить пловца в одном гробу с безголовой девушкой, полагая, что это будет наилучшим решением. После долгих дискуссий, во время которых Густав и доктор ловят друг друга на лжи, Густав соглашается на двойные похороны. Тутайн тем временем становится сутенером и продает тело одной девочки разным людям. Девочке между двенадцатью и четырнадцатью годами, и она еще полна детской непосредственности. Потом приходит время, и Густав с Тутайном решают покинуть Африку. На этот раз они решают отправиться в Норвегию и селятся в маленькой деревушке под названием Уррланд. Уррланд — это живописная местность со скалистыми горами и фьордами, но здесь скучно и мрачно, и этот мрак предопределяет судьбу жителей поселка. Здесь кипят фолкнеровские почвеннические страсти, и Янн рассказывает о жизни многих жителей поселка. Среди них владельцы лавок и отеля, священник, садовник, доктор, хозяева моторных лодок и простые крестьяне. Здесь царит фольклорный мир, здесь обитают тролли, а мертвые восстают из гробниц, чтобы мстить живым. Густав начинает серьезно заниматься музыкой и пишет многие свои произведения, которые приобретают известность. Его цель совместить разные стили, и для этого он даже решает довериться случайности. Так, он замечает горящие разводы на брошенной в камин березовой коре и начинает использовать их при создании музыки, видя в них определенную гармоническую закономерность. Тутайн занимается запойным чтением книг и рисованием. Он рисует все подряд и вполне мог бы добиться славы, если бы хотел. Но слава ему не нужна, ему важно лишь мнение Густава, а тот и так восхищен работой друга. Друзья живут в местном отеле, и со временем им приходит в голову идея построить в Уррланде дом. Все вроде бы к тому и идет, но разговор с одной случайной женщиной из Швеции враз меняет все, и друзья спонтанно отправляются в Швецию, чтобы строить дом там. Густав продолжает заниматься музыкой и сочинять собственные произведения. К нему приходит успех, и он начинает давать концерты. Некоторые критики в восторге от его творчества, другие считают его плагиатором, не способным создать ничего своего. Так или иначе, Густав много работает, пока не доводит себя до изнеможения. Тутайн тем временем открывает в себе талант торговца лошадьми. Он знакомится с одним опытным торговцем, который берет его себе в компаньоны. Тутайн начинает неплохо зарабатывать. Впрочем, потом его покровитель гибнет, и у него начинаются проблемы с женой погибшего, которая без конца требует денег. Друзья, прожив несколько лет в Швеции, решают сменить место пребывания. На этом первая часть второго тома кончается.

В «Свидетельстве Густава Аниаса Хорна» выписана история души двух людей, которых неразрывно связала трагическая судьба. Это также история борьбы души против чувства вины. Главный виновник, убийца Тутайн, перерастает свою вину и находит новый путь жизни, во всяком случае на некоторое время, пока не становится одержимым глубинными желаниями единения с Густавом. У Густава с виной отношения более сложные, хотя он и не является убийцей. Для него источник вины — это крушение корабля. Это ключевое событие предопределило всю его жизнь. Оно связало его с Тутайном и заставило скитаться по миру. Примечательным здесь является различное отношение к крушению корабля у Густава и Тутайна. Густав утверждает, что после крушения, когда корабль долго не мог потонуть, галеонная фигура корабля начала кровоточить. Тутайн же утверждает, что дерево было мертво и крови не было. Это принципиальное расхождение в оценке прошлого предопределило и различие черт психологического портрета двух друзей. Густав — интроверт, погруженный в бесконечные размышления, цель которых избавление от вины. Он пытается прояснить прошлое, которое не дает ему спокойно жить. В конце концов, именно он пишет воспоминания, мобилизуя для этого все силы памяти. Он труженик-одиночка, переживающий все внутри себя. Тутайн не таков. Он экстраверт, легко сходящийся с людьми. Он преуспевает в торговле, заводит бесконечные знакомства, легко оперирует деньгами и людьми. В Африке он фактически успевает стать сутенером, а в Швеции у него появляется преданный юноша, над которым он берет покровительство. При этом по-настоящему он любит только Густава, с которым хочет добиться полного единения. Вообще, произведению Янна трудно избежать обвинений в гомосексуальном подтексте. Казалось бы, это очевидно уже по одному тому, как Густав восхищается сосками Тутайна, и по частым поцелуям в губы, о которых пишет Янн. Тем не менее речь, пожалуй, в большей степени идет о дружбе, чем о любви в традиционном понимании. Правда, дружба эта мистическая, эзотерически глубинная, когда она становится неотличимой от любви — всеобъемлющей эманирующей любви, о которой говорили религиозные пророки. Вот как Янн пишет о Тутайне, когда Густав видит его в новом костюме: «Это человек. Человек, каким он был в начале и каким когда-нибудь шагнет к звездам. И ничто не введет его в соблазн, кроме собственной силы». Вопрос о единении двух людей Янн ставит на таком глубоком уровне, который еще предшествует понятию пола. Мистический характер подобной дружбы подчеркивается тем, что в ней есть место и для ненависти. Густав прямо так и пишет: «У меня не было оснований, чтобы в чем-то подозревать Тутайна. Я только чувствовал, что ненавижу этого человека: просто потому, что он здесь; потому, что в его образе — в образе моего незримого близнеца — родилась преследующая меня злая судьба». Густав и Тутайн даже в буквальном смысле обмениваются кровью, чтобы соединиться физически и вобрать в себя части друг друга. Тутайн после этого обретает некие музыкальные идеи, свойственные Густаву, что опять же приводит к эзотерической идее тождества крови и души. После смерти Тутайна Густав хранит его кости в сундуке, и этот сундук — самое родное, что есть у него.

Уже после смерти Тутайна Густав приходит к высшему смирению, которое выражается максимой «все так, как оно есть». На протяжении книги Густав повторяет эту фразу несколько десятков раз. Здесь есть что-то буддийское. Густав так и не смог вылечить свою душу, но он смог ее утешить таким смирением. В этом коренится его принципиальное нежелание в чем-либо раскаиваться. Все, что случилось, принадлежит ему, и это составляет его капитал и его богатство. Примечательно, что такая максима имеет силу не только в мире надежной реальности, но и в мире воображаемого, в котором живет Густав. Еще капитан Вальдемар Штрунк говорил, что их потонувший корабль находился между бодрствованием и сном. После крушения сновидческая реальность для Густава так и не рассеялась, и с тех пор он живет в двух мирах. Он живет смесью магического и реального мышления, и это позволяет ему писать музыку, в которой он пытается черпать силу для жизни. Это, правда, удается не всегда — творчество доводит его до исступления. Исступление — важный термин Янна. Следует говорить «термин», а не слово, потому что исступление у Янна обладает особым статусом, который подчеркивается тем, что переводчик Татьяна Баскакова выделяет его курсивом. Так Баскакова поступает всегда, когда в тексте появляются фрагменты, потенциально непонятные для читателя. Такие термины Янн не объясняет, он вводит их в текст без пояснений и далее начинает оперировать ими как чем-то само собой разумеющимся. Тем интересней пытаться понять, что вкладывал писатель в такие слова. Судя по всему, под исступлением Янн понимал особую стадию истощения души, которая открывает желание к единению с другим. Именно при исступлении Тутайн стал одержим желанием объединения с Густавом. Исступление должно открыть путь к трансформации, правда, в случае Густава этого так и не происходит. Он по-прежнему ждет приговора от некой высшей силы и не способен жить свободно. Вообще вся жизнь Густава, уже умудренного годами человека, проходит в ожидании приговора. Он ждет, что некая сила обозначит итог его жизни и сделает из нее вывод.

Как и в первой части трилогии, книге «Деревянный корабль», Янн практически не дает объяснений относительно сюжетной интриги, связанной с грузом корабля, смертью невесты Густава Эллены и кораблекрушением. Но дело даже не только в этом — Янн мало объясняет и принципиальные вопросы, связанные с Густавом и Тутайном. Несмотря на обильные описания внутреннего мира двух друзей, Янн никак не объясняет, почему же все-таки Тутайн пошел на убийство Эллены. А ведь убийство это было кровавым. Мало того что Тутайн убил молодую женщину, он еще и обезобразил ее лицо. «Всякая вина внезапна», — говорит Тутайн, и эта максима, как и некоторые другие, проходит через всю книгу, заменяя собой объяснение убийства. Ясно только одно: Густав и Тутайн необычные люди. Им свойственны чувства и переживания, которые закрыты для большинства людей. Густав, в частности, против технического прогресса, поскольку он укрепляет наличие бедных и богатых и мешает подлинному состраданию. Он против тиражирования достижений прогресса, потому что так происходит рождение обыденности и нормального человека, которого Густав, как и сам Янн на дух не переносят.

Как и первая часть, продолжение «Реки без берегов» — книга не для всех. Нельзя сказать, что она как-то уж очень сложно написана, но она определенно требует медленного и очень вдумчивого чтения. Бесконечные скитания двух друзей — это лишь фон для раскрытия скитаний бесприютной души. Следить за эволюцией отношения к жизни необыденных людей очень увлекательно, но Янн не щадит читателя и заставляет сопереживать своим героям, нередко окуная их в радикальный опыт. Татьяна Баскакова в одном интервью признавалась, что еще не нашла издателя для заключительной части трилогии — слишком нелицеприятных тем для современной России касается в ней Янн. Впрочем, в радикальных темах Янн не прямолинеен, поэтому ревнителям нравственных ценностей опасаться нечего. Для большинства душевных коллизий и переживаний даже не найдено точного обозначения, до того сложный опыт приходится переживать героям книги. Однозначно можно сказать одно — чтение «Реки без берегов» необходимо для душевного и духовного роста. Эта книга не обладает исцеляющим действием, но она дает пример того, что в своих страданиях человек не одинок и может надеяться на окончательное освобождение от тяжких переживаний.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 27.05.2015, 08:34:52
05.2015. Юко Цусима. Смеющийся волк. / Пер. А. Долина. СПб.: Гиперион, 2014.
(http://j.livelib.ru/boocover/1000938398/l/e696/_Yuko_Tsusima__Smeyuschijsya_volk.jpg)

Юко Цусима родилась в семье выдающегося японского прозаика Осаму Дадзая, который покончил с собой, когда Юко (настоящее ее имя Сатоко) был один год. Поэтому воспитываться ей пришлось в обществе матери и сестры. Возможно, именно это предопределило важнейшую тему ее будущего творчества, а именно жизнь одиноких матерей и беспризорных детей в несовершенном мире. Западные критики сразу окрестили писательницу феминисткой, однако в японской критике такого единодушного мнения нет. Можно сказать, что Цусима оказалась в фарватере мощного течения японской прозы того времени — шисёсэцу — то есть полубиографической литературы, часто написанной от первого лица. Писать Юко Цусима начала в 1960-х, с 19 лет, и за прошедшие десятилетия выпустила множество книг. Она автор романов, поэм, критических статей и сборников эссеистики. За свои произведения писательница была удостоена многочисленных наград, включая престижные премии Номы и Танидзаки. Крупным серьезным автором ее называл Нобелевский лауреат Кэндзабуро Оэ. В издательстве «Гиперион» в серии «Terra Nipponica» вышел роман Цусимы «Смеющийся волк», посвященный первым послевоенным годам в Японии, увиденным глазами подростков. Цусима сразу резко противопоставляет мир подростков миру взрослых, и нет никаких сомнений, что она на стороне первых.

Итак, первые послевоенные годы. Семнадцатилетний подросток-сирота Мицуо приходит в дом к женщине, муж которой когда-то на его глазах покончил жизнь самоубийством. Тогда подросток был еще маленьким и жил с отцом на кладбище. Там, помимо них, жили еще люди, оставшиеся без крова. Они жили, как могли, и питались чем придется. Теперь, спустя годы, пройдя приют, куда его отправили после смерти отца, подросток приходит в дом к единственному человеку, который связывает его с прошлым. Вместе с двенадцатилетней дочерью этой женщины, Юки, он решает отправиться в путешествие по Японии. Девочка не против. У подростка есть кое-какие деньги, поэтому он с девочкой не раздумывая отправляется на вокзал. Им предстоит проехать множество городов и пригородных поселков, потом очутиться на холерном корабле, который не подпускают к берегу власти, а затем предпринять попытку путешествия на судне, которое уже при выходе из порта подорвется на мине. Путешествуя, они называют себя вымышленными именами. Сначала Маугли и Акелой по «Книге джунглей» Киплинга, потом Реми и Капи по книге «Без семьи» французского романиста XIX века Гектора Мало.

В книге, в общем-то предельно реалистичной, есть фрагменты, которые не получают должного объяснения. Например, эпизод с холерным кораблем. Мицуо и Юки попадают на него по воде. Они поднимаются на палубу и видят лежащих жертв холеры. Теперь они не имеют права покидать корабль, а поскольку причал для такого корабля закрыт, людям остается только умирать. На Юки еще и нападает понос, и она накладывает прямо в штаны, о чем Цусима сообщает со всей неприятной прямолинейностью. Но потом Мицуо и Юки чудесным образом оказываются в поезде, причем у Юки чистые штаны. Приснился им холерный корабль или нет — непонятно. Вроде нет, во всяком случае, воспоминания о нем у обоих одинаковые. Что произошло, были ли дети на корабле и если да, то как они снова оказались в поезде, — автор не отвечает. Складывается впечатление, что история с холерным кораблем нужна была просто как элемент реалий описываемого времени, причем Цусиме непременно надо было показать его глазами детей. Поэтому она и отправила их на корабль, хотя убивать там не пожелала. По-видимому, не убила она их и на мине, на которой подорвался другой корабль, куда они нанялись, во всяком случае, после «смерти» они снова появляются в книге.

Роман Цусимы имеет отчетливый привкус графомании. Писательница не смогла для своей книги придумать внятного разветвленного сюжета и ограничилась тем, что заставила двух своих героев шататься взад-вперед по железной дороге. Люди с их бесконечными узелками, собаки и кошки, переходящие дорогу, военные в фуражках — все они обрисованы двумя-тремя однотипными словами и непременно появляются на каждой станции как некие неизменные атрибуты. В итоге на каждой станции читатель встречает одно и то же — пассажиров, детей, мужчин и женщин с уставшими от войны лицами. Поведение героев на каждой станции тоже однотипно. Сначала они ищут туалет, потом обсуждают, был ли понос. После этого они думают, где бы перекусить. Едят они обеды-бэнто с рисом или лапшу. Потом возвращаются на станцию и садятся на поезд. Ехать он может куда угодно — героям это неважно. Сначала они едут на север, чтобы посмотреть на снег. Потом едут на юг, но мимо Токио, куда возвращаться не хотят. В конце концов, вообще садятся на корабль, который подрывается на мине. Это бесцельное путешествие. Как таковая бесцельность, конечно, является мощным мотивом, который позволяет абстрагироваться от навязчивых планов на будущее и погрузиться в себя, но это точно не случай Цусимы. Ее книге не хватает художественного полнокровия, потому что на всем лежит печать бедности. Своего семнадцатилетнего героя писательница сделала носителем очень примитивного мышления, причем невооруженным глазом видно, что это мышление было придано ему насильно. Видно это по диалогам, в которые он вступает с девочкой, которые примитивны и всегда касаются одних и тех же тем. Есть ли понос? Хочется ли есть? Не холодно ли? Куда поехать?

Как следствие, читать книгу скучно. Каких-либо запоминающихся событий или эффектных сюжетных поворотов читатель здесь не встретит. Образ послевоенной Японии, лежащей в пепле, раскрыт слабо и то лишь в эпизодах. Прочитав книгу, можно составить себе лишь приблизительное впечатление о ней. Это мир бездомных людей, вынужденных жить на кладбищах, и еще мир людей, совершающих самоубийства. Распространенной профессией здесь, к которой прибегают, чтобы выжить, является добыча угля. Процветает спекуляция на рисе, поэтому весь рис у пассажиров поездов обычно конфискуют. При этом в городах уже имеются торговые центры, напоминающие современные. Вот и все, что можно сказать о послевоенной Японии по книге Цусимы. По большому счету ничего специфически японского в этом нет. Даже главные герои, отправляясь постигать большой мир, ориентируются не на фольклорные традиции собственной страны, а на западные сказки сначала про мальчика, выросшего в джунглях, а потом про мальчика из бродячего цирка и его собаку.

Стремление подключить сказку к изображению трудного путешествия подростков по взрослому миру, в общем-то, понятно. Сказка свидетельствует о том, что детский мир в подростковом сознании еще не преодолен. Взрослых наши путешественники воспринимают исключительно как обезьян из книги Киплинга и стараются держаться от них подальше. Фантазии у них исключительно детские. Например, понимая, что деньги понемногу кончаются, они хотят стать бродячими артистами и зарабатывать на жизнь уличными представлениями. Правда, показывать они ничего не умеют, и на осознание этого у них уходит немалое время. Мицуо понимает, что живет во враждебном мире, и поэтому называет себя мудрым волком Акелой, который живет исключительно по закону джунглей. По такому же закону, суровому, но справедливому, стремится жить и Юки, во всем следующая за Мицуо. Закон джунглей — это элемент первобытного мышления, основанного не столько на праве, сколько на табу, и он как нельзя лучше характеризует неокрепшее сознание юных путешественников. Отчасти они живут в магической реальности, окруженной запретами, хотя магического эффекта Цусима в общем-то не создала.

Впрочем, следует признать, что суровая оценка, данная этому роману, происходит из опыта чтения других, лучших книг, а также из невольного сопоставления Цусимы с ее выдающимся отцом, которому дочь, если судить по этой книге, безнадежно проигрывает. Видно, что Цусима искренне хотела отразить детский опыт переживания войны и потому попыталась тщательно выписать детскую реакцию на пугающий мир послевоенной Японии. При чтении «Смеющегося волка» так и видишь широко раскрытые невинные глаза героев книги, которые глядят на мир вокруг и тщатся найти в нем свое место. Но, к сожалению, всю проблематику книги можно было бы легко уместить в рассказе среднего объема, в котором и примитивное описание пассажиров поездов, и ни к чему не ведущие диалоги Мицуо и Юко, и даже неувязки в сюжете могли бы найти вполне органичное место. Однако вместо рассказа Юко Цусима написала целый роман с его неизбежными в таких случаях повторами и длиннотами. Отец Цусимы, Осаму Дадзай, в «Исповеди неполноценного человека» представил образ рефлексирующего, плывущего по мрачному течению героя, который погрязает в пороках и движется к саморазрушению. Трудно сказать, станут ли такими персонажи «Смеющегося волка», ведь они пока еще малы. Сама писательница в этой книге даже не ступает на ту территорию, что исследовал ее отец. Ее интересует не менее масштабная задача — выписать отношение ребенка к послевоенному миру, но решает она ее уже без присущего задаче масштаба — через не до конца продуманный и однообразный сюжет, части которого, в общем-то, взаимозаменяемы. Эта взаимозаменяемость и есть самое утомительное в ее книге, которую читаешь с постоянным чувством дежавю. «Смеющийся волк», по большому счету, даже не тянет на документ времени — слишком уж мало фактического материала он содержит. Это книга для тех, кто готов многократно переживать простые и одновременно сентиментальные чувства и при этом не требует ни рефлексии, ни анализа, ни глубины в изображении характеров.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 03.07.2015, 09:03:25
06.2015. Би Фэйюй. Лунная опера. / Пер. А. Родионова, О. Родионовой. — СПб.: «Азбука», 2014.
(http://j.livelib.ru/boocover/1000852267/l/f116/Bi_Fejyuj__Lunnaya_opera.jpg)

Китайский писатель Би Фэйюй принадлежит к авторам, о которых в России практически ничего не известно. В родном Китае он стал лауреатом ряда престижных премий, включая премии Лу Синя и Мао Дуня, а также «Азиатского Букера». Его творчество переведено на множество языков, и русский наконец перестал быть исключением. В серии «Premuim» издательства «Азбука» вышел сборник новелл Би Фэйюя «Лунная опера». Оформители сборника не избежали дешевого приема и для привлечения российского читателя сравнили на форзаце китайского писателя с Виктором Пелевиным. Подобный рекламный ход, как это обычно бывает, не имеет ничего общего с реальностью. Виктор Пелевин — постмодернист, собирающий конструкты из масс-медийных знаков с целью их разрушения для демонстрации истин буддийского солипсизма. Би Фэйюй — чистокровный писатель-реалист, истории которого прочно укоренены в окружающей действительности и призваны ее осмыслить.

Би Фэйюй — писатель очень современный, но о корнях не забывает. Его современность состоит уже хотя бы в том, что главной материей жизни его героев являются деньги. Он не всегда изображает бизнесменов, но всегда людей, которые хотели бы вести такую жизнь. А это, как известно, стало возможным в Китае не так давно, после снятия запрета на частное предпринимательство. Но одновременно писатель помнит историю своей страны и, в частности, целую новеллу посвящает пекинской опере, которая едва не была уничтожена женой Мао Цзедуна в годы культурной революции. Подобное балансирование — изображение современности на традиционных сюжетах — делает Би Фэйюя весьма самобытным автором. Рассмотрим подробнее новеллы сборника «Лунная опера».

«Все смешалось». Гоу Цюань родился в сельской местности и, выучившись на преподавателя, решил податься в город. Его мечтой было жениться на городской девушке. Поиски городской невесты увенчалось встречей с Лэ Го, на которой Гоу Цюань через некоторое время и женился. У них родился ребенок. Гоу Цюань работал преподавателем, Лэ Го — воспитателем в детском саду. И могли бы они так жить еще долго, если бы Лэ Го вдруг не осознала, что живет в абсолютной бедности. Не полагаясь более на мужа, которого она считала не способным на заработок, она решила самостоятельно поправить ситуацию и устроилась в ночной клуб, где со временем стала оказывать и интимные услуги. Но полиция провела облаву, и все вскрылось, и лицо Лэ Го показали по телевидению. Для нее началась черная полоса бесконечных объяснений на работе и дома, а точнее, игры в то, будто ничего не произошло. Особенно тяжело пришлось дома — они с мужем стали больше напоминать сожителей, чем семью. А однажды Лэ Го проснулась и обнаружила, что муж забрал ребенка и уехал.

Слова «все смешалось» взяты писателем из Толстого, чего он и не скрывает. Ему важна в этой повести «мысль семейная». В кризисной ситуации, которую он изобразил, чувствуется чисто западная проблематика. С глобализацией ценности коллективизма, присущие китайцам ранее, как-то незаметно ушли на второй план. Теперь человеку в современном обществе важно состояться, а единственным мерилом этого являются деньги и обеспечиваемая ими хорошая жизнь. Лэ Го, став проституткой, конечно, несколько извращенно восприняла законы рынка, но на ее примере хорошо видно, как мораль отступает перед желанием заработать. Таков современный Китай, уставший от вечной бедности.

«Братцы». Отец семейства Инь, преподаватель в седьмом поколении, мечтает о том, чтобы дети пошли по его стопам. Но старший сын Тунань, окончив педагогическое училище, порывает с карьерой учителя и уезжает в другой город заниматься бизнесом. Дело его продвигается весьма успешно, и он заметно богатеет. Младший сын Тубэй, на двадцать пять лет младше брата, отказывается поступать в училище, чем в буквальном смысле доводит отца до смерти. Лишь старший брат способен заставить Тубэя учиться, но через привязывание к себе. Отныне они живут вместе в городе. Тунань дает Тубэю деньги, и тот их охотно тратит на девушек и друзей, устраивая попойки. Вскоре Тунаню это надоедает, и он лишает брата помощи. Но тот не теряется и находит прибежище у своей подружки, которую однажды фактически изнасиловал (хотя она была не против). Девушка эта легкого поведения, ее содержит какой-то человек, а теперь она сама готова содержать Тубэя.

В этом незамысловатом сюжете Би Фэйюю удалось обозначить принципиальный для традиционного китайского общества конфликт между ценностями отцов, в которых успех определялся не деньгами, а уважением коллег, и ценностями новой жизни, в которых главное как раз деньги и независимость. В каком-то смысле по проблематике эта повесть наследует предыдущей повести «Все смешалось», где главной энергией, двигавшей повествованием, тоже были деньги. Писатель изображает молодежь, для которой важно только одно — хорошо жить. Это отчетливое желание в образе Тубэя сплавлено с необузданностью молодости, которую всегда трудно судить тем, кто ее уже пережил. Так или иначе, мораль перед желанием материальных благ снова отступает. Тубэй тратит деньги не задумываясь, да и с девушками сходится несколько бездумно.

Примечательным в повести является эпизод, когда на примере Тунаня, перелистывающего страницы «Идиоматического словаря», писатель пытается выразить суть китайского менталитета. Задача, конечно, необозримая, но он умудряется в нескольких предложениях выразить самый смысл: «Зная устойчивые выражения, можно легко справиться с любым человеком или делом. Идиомы для китайцев — это своего рода магия, они являются отправным и конечным пунктом китайского менталитета. Устойчивые сочетания — это даже не «речь», это дух китайского языка, его сущность, основа, источник и ориентир. Менталитет китайцев — это не что иное, как комбинированное слияние всех заключенных в идиомы смыслов». Вот так в повести, написанной современным языком о современной жизни, писатель мельком помянул предков, признавая за языком средство связи с ними.

«Отпуск Линь Хун». Узнав, что ее подчиненная с кем-то переспала, главный редактор Линь Хун вызвала ее к себе для отчета. Линь Хун рассчитывала подать ей пример женкой сдержанности, а в итоге сама попала под град вопросов со стороны подчиненной. Не устала ли она сама от такой строгой жизни? Не хочется ли ей развлечься? Поняв, что в жизни надо взять передышку, Линь Хун отправилась на море в отпуск. Там ее встретил сотрудник другой редакции Чжан Гоцзин. Они проводят время вместе, то напьются в ресторане, то сходят на пляж. Линь Хун чувствует, что уже готова флиртовать. Ей нравится неожиданная раскрепощенность. Однажды она видит иностранцев, играющих в грязи в мяч, и присоединяется к ним. По-видимому, ей так опостылела официальная жизнь, что она в восторге уже от обычной грязи.

В этой повести говорится об условности отношения к жизни как к долгу. Помимо долга в жизни должно быть что-то еще. Линь Хун всегда чувствовала себя образцом для женщин, но тем самым загнала себя в ловушку. Так недолго довести себя до нервного срыва. Ей очень трудно расслабиться даже в обществе Чжана Гоцзина вдалеке от родных и коллег, и удается это только при помощи алкоголя. Наверное, это беда всех трудоголиков Китая, да, пожалуй, и всего мира. Можно не сомневаться, что образ Линь Хун вполне типичен для современного Китая с его традиционным культом труда и морали. Но именно поэтому законы морали так и хочется нарушить.

«Сон с широко открытыми глазами». Рассказчик отсидел девять лет в тюрьме за избиение друга девушки, в которую был влюблен и которую толком даже не знал. Девять лет ему пришлось работать на каменоломне, но вот он вышел и теперь счастлив как никогда. Еще бы, ведь теперь он стал совершенно свободным. Одна беда — нет денег. На помощь пришел двоюродный брат, который устроил его охранником в ночной клуб. Одним из посетителей этого клуба оказался Главарь, с которым рассказчик не так давно сидел. Аферист Главарь всегда был при деньгах, и он не прочь помочь человеку, который помогал ему в тюрьме. Он устраивает ему встречу с проституткой Сяо Саньцзы, на которую за время работы в клубе рассказчик успел положить глаз. Рассказчик счастлив и вскоре после этой встречи переходит работать к Главарю водителем. Однако Главарь дает понять, что Сяо Саньцзы не собственность рассказчика, что последнему очень не нравится. Кончается все фантасмагорически. Рассказчика убивает школьный друг, которому он некогда спас жизнь, вытащив из воды.

Это новелла посвящена не столько реалиям китайской тюрьмы, сколько реалиям новейшего китайского рынка. Законы которого, впрочем, и так понятны всем, кто жил в 1990-е в России. Размышлениями о рынке делится аферист Главарь, некогда сидевший с рассказчиком в тюрьме. Раньше, говорит он, в Китае все блага доставались номенклатуре, теперь же все можно купить за деньги:

— А принадлежали они (девушки или проститутки. — С.С.) племянникам партсекретарей, сыновьям начальников. А что сейчас? Теперь они наши. Вот они плюсы рыночной экономики. Были бы деньги, и они наши. Прошло то время, когда они находились в подчинении у партсекретарей и в семьях у начальников, так что теперь они и перед нами не прочь раздвинуть ноги. Ведь что такое рыночная экономика? Раздвинул ноги — и тут же становишься ее участником. Были бы деньги.

Были бы деньги — вот максима жизни в реалистическом мире Би Фэйюя.

«Актриса». Некогда актриса пекинской оперы Сяо Яньцю блистала на сцене, однако со временем популярность театра упала, и он перестал давать выступления. Все изменилось спустя двадцать лет, когда у театра появился влиятельный поклонник. Им оказался состоятельный директор табачной фабрики, который вызвался вложить деньги в постановку старинной пьесы «Побег на Луну». Сяо Яньцю еще не позабыла свой талант и принялась заново входить в роль. В качестве запасной актрисы должна выступить юная Чуньлай. В центре повести находятся отношения между Яньцю и Чуньлай, которые то напоминают отношения ученицы и наставника, то выглядят чистым соперничеством за единоличное владычество над зрителем. В итоге они сходятся на том, что часть представлений будет давать Яньцю, а часть — юная Чуньлай.

В этой повести чувствуется боль автора за то, что уходит традиционное искусство прошлого. Что тоже придает ей исключительную самобытность. Писатель ярко выписал все соблазны, что стоят перед современным исполнителем пекинской оперы. Здесь и уход в эстраду, и работа на телевидении. Выстоять перед этими соблазнами непросто, потому что даже успех в опере будет означать лишь ограниченную популярность, тогда как выступления на эстраде сулят куда больший успех. Тем не менее в образе Сяо Яньцю Би Фэйюй выписал подлинного служителя искусства, готового на все ради своего театрального образа. Актрису Яньцю точно не интересуют эстрада и телевидение, она просто одержима своей героиней из «Побега на Луну».

Писатель делится сведениями об устройстве пекинской оперы, указывая основные типы ее персонажей, а также соответствующие им тональности и напевы. Он сообщает это без сухого буквализма, информация подается очень органично и легко воспринимается. Поэтому чтение «Актрисы» является весьма познавательным. Впрочем, обращение к теме чистого искусства не позволило писателю избежать противоречивости в образах избираемых им героев. А актриса Сяо Яньцю просто соткана из противоречий. В молодости она облила кипятком партнера по труппе. Через двадцать лет она принялась обучать юную Чуньлай, до последнего момента готовясь отдать ей свою роль. Но вот настает время постановок перед публикой, и она не может удержаться и стремится играть роль сама, задвигая Чуньлай на второй план. До этого она несколько раз спит с директором табачной фабрики, давшим деньги на спектакль. Таким образом, Сяо Яньцю — непостижимый человек, но, видимо, именно такой и должна быть подлинная актриса.

Би Фэйюй, что видно на примере повести «Братцы», бережно относится к возможностям языка и ценит идиоматическую мощь родного китайского. Однако это смотрится несколько двусмысленно в русском переводе, учитывая ряд откровенных корявостей и примеров весьма неэстетического соединения слов. Например: «Его довольный усталый храп казался упругим и эластичным, словно ночная темень»; «Чем глубже проводили обследование, тем больше недугов у него находили»; «Атмосфера по ту и эту сторону окна уравновешивалась, протягивая друг другу руки помощи». Есть даже один пример почти порнографии, впрочем, настолько низкопробной, что она может вызвать разве что улыбку: «Я горел желанием раздеть ее догола, заключить в свои объятия, войти в нее, превращая в тоннель моего экстаза». Но, несмотря на эти досадные недочеты, творчество Би Фэйюя в целом производит приятное впечатление своей легкостью, ненавязчивостью и одновременно жизненностью. Может быть, в нем нет поэзии и рефлексии, нет филологических достоинств вроде тонких метафор, нет напряженной драматургии и масштаба, но оно тем не менее может взять читателя своим высоким качеством и привлечь китайской экзотикой. Ведь спрос на китайскую литературу существует, что показывает пример Мо Яня.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: sibkron от 03.07.2015, 16:33:21
Ведь спрос на китайскую литературу существует, что показывает пример Мо Яня.

Видимо, спрос на китайскую литературу в России невелик. На английский одна за другой выходят книги современных классиков - Цань Сюэ, Янь Лянькэ, Ма Цзяня, Би Фэйюйя, Су Туна, Юй Хуа, Ван Аньи, современных авторов, например, Ма Цзя или А И. Многих других. А в России планировали уже несколько месяцев как назад вторую книгу Би Фэйюя в "Азбуке Premium" и что-то всё нет и нет:) Это может значит лишь то, что первая продаётся слабо)
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 04.07.2015, 20:43:36
Может, и невелик, но издается тем не менее относительно немало. Издательство "Гиперион" выпустило книгу Лю Чжэньюня "Я не Пань Цзиньлянь". Институт Конфуция совместно с издательством "Каро" издают сборники новелл современных китайских писателей молодых и средних лет. "Текст" издал небольшое произведение "Жить" Юй Хуа. Выпущено четыре книги Мо Яня. Издательство восточной литературы перезапустило серию "Библиотека китайской литературы", где встречаются как переиздания, так и новинки вроде мощнейшей книги председателя союза китайских писателей Те Нин "Цветы хлопка". Что касается английского, то там рынок больше вследствие большего числа говорящих. Если удельно считать, то не думаю, что русский будет слишком сильно отставать.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: Architect от 06.07.2015, 09:06:26
Может, и невелик, но издается тем не менее относительно немало. Издательство "Гиперион" выпустило книгу Лю Чжэньюня "Я не Пань Цзиньлянь". Институт Конфуция совместно с издательством "Каро" издают сборники новелл современных китайских писателей молодых и средних лет. "Текст" издал небольшое произведение "Жить" Юй Хуа. Выпущено четыре книги Мо Яня. Издательство восточной литературы перезапустило серию "Библиотека китайской литературы", где встречаются как переиздания, так и новинки вроде мощнейшей книги председателя союза китайских писателей Те Нин "Цветы хлопка". Что касается английского, то там рынок больше вследствие большего числа говорящих. Если удельно считать, то не думаю, что русский будет слишком сильно отставать.
Сейчас есть мода на китайскую литературу, так что в относительном выражении её количество выросло. Другое дело, о чём и говорит sibkron, что в абсолютном выражении (умноженном на популярность литературы в целом, культуру чтения и прочее), это всё-равно очень мало.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: sibkron от 24.07.2015, 12:19:46
О моде на китайскую литературу.

Из группы "Азбуки" в "ВК":

Читатель у "Азбуки": "определились ли теперь сроки выхода книги "Массаж" Би Фэйюя? Будет ли вообще издан этот роман?"
Азбука Читателю: "Нет. Очень плохие продажи"

То есть я не просто говорю о небольшом количестве изданий. Издатели как раз пытаются издавать. Как правильно было подмечено в относительном выражении количество изданий выросло (хотя тоже как относительно? если убрать профильные издательства вроде Каро и Гипериона, то их практически и не будет вовсе). Со стороны массового читателя (тот читатель, которого процитировал не относится как массовому, судя по его вкусам, которые он не раз транслировал в группе в "ВК") практически отсутствует интерес к китайской литературе, и издатели боятся рисковать. А мода она есть, но не в России:)
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 25.07.2015, 15:52:14
Ну, если по тиражам смотреть, то в России вообще литературы нет. Даже лауреаты премий издаются тиражами до 10 тысяч экземпляров. Хоть модные, хоть немодные. Поэтому рецепт здесь только один - покупать бумажные книги. Я вот взял за правило вообще не читать электронные книги. Новые издания покупаю в интернет-магазинах, в старые - на Alib.ru.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 04.08.2015, 08:54:24
07.2015. Свобода и несвобода. Адам Джонсон. Сын повелителя сирот. / Пер. М. Чомахидзе-Дорониной. — М.: Библос, 2014.

(http://j.livelib.ru/boocover/1000775451/o/3fc3/Adam_Dzhonson__Syn_povelitelya_sirot.jpeg)

Американский писатель Адам Джонсон живет в Сан-Франциско и преподает литературное мастерство в Стэнфорде. Его короткие произведения и эссе публиковались в известных литературных изданиях. В 2013 году за роман «Сын повелителя сирот» он получил Пулитцеровскую премию. Этот роман посвящен Северной Корее, причем написан он, как признается писатель, не с точки зрения политики, а с точки зрения отдельной личности. Джонсон очень тщательно подошел к изучению источников, он общался с беглецами из Северной Кореи, кроме того, сам посетил эту страну в качестве туриста. Его интересовала тема внутренней свободы человека в тоталитарном государстве.

Пак Чон До детство и отрочество провел в приюте для сирот, хотя сиротой он никогда не был — его отцом был директор приюта. Сиротам в приюте приходилось, как и большинству северокорейцев, много работать, причем труд по большей части был физический. В подростковом возрасте Чон До направили в демилитаризованную зону на границе с Южной Кореей. Там он стал непревзойденным мастером по ведению ближнего боя в условиях плохой видимости. Он работал и совершенствовал навыки в подземных шахтах. Затем ему дали новое задание — похищать людей с японского побережья и переправлять их в Корею для определения в трудовой лагерь. У него хорошо получалось. После нескольких успешных операций Чон До отправили в языковую школу для изучения английского, а после этого — на старое рыбацкое судно в качестве радиста. Чон До должен был подслушивать через антенну возможные переговоры американцев. Один раз они наткнулись на американское судно. Американцы обследовали корейскую лодку и, ничего не найдя, отпустили ее с миром. Во второй раз дело осложнилось бегством второго помощника капитана. Чтобы не попасть за это в лагерь, команда корабля выдумала историю, согласно которой второй помощник бросился с ножом на американцев, а те его сбросили за борт на съедение акулам. При этом Чон До якобы бросился спасать героя, но был сильно покусан акулами. Для правдоподобности Чон До и вправду кусают акулы.

По возвращении Чон До рассказывает выдуманную историю о смерти второго помощника, но пожилой следователь его избивает и говорит, что сбежавшего уже обнаружили. Вроде бы Чон До должен отправиться в тюрьму, но парадоксальным образом избегает этого — следователь, избив его до полусмерти, неожиданно начинает себя вести так, будто верит ему. Теперь у Чон До новое задание. Необходимо вместе с высокопоставленными корейцами полететь в Америку на переговоры. Цель переговоров в том, чтобы заставить американцев перестать проверять рыболовецкие суда КНДР. В Америке Чон До и компанию помпезно встречает сенатор Техаса. Они охотно общаются с сенатором, его женой и ее помощницами, хотя и мало сообщают о Корее. У Чон До на груди изображена татуировка знаменитой корейской актрисы Сан Мун — это традиция моряков изображать на груди жен. Поскольку в действительности мужем Сан Мун был командир Га, то в Америке думают, что Чон До — это командир Га. Может быть, поэтому, когда Чон До возвращается домой, его сразу отправляют в лагерь. На этом кончается история Чон До и начинается история командира Га.

Командир Га, министр тюремных шахт, однажды прибывает в тюрьму, где томится Чон До. Не слишком уравновешенный и пользующийся вседозволенностью, командир Га решает поиздеваться над Чон До, за что тот его убивает. Чон До переодевается в форму командира Га и выходит из тюрьмы. Теперь он новый командир Га. Против этого не возражает сам Великий Руководитель Ким Чен Ир, имеющий виды на нового командира. Командир Га возвращается в свою семью, где его ждут дети и жена, народная артистка Сан Мун. Сан Мун вынуждена принять нового мужа, впрочем, со временем она проникается к нему симпатией. Они планируют побег. Ожидается ответный визит американцев из Техаса, и командир Га хочет переправить Сан Мун и детей в Америку в бочках для гуманитарной помощи. Ему это удается, но за это он вынужден заплатить своей свободой. Таким образом, история нового командира Га — это история самопожертвования.

На изображение ужасов жизни в Северной Корее Джонсон не скупится. Жизнь в этой стране предстает поистине инфернальной. По ночам здесь выключают свет и прямо с улицы забирают людей на сельскохозяйственные работы в поле. Родители боятся говорить с детьми на темы, хоть немного отвлеченные от прославления родины, опасаясь доноса. Жизнь проходит в постоянном страхе перед лагерем, перспектива которого маячит за малейшее правонарушение. Библия, собаки, телефон, интернет — запрещены. Машин на улицах практически нет. Земля обрабатывается вручную, сельскохозяйственная техника отсутствует. На улицах регулярные марши, прославляющие страну и ее Великого Руководителя Ким Чен Ира. Портреты последнего повсюду, за их отсутствие или повреждение может наступить ответственность. Культ Великого Руководителя и идеологии Чучхе безграничен. Каждая женщина сначала является женой Ким Чен Ира и только потом своего мужа. Самое страшное преступление — побег из страны. За него всех родственников беглеца могут отправить в лагерь. В каждом доме установлен репродуктор, из которого льются пропагандистские репортажи.

Но Адам Джонсон не просто изобразил ужас Северной Кореи, но и наделил его парадоксальным смыслом, который восходит к Джорджу Оруэллу. Оруэлл говорил, что в тоталитарном обществе свобода — это рабство, и его герои в конце превращались в блаженных безумцев, довольных жизнью. У Джонсона происходит ровно то же самое. В том и состоит парадокс, что желанное счастье обретается как бы через черный ход жизни, когда человек уже полностью уничтожен как личность. Такое счастье, конечно, язык не повернется назвать человеческим, ведь это счастье животного, насекомого. У Джонсона для его достижения используются два средства — лоботомия и пыточный инструмент под названием «автопилот». Оба лишают человека разума и заставляют его воспринимать окружающий мир как рай. Любой неугодный режиму человек может быть обработан «автопилотом» и потом отправлен в трудовой лагерь, где миска похлебки будет казаться ему манной небесной. Таким же парадоксальным является у Джонсона отношение к пропаганде. Она, казалось бы, заслуживает осуждения, но в романе все не так просто. Пропаганда по Джонсону — это прежде всего патриотические истории, в которые специальная тайная служба перерабатывает реальные биографии заключенных. В книге прямо так и сказано: не человек важен, а его история. В этом же кроется отказ признавать человека ценностью. Пока командир Га томится в тюрьме после организации побега Сан Мун, его приукрашенная, совершенно нереальная история растекается через репродукторы по домам всех жителей страны.

Перерожденный командир Га, он же Пак Чон До, шествует по длинному и полному страданий пути, прежде чем приходит к мысли о бегстве. Эта мысль становится для него итогом всех прожитых в Северной Корее лет. Но Джонсон, подводя своего героя к этому желанию, не поет ожидаемых дифирамбов Америке и ее образу жизни. Он не произносит даже дежурных слов о демократических ценностях. Командир Га выбирает Америку примерно потому же, почему ее выбирал Бродский: «Земля везде тверда; рекомендую США». Но это не такой простой выбор, как кажется. Командир Га прекрасно осознает, что навыков жизни в такой стране, как США, у него просто нет. В свое время его шокировала необходимость платить в Америке за еду — на родине он всегда получал ее бесплатно за продуктовые карточки. Планируя побег, командир Га выбирает не лучшую жизнь, а всего лишь отказ от прежней. Его никто не учил пользоваться американской свободой, поэтому ему она и не нужна. Ему лишь хочется сберечь себя и семью Сан Мун от капризного самодура Ким Чен Ира, от перепадов настроения которого могут зависеть вполне реальные жизнь и смерть.

Еще более удивительно то, как Джонсон изображает американцев в глазах северокорейцев. Он делает это очень выразительно и очень прямолинейно. Американцы прямо обозваны им наглыми империалистами, стремящимися к господству над миром, а в выдуманных пропагандистских историях северокорейцы храбро бросаются с ножами на американских захватчиков, хотя те могут быть вооружены до зубов. Разумеется, Джонсон едва ли разделяет подобные представления о своей нации, однако он стремится к правде в изображении враждебного своей стране народа, и получается у него очень достоверно, несмотря на угловатый перевод на русский. В книге Джонсона поражает уже фактологическое описание Северной Кореи и ее будней, все эти рыбные фабрики, хлориновые таблетки, рыбацкие суда без туалетов, подземные тюремные шахты и поиски урановой руды, все эти ужимки в присутствии Великого Руководителя, доносы и подозрения, пытки и тюремное перевоспитание — в общем, все то, о чем мы догадывались и чего своими глазами в Корее мы пока еще не видели. Впрочем, надо отметить и то, что, хотя все повествование выдержано в духе предельного правдоподобия, Джонсон не смог избежать элементов гротеска, а местами даже откровенного преувеличения. Последним является, например, специальный компьютер, расположенный в подземном бункере Ким Чен Ира, который позволяет отслеживать местоположение любого гражданина страны по его имени, причем не только в Северной, но и в Южной Корее. Такого рода преувеличения позволяют заключить, что писатель все-таки стремится сгущать краски. Многие северокорейцы вполне могут быть счастливы при режиме Ким Чен Ира, как были счастливы многие советские люди в СССР. Джонсон, однако, выбирает сторону диссидентов, а о счастье простых людей сообщает исключительно через пропагандистскую призму. Писатель возмущен преступлениями против человечества и не допускает их реабилитации посредством возвышенной идеологии, направленной на перевоспитание человека. Поэтому он всецело на стороне командира Га, который осознает свое предназначение — спасти актрису Сан Мун и ее детей.

Адам Джонсон написал очень емкий роман о Северной Корее, где фактологическая точность была дополнительно усилена авторским воображением. Ужасы жизни в тоталитарном обществе оказываются у него на первом месте, но лишь потому, что их невозможно скрыть. Не менее важными оказались простые человеческие чувства убийцы и похитителя Пака Чон До, который в конце совершает самопожертвование во имя спасения других людей. Подобной историей Джонсон, вероятно, хотел сказать, что никакое отупление человека посредством пропаганды не способно приглушить волю к свободе. Именно свобода является главным действующим лицом книги. Она проходит через многочисленные испытания и побеждает, потому что не может не победить, несмотря на гибель того, кто дал ей путевку в жизнь.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 28.08.2015, 18:08:38
08.2015. Полвека в деревне. Те Нин. Цветы хлопка. / Пер. Н. Власовой. — М.: «Издательство восточной литературы», 2014.

(http://j.livelib.ru/boocover/1001109849/l/567b/_Te_Nin__Tsvety_hlopka.jpg)

Те Нин — ведущая современная писательница Китая. Многое в ее жизни и творчестве рифмуется с опытом более известного российскому читателю Мо Яня. Прежде всего, это отказ от характерного для писателей-интеллигентов акцента на рефлексии при описании действительности. Те Нин, как и Мо Яня, интересует прежде всего жизнь народа. Причем не просто абстрактная жизнь, а существование в реальных исторических условиях. Те Нин знает эту жизнь не понаслышке. В юности она, проникшись революционными идеалами, совершила беспрецедентный поступок — добровольно отправилась на «перевоспитание» в деревню. Большинство интеллигентов не могли дождаться возвращения в города, а Те Нин сама покинула город, чтобы лучше узнать жизнь простых людей. По всей видимости, именно этот опыт лег в основу выпущенного в 2006 году романа «Цветы хлопка», который поражает глубиной детализации жизни простых китайцев на протяжении полувека с рубежа XIX и XX веков до августа 1945 года, когда капитулировала Япония. Работа над романом велась шесть лет, книга стала в Китае бестселлером, а Те Нин в том же году была избрана председателем Союза китайских писателей.

В книге рассказывается история семейства Сян. Начинается эта история с молодых лет человека по имени Сян Си. После поражения Китая в сражениях с Японией в конце 19-го века китайское руководство взяло курс на модернизацию армии. Это выразилось не только в перевооружении, но и в том, что к отбору призывников стали подходить гораздо строже. Призывали только тех, кто обладал физической силой и имел родственников с незапятнанной репутацией. Сян Си оказался как раз таким и, покинув родное поселение Бэньхуа новобранцем, начал свою карьеру в армии. Дома он оставил жену Тунъай, беременную сыном Вэньчэном. В армии Сяну Си удалось отличиться в военных столкновениях, и так началось его последовательное восхождение к высшим военным должностям. Через двадцать лет службы он станет бригадным генералом. В ходе постоянных политических перестановок в 1930-х годах ему еще придется побыть комендантом крепости и начальником полиции, и выше этого его карьера уже не прыгнет. Служба в армии вынудила Сяна Си фактически навсегда покинуть родной Бэньхуа и перебраться в Баодин. Там он завел вторую жену и родил дочь. Однако о первой семье не забыл и, в частности, отправил ей существенную сумму денег для строительства большого дома.

Брат Сяна Си, Сян Гуй, вступил в должность управляющего семейным предприятием по переработке хлопка-сырца. Формально помогал ему подросший сын Сяна Си — Сян Вэньчэн. Вэньчэн с детства показывал способности к обучению, поэтому, когда подрос, решил связать себя с врачебной деятельностью. Причем в методах лечения он ориентировался не только на традиционную китайскую медицину, но и на западные достижения. Он открыл аптеку, снабжающую жителей Бэньхуа лекарствами. В дела дяди, касающиеся хлопкового бизнеса, он никогда особенно не лез, пока речь не зашла об идее-фикс Сяна Гуя — закупить и продать триста тысяч осветительных ламп, работающих не на привычном дорогом керосине, а на дешевом растительном масле. Сян Вэньчэн сразу разглядел подвох в этом, казалось бы, заманчивом предприятии. Ведь лампы выпускаются японским предприятием, и, значит, все это не более чем часть японской политики по разобщению и экономическому порабощению Китая. Поэтому Вэньчэн пытается воззвать к чувству патриотизма дяди, но тот видит только легкую прибыль.
 
Тем временем, начиная с 1937 года, отношение японцев к Китаю превращается в прямую военную агрессию. Оккупация северного Китая некоторое время минует деревеньку Бэньхуа, однако потом войска добираются и до нее. Местный житель, получивший прозвище Брехун за постоянное вранье, пытается дурачить прибывших японцев, но удается ему это не всегда, а потом его и вовсе казнят. Захватчики не показаны глупцами и дураками, как это могло бы быть в пропагандистской литературе. В Бэньхуа активисты из числа коммунистов пытаются организовать сопротивление. Оккупация оказывается временем самоотверженных героев и слабовольных предателей. И многих жители Бэньхуа не досчитались, когда приходит новость о капитуляции Японии.

По «Цветам хлопка» можно во всех подробностях восстановить быт и обычаи китайской глубинки на протяжении первой половины XX века. Деревня Бэньхуа живет натуральным обменом. Приходящие торговцы меняют, например, лук на яйца. Экономику региона определяет не столько рис, сколько хлопок. Хлопок для героев Те Нин выступает чем-то вроде метафизической константы бытия, относительно которой измеряется человеческая жизнь. В России похожую роль играет, наверное, только хлеб. У Те Нин хлопок обрабатывают и продают, из него делают масло, которым женщины смазывают волосы, и накладные бороды, которые надевают дети, играя роли в школьном театре. Имеет он и более деликатную роль. Например, вокруг него фактически формируется феномен проституции. Когда хлопок собран и оставлен на полях, хозяева ставят шалаши, чтобы по ночам сторожить его. В эти шалаши наведываются местные девушки, предлагая свои услуги в обмен на хлопок. Некоторые детали в книге настолько тонки, что остается только удивляться тому, откуда писательница узнала о них, ведь в описываемое время она еще не родилась. Например, используемое в кулинарии кунжутное масло настолько ценно, что его отмеряют в очень малых количествах, используя монеты. Быт в Бэньхуа, несомненно, очень традиционен. Традиции здесь наследуются из поколения в поколение. Веками у входа в дома вешают красные полоски, отгоняющие злых духов, а мертвых поминают, сжигая ритуальные деньги.

Интересно сопоставить «Цветы хлопка» с произведениями Мо Яня. Эти авторы похожи в своем стремлении постичь историю родной страны. Причем, описывая ее, они иногда приводят одинаковые детали. Скажем, в романе «Большая грудь, широкий зад» и в «Цветах хлопка» одинаково фигурирует шведский пастор в качестве главы местной христианской миссии. Сходство также заключается в том, что и Те Нин, и Мо Янь избегают критики коммунистических идеалов. И если Мо Янь хотя бы был честен в изображении ужасов культурной революции, то коммунисты в изображении Те Нин выглядят несколько одноцветно: это бесстрашные служители народа, составляющие единственную силу, способную дать отпор японским захватчикам. У Мо Яня конфликт между коммунистами и прочими (назовем их нейтрально-беспартийными) был выписан так, что позволял симпатизировать обеим сторонам. В книге «Устал рождаться и умирать» коммунисты, вступившие в кооператив, могли быть хороши, но и против батрака Лань Ляня, пожелавшего остаться единоличником, было трудно сказать дурное слово. В изображении же Те Нин коммунисты сращиваются с понятием народа вообще и одновременно с понятием сопротивления. В этом смысле проза Те Нин, пожалуй, более идеологически поляризована, хотя она, разумеется, далеко не примитивна, чтобы ее можно было назвать пропагандистской. Эта монополизация взгляда на историю народа как на историю движения от несвободы к светлому коммунистическому будущему позволяет писательнице быть совершенно не концептуальной и сохранять за собой позицию яркого, глубокого и наблюдательного, но все-таки летописца. То есть человека, опирающегося исключительно на реалистические факты. Мо Янь все же идет чуть дальше и в каждом своем произведении предлагает какую-то мощную, цементирующую повествование гротескную идею. В «Стране вина» это было чревоугодие как метафора пороков современного чиновничества, в «Большой груди, широком заду» — женская грудь как символ слабости китайских мужчин, проигрывающих женщинам в стойкости, в книге «Устал рождаться и умирать» — идея перерождения и привязанности к земле. Те Нин же, наоборот, отказывается разрушать реалистическую конструкцию своей книги и не допускает в нее гротеск.

Но ощущение того, что, читая «Цветы хлопка», читаешь летопись, сильно не только потому, что эта книга написана по канонам реалистической литературы. Оно сильно и потому, что в ней не чувствуется авторского голоса. Даже симпатия к коммунистам, защищавшим страну от захватчиков, обозначена не как частное мнение Те Нин, а скорее как нечто общепринятое, неотъемлемое от самого понятия правды. Причем эта симпатия не усиливается, скажем, чрезмерным очернением предателей, сотрудничавших с врагом. Их образы выписаны в той же объективной манере написанного изящным художественным языком учебника истории. Те Нин не скрывает, что по-человечески понимает трагедию их жизни, когда они вынуждены были пойти на предательство, чтобы спасти себя или близких. Но это «человеческое понимание» тоже не звучит как частное мнение. «Цветы хлопка» — это масштабная панорама жизни, но несколько обезличенная. Яркая, поражающая обилием деталей, она является высоким образцом художественного свидетельства о времени и отчасти даже напоминает коллективный труд. Те Нин представила публике мощное произведение, в котором показала, как простые люди пытаются жить своей жизнью, преодолевая по мере сил невзгоды, которые обрушивает на них движение истории. В нем, как и в книгах Мо Яня, сильна жизнеутверждающая интонация. Интересно пролистать книгу в поисках сносок с именами реальных китайских деятелей, упоминаемых в тексте, и посмотреть на даты из жизни. Многие видные политики и военные, отличившиеся во время японской оккупации, погибли в 1950-е годы, очевидно, от репрессий. Но много и тех, кто дожил до 1990-х и даже 2000-х годов, прожив 80–90 лет. Есть даже один высокопоставленный военачальник, умерший в возрасте 104 лет. Это интересное наблюдение позволяет заключить, что воля к жизни у китайского народа очень сильна. Об этом же написана и книга Те Нин.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 29.08.2015, 18:28:44
К нам на ММКВЯ едут Лю Цинбан, Ма Юань (писатель-авангардист, долго работавший на Тибете), Сюй Цзечэнь, Чэнь Дунцзе, Лю Вэньфэй.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 30.08.2015, 07:52:59
Интересная информация, но я, к сожалению, живу не в Москве. А кто-нибудь из этих авторов издавался у нас? Мне известен только рассказ "Сезон дождей" Сюй Цзэчэнь.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 02.10.2015, 07:51:56
09.2015. Кочующее бедствие. Масако Бандо. Дорога-Мандала. / Пер. Е. Сахаровой. — СПб.: Гиперион, 2014.

(http://i.livelib.ru/boocover/1001094897/l/6537/Masako_Bando__DorogaMandala.jpg)

Недавно ушедшая из жизни японская писательница Масако Бандо не так хорошо известна российскому читателю. В 2006 году по-русски выходил ее роман «Остров мертвых», а в 2014 — книга «Дорога-Мандала». Первое, на что обращают внимание российские издатели, — это что писательница работает в жанре мистики. Более того, они даже характеризуют ее творчество модным японским словечком «кайдан», означающим жанр средневекового японского рассказа о сверхъестественных силах. Мистика в ее творчестве действительно имеет место, однако она не является самоцелью. Она имеет скорее функциональную природу. У Масако Бандо нет цели любой ценой вызвать страх, как это было у Лавкрафта или популярного Стивена Кинга. Да и удается ей ощущение страха неважно. Самой сильной стороной писательницы является все же реалистическое видение жизни. И видение это мрачно. Может быть, поэтому с фотографий, доступных в интернете, на нас с усталым депрессивным выражением смотрят тусклые глаза. В «Дороге-Мандале» Бандо с блестящим знанием деталей реконструировала первые послевоенные годы. Вывод из этого опыта погружения в прошлое очень неприятный. Масако Бандо ненавидит японских солдат и офицеров за учиненные ими зверства.

Но начинается история с событий, происходящих десятки лет спустя после войны. Молодая пара, Асафуми и Сидзука, раньше работали в Иокогаме в исследовательской лаборатории, но произошло сокращение, и они оба потеряли работу. Не имея средств жить в большом городе, они решили перебраться к родителям, проживающим близ гор Татэяма, и поселиться в бывшем доме деда Асафуми по имени Рэнтаро. В этом доме они находят старый реестр клиентов Рэнтаро с записью их имен и адресов. Рэнтаро занимался изготовлением и продажей лекарств на основе трав и сам обходил с ними клиентов. Так параллельно начинается рассказ о Рэнтаро. В молодости он служил в Маньчжурии, потом демобилизовался и отправился в Малайю. Там он познакомился с девушкой Саей из местного племени, с которой стал жить. Она помогала ему находить травы, а он готовил из них лекарства. От нее у него родился ребенок. Но тогда было военное время, японцы захватили Малайю, и, когда Рэнтаро уехал, у нее начались проблемы. Сначала ее обвинили в пособничестве китайцам, потом отдали в японский бордель. Там она возненавидела японцев, хотя по-прежнему надеялась на то, что добрый Рэнтаро вернется и заберет ее. Она познакомилась с одной девушкой, которая, после того как война японцами была проиграна и они ушли, предложила ей въехать в Японию по ее документам, найти Рэнтаро и отомстить ему. Так Сая и поступила. В пункте встречи репатриантов ее приняли за японскую кореянку и без проблем пропустили в страну. Она добирается до дома Рэнтаро, но встречает холодный прием. Его японской жене очень не нравится посторонняя в доме. Со временем Рэнтаро находит для нее отдельное жилье, куда потом частенько наведывается для любовных утех. А потом ему, как и всякому бродячему торговцу лекарствами, приходит время отправляться в путь, и здесь начинается мистическая часть сюжета.

Рэнтаро решил пойти по «дороге-мандале», идущей рядом с горами Татэяма. Что такое «дорога-мандала», писательница не поясняет. Это просто самоназвание мистической дороги, хотя и имеющее географическую привязку к реальным японским горам Татэяма. В планы Рэнтаро входило обойти местные поселения и оставить в них лекарства. Но с самого начала все пошло не так. В одном поселении его чуть не избили за то, что он якобы приставал к жене старосты, и ему пришлось уносить ноги. А потом он встретил внука — того самого Асафуми, который полвека спустя нашел его реестр в доме Саи, Асафуми, потеряв работу, решил пойти по семейной колее и тоже стать бродячим торговцем. Для начала он решил пройти по пути деда, той самой «дороге-мандале», где они, уже не разделенные временем, и встретились. Не до конца понимая, кем они приходятся друг другу, Рэнтаро и Асафуми часть пути проходят вместе и встречают странных паломников, среди которых карлик, однорукая женщина, девочка, старик с зайцем на спине и прочие. Эта процессия, как выясняется, циркулирует по «дороге-мандале». Мир уничтожен вселенской катастрофой, поэтому смысла куда-либо стремиться нет. Причем сама эта процессия воплощает бедствие. Их цель — добраться до одной из вершин, а потом идти обратно. И так по кругу. Рэнтаро решает отправиться с паломниками. Он устал от своей жизни, от жены и от Саи и хочет перемен. Что касается Асафуми, то он идет домой вместе с девочкой, но дома нет — все уничтожено, и кругом снуют люди, превратившиеся в зверей и готовые убить за еду. Итогом его путешествия по «дороге-мандале» становится переоценка отношений со своей женой, с которой он решает разойтись.

В Японии нет единства в отношении к событиям Второй мировой войны. Одни, как патриарх японской литературы Кэндзабуро Оэ, осуждают японский милитаризм. Другие, как бывший премьер Дзюнъитиро Коидзуми, посещают храм Ясукуни — святилище обожествленных солдат и офицеров, умерших за Японию. Масако Бандо однозначно принадлежит к первой группе. В «Дороге-Мандале» она рассказывает о том, что японцы, якобы геройски умершие за Японию, в действительности были насильниками и убийцами, бездушными захватчиками и разрушителями. Чтобы занимать такую позицию в современной Японии, нужно немалое мужество, поскольку сейчас в стране идет осторожный процесс реабилитации милитаристского прошлого. Масако Бандо не церемонится с читателем и рассказывает всю правду о судьбе той же Саи. Необразованная туземка по вине японцев становится проституткой в борделе для солдат и обслуживает в день по двадцать-тридцать мужчин. Ее подруга по несчастью, под именем которой Сая после войны попадает в Японию, мрачно резюмирует, что женщины-неяпонки для японских солдат являются сортирами. Предметами, куда справляют нужду. И Рэнтаро пользовался Саей так же, как сортиром. Именно поэтому Сая едет в Японию, чтобы отомстить ему.

В отличие от книги Юко Цусимы «Смеющийся волк» (см. «Урал», № 5), где также были описаны первые послевоенные годы, Масако Бандо гораздо подробнее выписывает время. В ее книге встречаются интересные детали, которые вряд ли можно обнаружить в сухих архивных документах. Например, она пишет о том, что в стране совершенно не было кастрюль и в их качестве продавали солдатские каски. А также о том, что в годы войны был принят закон о честной конкуренции, запрещавший заниматься коммерцией более чем одному члену каждой семьи. Еще она упоминает земельную реформу Макартура, согласно которой не вернувшиеся на свои земли владельцы теряли их в пользу арендаторов. Такой тщательно прописанный исторический фон свидетельствует о глубоком знании автором того времени.

Масако Бандо хорошо передала характерное для переживших войну ощущение, что она так и не закончилась. И спустя десятки лет после войны в Японии оставались люди, хранившие преданность идее великой Японии и по-прежнему рассматривавшие остальных людей как второсортных. Сценам с их участием посвящены самые драматические страницы книги. Это создает мрачное ощущение преемственности истории и ее безнадежной цикличности. Этому же посвящена и мистическая часть сюжета. Мистическое воображение писательницы, конечно, не поражает яркостью образов или волшебством иррациональной логики. Мистическая история в романе несет на себе отчетливый отпечаток выдуманности, почти высосанности из пальца. Это довольно посредственный рассказ, хотя и с присущими плохим мистикам космическими обобщениями. Но важно здесь, наверное, само направление мысли, а не ее результат. Для Масако Бандо Япония — это территория разрушения и смерти. Выжить в ней сумели лишь уроды или карлики, да и те, по-видимому, несут в себе гибельный заряд, приносящий запустение, ибо куда они ни придут, везде их встречают панорамы выжженной земли. Впрочем, этой истории однозначно не хватает простой органичности, чтобы у искушенного читателя возникло желание разбираться во всей этой метафизике.

Хотя осуждающее милитаризм послание Масако Бандо является в книге центральным, в «Дороге-Мандале» есть место и для вполне нейтральных тем, имеющих отношение к жизни в мирное время. Например, весьма любопытен сам японский феномен торговли лекарствами, когда торговцы пешком отправляются в отдаленные деревушки, чтобы доставить порошки, травяные настойки и коренья нуждающимся людям. Писательнице замечательно удалось передать атмосферу странствий этих аптекарей, которые и в 20 веке, кажется, сохраняют приверженность традициям, идущим от начала времен. По причине такой симпатии к простому и важному ремеслу, которым занимается Рэнтаро, Масако Бандо все же остается японкой и не намерена ставить крест на всем, что касается ее страны. Она осуждает внешнюю политику Японии, но способна очень тонко прочувствовать ее историческую традицию, сначала синтоистскую, а потом и буддийскую. Но если резюмировать «Дорогу-Мандалу» кратко, то мы снова вернемся к ужасам войны, о которых предельно лаконично высказалась сама писательница: «Это была эпоха, когда овдовевшие женщины становились проститутками, осиротевшие дети жили на обочинах дорог, школьники чистили обувь, а молодые девушки готовы были скорее расплачиваться собственной кровью, чем торговать своим телом».
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 30.10.2015, 07:53:21
10.2015. Вырождение. Том Вулф. Голос крови. / Пер. Н. Мезина. — М.: «Эксмо», 2014.

(http://j.livelib.ru/boocover/1000918344/l/ba9e/Tom_Vulf__Golos_krovi.jpg)

Журналист и писатель Том Вулф является очень значительной фигурой в Америке. Он обладатель десятка наград, вручаемых за достижения в журналистике и литературе. Немногие могут похвастаться своей причастностью к созданию целого направления в журналистике, но Вулф именно такой. С его подачи в Америке закрепилась практика создания репортажей в стиле «новой журналистики», предполагающем беллетризацию описываемых событий, введение художественного измерения и акцентирование личной оценки происходящего. Как журналист Том Вулф известен работами, описывающими революцию хиппи и быт «Веселых проказников» Кена Кизи, а также противостояние СССР и США в космической гонке. Суммарный тираж этих книг на сегодняшний день превышает миллион экземпляров. Что касается художественного творчества, Вулф является автором четырех романов, которые объединяет по-журналистски реалистический подход к изображению Америки и жизни ее обитателей, социальный статус которых очень разнообразен. Последний роман Вулфа «Голос крови» был опубликован им в 81-летнем возрасте. Но, несмотря на это, написан он ясным языком, отличается сложным, разветвленным сюжетом, ярко выписанными, хотя и несколько стереотипными персонажами и дотошным знанием описываемых реалий. Центральной в этом романе является тема взаимоотношений национальных меньшинств. Погрузившись в нее, автор пришел к выводу, что в современной Америке все ненавидят друг друга.

Кубинский полицейский Нестор Камачо работает в морском патруле города Майами. В одну из патрульных вылазок ему по долгу службы приходится задержать соотечественника, который, не добравшись нескольких метров до американской суши, застрял на мачте корабля. Камачо при задержании проявил редкостный героизм, но оказался проклят кубинским сообществом, которое нарекло его предателем. Еще бы, ведь он поломал судьбу такого же, как и он, кубинца, которого теперь отправят обратно на остров, где его будут ждать разве что застенки Кастро. Нестора выгоняют из дома, кроме того, его бросает девушка Магдалена, на которой он собирался жениться. Магдалена выбирает врача-психиатра, с которым у нее роман и у которого она работает ассистенткой. Нестора переводят на другое направление и поручают разобраться с наркопритоном. Ему с напарником удается задержать членов преступной группировки, но кто-то заснял сцену, когда они обзывали связанного на полу преступника, подчеркивая его черный цвет кожи, и выложил это в интернет. Естественно, предшествующий этому момент, когда преступник чуть не сломал Нестору шею, в видео не попал, и потому ролик стал выглядеть как откровенно расистский. Скандал доходит до мэра, который поручает начальнику полиции отстранить Нестора от дел. Нестор действительно прекращает выходить в смены, но деятельности своей не останавливает. Вместе с одним журналистом он выводит на чистую воду русского богача Сергея Королева, который подарил местному музею русского авангардного искусства на семьдесят миллионов долларов, скрыв, что это подделка. Параллельно Нестор заводит случайное знакомство с девушкой по имени Жислен, брат которой оказался втянут в неприятную историю. Заводила в его классе рассказал полиции, что его избил учитель, и того арестовали, хотя учитель был невиновным. Брат Жислен боится рассказать правду, потому что опасается мести одноклассника, но Нестору удается разобраться и с этой ситуацией и спасти учителя. Таков в общих чертах рисунок сюжета книги, который, однако, не учитывает все потрясающее социальное разнообразие персонажей, которое напоминает о классических русских романах, где тоже давался срез всего общества. Здесь есть место чернокожему мэру и кубинцу начальнику полиции, место беспринципным американским богачам и очаровательным русским, впрочем, тоже беспринципным, а также место журналистам, полицейским, наркоманам, стриптизершам, студенткам, помогающим воспитывать детей наркоманов, профессорам, преподающим одновременно французский и креольский, непризнанным русским художникам-алкоголикам и бесконечным эмигрантам, которые в Майами давно перестали представлять меньшинство.

Несмотря на царящие в американском обществе плюрализм, либерализм и политкорректность, Вулф рисует несколько иную Америку, образ которой отличен от официально декларируемого. Это та Америка, в которой, как в нацистском государстве, все определяется расой и национальностью. Да, социальные лифты существуют. Да, образование доступно для всех. Да, в полицию и даже во власть без проблем могут попасть кубинцы и чернокожие. Однако есть несколько но. Если ты кубинский коп (Нестор Камачо) и арестовываешь кубинца, пытающегося добраться до американского берега, ты становишься предателем нации. Потому что именно национальность определяет твои права и обязанности. Если ты кубинская девушка (Магдалена), то, скорее всего, цель твоей жизни — найти обеспеченного коренного американца, потому что именно американцам принадлежит жизнь в Америке. И когда по этой причине ты бросаешь кубинского копа (Нестор Камачо), то последний чувствует себя свободным и хочет завязать новый роман, но не с кубинкой, а уже с белой американкой и притом очень расстраивается, когда белая американка оказывается гаитянкой (Жислен). В общем, раса и национальность — это фундамент всех социальных отношений в Майами Вулфа. Это либо дар, либо проклятие. Но кем бы ты ни родился, жизнь в Майами далека от гармонии.

При этом Вулф изобразил не только социальный ад многонационального Майами. Он еще и показал вырождение людей в таком аду. Здесь царит постмодернистская реальность с ее спонтанными извращенными ценностями. Причем, что характерно, вырождение это оказалось пропорциональным не бедности, а богатству. Одна сторона вырождения, можно сказать, классическая и бедняцкая, связана с преступностью и наркобизнесом, но даже она не вызывает столь резкого отторжения, как сторона, связанная с бытом богачей и тех, кто к ним близок. Например, миллиардер Морис Флейшман, попадая на аукцион искусства, бежит, как собака, быстрее купить некие стеклянные скульптуры, пока этого не сделал «путинский убийца» Флебетников — несколько карикатурный русский олигарх. Флейшман спускает на эти стекляшки семнадцать миллионов долларов. Они изображают порнографические сцены и созданы неким Джебом Доггсом, вернее, не созданы, а только замыслены — сделаны они другими, а Доггс лишь предоставил свои фривольные фотографии. Поэтому Доггса называют представителем «бесконтактного искусства», ведь он к своим творениям даже не прикасался. Это, пожалуй, самый извращенный пример «актуального искусства», пример его эволюции прямо в пропасть напыщенности, фальши и обмана. Несомненно, что Вулф осуждает эту безумную практику придания аморальным безделушкам статуса баснословных ценностей. Но это лишь один пример вырождения богатых. Есть в книге и другие. Например, тот же миллиардер Флейшман страдает от порнозависимости. Он испытывает патологическую тягу к просмотру порнографических фильмов и онанирует по восемнадцать раз в день. От этого на его детородных органах выступают волдыри и язвы. Норман Льюис, психиатр, у которого работает ассистенткой Магдалена, как раз специализируется на порнозависимостях и лечит Флейшмана. Но это тот случай, когда врач не намного лучше пациента. Через своего богатого пациента Норман получает допуск на остров, где живут богачи Майами. Там у него маленькая яхта, на которой он хочет покатать Магдалену. Правда, он намерен продемонстрировать не только мощность яхты в тысячу лошадиных сил. Ему важно показать ей ночную оргию на острове и, в частности, трансляцию порнофильма на парус одной из яхт. Таким образом, доктор сам находится в плену того, с чем борется. Такова черта мира Майами — чем ты богаче, тем более извращенную жизнь ты ведешь.

Акцент на рассказываемой истории, так называемом action’е, делает произведение Вулфа очень американским и отчасти мэйнстримным. Автор не позволяет себе слишком заигрываться с размышлениями или описаниями и тщательно культивирует динамичное развитие сюжета. Причем, несмотря на эту динамику, роман вышел немаленьким. Вулф попытался вместить в него образ целого города. Майами получился у писателя не цельным образованием, а как бы вместилищем других мини-городов. Эти мини-города — кварталы национальных меньшинств. Есть в Майами трущобы, где обитают наркоманы, есть территория кубинцев и территория чернокожих, есть отдельные особняки во французском стиле вроде того, за который профессор, преподающий французский и креольский, выкладывает сумму, многократно превышающую годовой заработок, есть, наконец, фешенебельные районы истинных «американос», которые проводят время в ресторанах, о которых, кроме них, никто не знает, ибо у них нет даже вывески. И все это — один город.

Образы персонажей у Вулфа несколько стереотипны, в частности, непризнанный русский художник непременно пьет водку и заставляет всех пить с ним. Коп Нестор Камачо непременно накачан и играет бицепсами, а девушка Магдалена подчеркнуто необразованна и не знает многих слов. Нельзя также сказать, что у Вулфа много каких-то особенно уникальных деталей жизни, которые выдали бы в нем человека, прожившего много времени в мире, который он описывает. Жизненных деталей у него много, но они скорее выдают в авторе журналиста, коим он и является. Назвать Вулфа по-настоящему большим писателем вдобавок мешают сюжетные натяжки, основанные на подозрительных случайностях, которых, правда, очень немного. Вулф — очень добросовестный летописец своего времени, который умеет столкнуть всех со всеми и тем самым выявить противоречия, царящие в обществе. «Голос крови» — очень киногеничная проза, при чтении которой многие образы сразу встают перед глазами как материальные. Но, будучи летописцем, Вулф не предлагает решений, оставляя своих героев вертеться в колесе американской сансары. Его книга даже лишена характерного для американского мышления призыва добиваться успеха любой ценой, потому что даже сверхуспешные люди у него изображены абсолютно разложившимися с моральной точки зрения. Однако особой печали по этому поводу писатель тоже не испытывает. Он принимает мир таким, какой он есть, со всей его ненавистью и завистью, и его роман вовсе не пронизан болью за положение дел в Америке. Вулфу не очень нравится происходящее в ней, но он понимает, что изменить ничего не может. Его задача — быть точным и правдивым, и он с ней отлично справляется.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 11.12.2015, 16:47:09
11.2015. Гимн жизни. Мо Янь. Устал рождаться и умирать. / Пер. И. Егорова. — СПб.: «Амфора», 2014.

(http://j.livelib.ru/boocover/1000987271/l/30f6/Mo_Yan__Ustal_rozhdatsya_i_umirat.jpg)

Китайский нобелиат Мо Янь набирает популярность в России. В прошлом году по-русски отдельным изданием вышло четвертое произведение писателя — роман «Устал рождаться и умирать». Переводчиком выступил бессменный Игорь Егоров, ранее переложивший на русский «Страну вина» и «Большую грудь, широкий зад». Мо Янь написал эту книгу за сорок шесть дней, что, правда, не должно отпугивать читателя — замысел ее обдумывался десятки лет. Тем более не нужно говорить о том, что эта скоропись нисколько не повлияла на текст негативно. Мо Янь представил превосходный образец романного творчества. У него получилась мощная эпическая работа, лишенная политического приукрашивания истории и одновременно восхваляющая жизнь. На примере одной деревеньки и истории жизни помещика Симэнь Нао, после смерти несколько раз перерождавшегося в разных животных, писатель отразил все противоречия китайской истории за последние пятьдесят-шестьдесят лет.

Богатый землевладелец Симэнь Нао из деревни Симэньтунь никогда не был скрягой и тунеядцем. Он постоянно работал на земле собственными руками, отчего, вероятно, и нажил такие богатства. Однако с победой коммунистов в 1949 году началась кампания по раскулачиванию помещиков, и Симэнь Нао был расстрелян, а его спрятанные богатства найдены и изъяты. Он оказался в аду, где ему пришлось претерпеть адские мучения. Но, похоже, владыка ада наконец смилостивился, и Симэнь Нао, переродившись в новорожденного осленка, появился на еще недавно собственной земле. Он стал ослом своего батрака Лань Ляня, который уже успел жениться на его бывшей наложнице Инчунь. Глазами осла он увидел преобразование деревни, в частности, создание кооперативов. Мао Цзедун говорил, что вступление в кооператив должно быть добровольным, поэтому Лань Лянь решил и не вступать в него. Вот когда Председатель лично выпустит приказ с требованием вступить в кооператив, вот тогда он и повинуется. А пока у него есть своя земля, он неплохо на ней управляется, тогда зачем ему кооператив? Но политика коллективизации понемногу настраивает всю деревню против него. Лань Лянь становится единоличником, чуть ли не единственным в Китае. Он не изменит своим принципам, даже когда начнется страшный голод и его осел будет буквально разорван народом на куски.

Симэнь Нао, во второй раз погибший, снова появляется в аду, и снова его отправляют на землю. На этот раз в теле вола. Начинается эпоха культурной революции. Собственный сын Симэня Нао по имени Цзиньлун становится руководителем отряда хунвейбинов. Он продолжает давить на Лань Ляня, пугая его чуть ли не смертью, но угрозы действуют только на его сына Цзефана, который со своим участком земли и волом в итоге переходит в кооператив. Потом Цзиньлун впадает в немилость и сам становится обычным батраком, в каковые его определяют с целью трудового перевоспитания. Для работы на земле ему нужно управиться с волом, то есть собственным отцом. Вол, разумом Симэня Нао ненавидящий кооператив, лежит на земле и не поднимается ни от ударов плетью, ни от костров, которые кровожадный Цзиньлун разжигает рядом с ним. А когда поднимается, то лишь для того, чтобы продемонстрировать достоинство перед лицом смерти.

Третье воплощение — в теле свиньи. И не просто свиньи, а царя свиней. У свиньи Симэня мощное тело, и он не терпит конкурентов. Даже когда ему, спасаясь от эпидемии, приходится бежать на речную косу, там он тоже становится царем и даже возглавляет битву свиней против людей. Но смерть и здесь неизбежна, и дальнейшие перевоплощения приводят Симэня Нао в тело собаки. Как и положено собакам в некоторых семьях, Симэнь берет на себя кое-какие обязанности и, в частности, водит внука Лань Ляня в школу. А ночью превращается в повелителя псов всей округи, устраивающего полуночные собачьи собрания. Перед возвратом в человеческий облик Симэнь Нао еще предстоит побыть в унизительном теле обезьяны, просящей подаяние за свою ученость. Но все же возвращение к человеческому виду, к которому он приходит в конце, — очень большое достижение для несчастного Симэня Нао.
Подобно монументальному роману «Большая грудь, широкий зад», в этой книге тоже поется трагический гимн жизни. Только здесь прославляют жизнь уже не люди, а животные, кто жизнью, казалось бы, только унижен. Это подлинная дионисийская мистерия с ее культами физиологии и тела. Мо Янь неустанно подчеркивает мощь тела у воплощений Симэня Нао. Если вол, то несгибаемый, если свинья, то тяжеловесный хряк, если собака, то непременно ловкое и умное создание. Воля к жизни у простого, хотя и небедного деревенского крестьянина даже после смерти такова, что она ничуть не ослабевает в телах животных. А столь мощные тела им даны для того, чтобы мстить обидчикам. Осел кусается, вол нанизывает на рога, свинья несется и сбивает с ног — все животные пытаются выправить несправедливость, выпавшую на долю превратившегося в них человека. Животные у Мо Яня вынуждены смириться со своей участью, но именно в ней они находят радость жизни. Например, будучи ослом и волом, Симэнь Нао рад послужить своему бывшему батраку Лань Ляну, безмерно уважая его за нежелание вступать в кооператив.

Жители деревни Симэньтунь — а в романе немало рассказывается и о них, а не только о перевоплощениях Симэнь Нао — являются одновременно свидетелями и участниками трагических событий истории Китая. Нельзя сказать, чтобы они находились в центре этих событий, ведь речь здесь не идет о реальных крупных функционерах партии. Описана как бы периферия Китая, некое небольшое модельное образование, где, однако, как в капле воды, отразилось все море. В книгах Мо Яня особенным образом выписано рождение новой власти. В них отсутствует классическое, больше характерное для ее критиков, изображение революции, когда приходят неизвестные с оружием и устанавливают новый порядок. У Мо Яня новая власть — это нечто вроде перепада давлений в тысячелетней сельской атмосфере. Этот перепад влияет на особо чувствительных к нему людей, которых в России, может быть, назвали бы пассионариями и которые в Китае не побоялись выделиться и взять будущее в свои руки. Не беда, что для этого нет ни опыта, ни знаний. Главное, что голос громкий. В книге для них предложен даже специальный термин — «ревущие ослы». Это искренние люди, пользующиеся, кстати, вниманием девушек, и ошибки у них, даже бесчеловечные, тоже искренние. При этом сам Мо Янь, хотя и признает новейшие достижения китайского социализма, отчасти остается на стороне старых борцов с буржуазными пороками. Ведь только тот, кто симпатизирует революции, мог выписать драму Хуна Тайюэ, старого революционера, который сполна заплатил за свои убеждения в годы культурной революции, не расстался с этими убеждениями в пожилые годы и чуть ли не на смертном одре продолжал агитировать за создание кооперативов, натыкаясь на стену непонимания со стороны новых, узаконенных и успешных единоличников. Читая Мо Яня, понимаешь, что революция и ее ужасы сотворены не кем-то отдаленным, а твоими собственными соседями, которые чуть больше, чем следовало, увлеклись своими идеями.

В романе Мо Яня отражена пятидесятилетняя история Китая, и это видно по разнообразию затрагиваемых тем. В 1950-е основная тема — это жестокость расправы с кулаками, унесшая жизнь Симэня Нао. В 1960-е — жестокость коллективизации и преследование непокорного Лань Ляня, пожелавшего остаться единоличником. В 1970-е — унижение вчерашних революционеров, а теперь «правых уклонистов», жертв культурной революции. В 1980-е описаны первые послабления, сделанные для частных предпринимателей, а в 1990-е Китай начинает жить по ценностям капитализма, на фоне чего разворачивается моральная драма Лань Цзефана, сына единоличника Лань Ляня, отказавшегося от нелюбимой жены и выбравшего молодую любовницу, что стоило обоим карьеры. Последняя тема особенно любопытна и показывает сохраняющиеся традиционные ценности китайского общества, несмотря на приход власти денег. Лань Цзефан делает выбор по любви, но груз обязательств, некогда взятый женитьбой, не отпускает его. Практически все общество настраивается против него. И, будучи крупным региональным чиновником, Лань Цзефан из-за любви в одночасье теряет все привилегии, превращаясь в жалкого беглеца.

1990-е годы в Китае, изображенные Мо Янем, напоминают нынешнее годы в России. Прежде всего коррупцией в среде чиновников. Но приемы гротеска, с которыми писатель выписал историю Симэня Нао, он не стал распространять на реалии чиновничества. Здесь царит чистый реализм. Нет даже сатиры, из которой была соткана «Страна вина». Поэтому так остро воспринимается видное в романе чисто российское отсутствие недоумения у простых людей при виде баснословного богатства начальников. Словно так и должно быть. Чиновники Мо Яня, выросшие в безвестной деревушке Симэньтунь и выбившиеся в региональные руководители, воспринимаются обществом с пиететом. Они, очевидно, воруют и берут взятки (Мо Янь непосредственно об этом пишет мало, но иначе откуда у них такие деньги?), но в глазах простого китайца остаются недостижимым примером успеха. Правда, потом их казнят либо отправляют за решетку, но здесь у российского читателя может быть двойственное ощущение. Либо того, что они просто не поделились с кем надо, либо действительной борьбы с коррупцией, наблюдающейся в Китае в последнее время. В общем, все как в России.

Проза Мо Яня идет от земли. В ней нет сложных интеллектуальных построений, нет выраженного рефлексивного измерения, отсутствует проблематика, связанная с трудностями самосознания. Это проза человека из народа, что видно уже по одному тому, как часто писатель прибегает к фразеологизмам. Очень часто в книге встречаются устойчивые в китайском языке словосочетания, буквальный перевод которых повергает в ступор и становится понятным лишь после прочтения примечаний переводчика. Мо Янь и его герои живут и дышат родной землей, и землей же ограничен их мир. Она является причиной фундаментальной драмы их жизни. Как жить на земле правильно: возделывать ее единолично или вступать в кооператив? Нужно ли владеть ею или она должна быть коллективной собственностью? Мо Янь не может ответить на эти вопросы однозначно. За него отвечает история.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 29.12.2015, 09:01:35
12.2015. Донна Тартт. Щегол. / Пер. А. Завозовой. — М.: «АСТ», «Corpus», 2015.

(http://i.livelib.ru/boocover/1001047810/l/a282/Donna_Tartt__Schegol.jpg)

Произведения американской писательницы Донны Тартт имеют в США культовый статус, притом что каждую книгу она пишет десять лет. По собственному признанию, она пыталась писать быстрее, но это не приносило ей удовольствия. Она предпочитает долго вынашивать замысел и затем воплощать его на бумаге, оттачивая каждое слово. Уже дебютная книга Тартт «Тайная история», замешанная на роковых особенностях университетского тайного общества, опубликованная ею в 28-летнем возрасте, принесла ей шумный успех. Писала она ее в течение восьми лет, то есть, очевидно, набросала первые страницы в 20 лет. Спустя десять лет выходит «Маленький друг», психологический роман с детективным сюжетом. И вот, наконец, третья книга Тартт «Щегол», за которую она получила престижную Пулитцеровскую премию, была оперативно переведена издательством «АСТ». «Щегол» — это история подростка, который рос без отца и рано потерял мать. Не получив престижного образования, он тем не менее оказался очень прочно связан с искусством. Причина тому — его довольно ранимая и чувственная натура. Возможно, этот интровертный характер и предопределил позднее его выбор в пользу наркотиков, заставив встать на путь саморазрушения. В общем, история эта серьезная и трагическая. Тем более странно звучат слова автора в ответ на вопрос о том, что же она хочет дать читателям. Fun, ответила она. То есть развлечение и удовольствие.

      Итак, 13-летний Теодор Декер живет в Нью-Йорке с матерью. Отец их бросил. Как-то Теодор с матерью, имея свободное время до встречи с учителем в школе, решили зайти в музей посмотреть на выставку голландского искусства. Это посещение оказалось роковым. В музее прогремел взрыв, и мать Теодора убило. После взрыва в полуразрушенном помещении музея Теодор встретил умирающего старика, который дал ему кольцо и велел унести картину — «Щегла» работы ученика Рембрандта Карела Фабрициуса (1654). С тех пор Теодор прячет картину не только от полиции, но и от близких людей. Она становится его сокровищем. Оставшись без родителей, Теодор на время переезжает в семью школьного друга по имени Энди. Он находит фирму, где работал владелец кольца, которое дал ему старик. Это магазин антикварной мебели, совмещенный с реставрационной мастерской. Теодор знакомится с напарником погибшего старика по имени Хоби, и тот становится его старшим товарищем. Они много времени проводят вместе. Хоби обучает его нюансам рынка антиквариата, учит, как различать подлинник и подделку, и вводит в мир загадочного ремесла реставратора. Но Теодор, хотя и нашел себе занятие, по-прежнему не может пережить трагическую смерть матери. Его водят к психологам, но особой пользы это не приносит. А потом на горизонте появляется его отец со своей подружкой Ксандрой. Они забирают Теодора с собой в Лас-Вегас. Отец страдает алкоголизмом, но в последнее время «завязал», променяв шило на мыло и перейдя на наркотики. Незаметно для себя на наркотики подсаживается и Теодор, чему не последней причиной было знакомство с Борисом. Борис, сын украинца и польки, живет с отцом-инженером. Отношения у них сложные, отец подолгу отсутствует на работе, а приходя домой, может избить сына. Тем не менее из-за работы отца Борису удалось, несмотря на юный возраст, увидеть полмира и выучить полдюжины языков. Тем временем выясняется, почему отец Теодора хотел забрать сына. Оказывается, он, играя в азартные игры, влез в долги и намеревался расплатиться деньгами, которые мать Теодора оставила ему на обучение. Но из этого ничего не выходит. После смерти отца в автокатастрофе Теодор возвращается в Нью-Йорк к Хоби, где по собственной инициативе начинает делать деньги на продаже подновленной дешевой мебели в качестве антикварных подлинников. Попутно разворачивается история со «Щеглом», которого тайно выкрал Борис и стал использовать в качестве залога при покупке наркотиков. Из-за этой картины Теодор оказывается в Европе и ввязывается в криминальные разборки, а потом теряет картину. Но предприимчивому Борису удается натравить на ее воров арт-полицию и получить гигантское вознаграждение. Так Теодору посчастливилось относительно неплохо завершить свою эпопею с «Щеглом».

      Хотя книга Тартт повествует преимущественно о жизни одного человека, в ней был выписан образ очень разносторонней Америки. С одной стороны, у Теодора отец, который пытается его банально использовать и вряд ли испытывает к нему какие-то чувства. С другой стороны, у него случайно встреченный немолодой Хоби, с которым завязывается редкая по силе и степени взаимопонимания дружба. Все приобретения в жизни Теодора случайны, хотя и управляются негативной энергией посттравматического стресса. И главное, все эти приобретения как бы уравновешивают друга, принося с собой как зло, так и благо. Например, Теодор очень рано приобщается к практике разрушения своего организма. Познакомившись с Борисом, он начинает регулярно пить водку. Потом переходит на наркотики, из-за чего в конечном счете превращается в обычного нью-йоркского наркомана, покупающего героин у уличных торговцев. С другой стороны, есть в его жизни и благо. Например, уникальная восприимчивость к искусству. Картина «Щегол» становится для него, может быть, не смыслом жизни, но чем-то очень важным, источником позитивной энергии, питающей его жизнь. А вскоре он приобретает способность на уровне эксперта разбираться в антикварной мебели, что даже становится его профессией. Тартт очень подробно выписала всю нюансы реставрационного ремесла. Как к старинным прилаживают новые части, как паром изгибают дерево, как неравномерно полируют места, где берутся рукой, чтобы создать видимости старины. Все это становится частью внутреннего мира Теодора.

      И все же, несмотря на то, что центральной темой книги является искусство, да еще искусство прошлого, невзирая на то, что Теодор становится антикваром, каждодневно имеющим дело с древностями, чувствуется в романе какой-то постмодернистский фон, разрушающий подлинную связь времен. В мастерской Хоби время действительно застыло и законсервировалось, но оно не позволяет забыть о том, что мастерская эта — всего лишь один адрес на бесчисленных улицах Нью Йорка, гигантского города, позволяющего вести любой образ жизни и примыкать к любой субкультуре. Сам характер книги глобален, ведь действие происходит в разных городах Америки и даже разных странах. Воплощением постмодернистского фона является друг Теодора Борис, имеющий славянские корни. Он еще подросток, но уже имеет жизненный опыт старика, которого ничем не удивишь. Борис как бы человек без сущности, делезовское ризоматическое образование, увлекающее в ту же бездну Теодора. Герои книги могут слушать в iPod’е Шостаковича или «Nirvana», интересоваться фильмами с Чарли Чаплиным, читать Тургенева или бесконтрольно глотать таблетки с «обезболивающим», прознав об их наркотическом эффекте. Это мир без единых стандартов и правил жизни. Набор разъединенных микромиров, лишь по необходимости называемый абстрактной американской реальностью: «О нем (Борисе. — С.С.) мне напоминали русские романы, которые я читал к урокам, русские романы и «Семь столпов мудрости», а еще — Нижний Истсайд: тату-салоны и магазинчики, где продавали pierogi, где в воздухе пахло коноплей, по тротуарам переваливались старушки-польки с авоськами в руках, а подростки курили, стоя у дверей баров вдоль Второй авеню».

      В интонации «Щегла» есть особый род исповедальности, который, наверное, роднит эту книгу с «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Роднит героев этих книг то, что они никогда не стали бы ни перед кем открывать душу. Это замкнутые подростки, однако очень тонко чувствующие мир. Тартт достаточно подробно описала затянувшееся состояние стресса Теодора, найдя мощные и яркие метафоры. Теодор сам прекрасно осознает, что с ним произошло: «…я смотрю на себя словно со стороны, словно бы взрывом мои тело и душу разметало по двум разъединенным сущностям, которые так и застыли в двух метрах друг от друга». Это отделившееся от души тело, по-видимому, и позволяет ему относиться к ней как к вещи, в том числе и уничтожая. Тартт лаконично резюмирует период жизни, проведенный Теодором с Борисом, — это была «грань между хмелем и истерикой».

      Теодор выбирает путь саморазрушения, иллюстрируя этим выбором один из вариантов психоаналитической теории. Тартт очень ярко выписана его пассивность, то, как он отдается течению жизни, не принимая самостоятельно почти никаких решений, его вечную тревогу и неуютность, которую лишь изредко можно заглушить водкой и таблетками, и одновременно целую палитру потрясающих по яркости и искренности чувств — к Борису, к Хоби и внучке старика, который в роковой день взрыва указал ему на картину Фабрициуса. Теодор во всех отношениях является жертвой жизни. Картина «Щегол» становится символом всего его пути, поворотной точкой и приобретает почти ритуальное значение. Как многие ритуальные предметы часто пребывают в темноте и редко выносятся на свет, чтобы их нельзя было увидеть, так и «Щегол» хранится у Теодора в сумке в полной темноте. Ему важно знать, что картина рядом, но необходимости постоянно смотреть на нее он не испытывает. Долгое время он даже не знает, что Борис украл у него картину.

      «Щегол» относится к стремительно сокращающейся категории книг, в которых акцент делается не только на смысле истории, но и на том, как она рассказывается. Этот роман написан богатейшим языком, и тем более удивительно, что он пришел к нам из Америки, где в цене всегда были больше истории, чем искусство их рассказывания. Донна Тартт, долгое время работая над книгой, сумела многое в нее вместить — и бытовые подробности Нью-Йорка и Лас-Вегаса, и особенности восприятия себя молодым человеком, пережившим травматический опыт, и тянущуюся через время привязанность к искусству живописи. Это очень тщательно написанная книга. Автор сообщает, что писала ее десять лет, но в действительности первые наброски относятся еще к 1993 году. А Донна Тартт никогда не выбрасывает блокноты со своими заметками. «Щегол» предполагает долгое и вдумчивое чтение, ведь в книге больше восьмисот страниц. Эту книгу не назовешь ни легкой для чтения, ни сложной. Она не сложна, потому что динамична, но и не легка, потому что требует внимательного прослеживания всех психологических деталей. Это высококачественный образец современной американской художественной прозы, посвященной судьбе молодого человека в Америке наших дней, выбирающего одновременно искусство и саморазрушение.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 29.12.2015, 14:12:33
Такой замечательной статьи явно не хватает в самой книге. Но всем этим аст, эксмо и прочим новиковским подчинённым даже в голову не приходит давать предисловие. Их задача: навсегда убить русскую критическую школу и русское литературоведение.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: SiR от 30.12.2015, 08:38:30
Да, отсутствие предисловий и послесловий удручает. Раньше в любом томе "Библиотеки мировой литературы" или "Панорамы" были статьи. Эталонным современным комментированным изданием является "Река без берегов" Ханса Хенни Янна за авторством Баскаковой.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 30.12.2015, 14:14:06
Настоящие издательства комментарии и предисловия дают. А ротапринтные фабрики АСТ, ЭКСМО и проч. не считают нужным. Они и редподготовку текста не ведут. И эти халтурщики теперь требуют, чтобы все библиотеки страны отдали им под книжные магазины их малопрофессиональной продукции.
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: Architect от 16.01.2016, 23:05:37
требуют, чтобы все библиотеки страны отдали им под книжные магазины их малопрофессиональной продукции.
А можно подробнее на счёт этого утверждения?
Название: Re: Колонка в журнале "Урал"
Отправлено: bibliographer от 17.01.2016, 02:47:26
Такая "инновационная" идея: отдать помещения массовых библиотек книжным магазинам, чтобы не платить из бюджета за их аренду и коммуналку. Сеть магазинов создаст, разумеется, монополист. И поедет весь эксмошный и астовский неликвид по городам и весям, где будет впариваться доверчивым читателям.