noblit.ruГабриэль Хосе Гарсия Маркес был удостоен звания нобелевского лауреата в 1982 году. Тем самым Шведская королевская академия не только оценивала творчество колумбийского писателя, но и признавала вклад латиноамериканской словесности XX века в мировую литературу, — а само присуждение премии оказалось в ряду формальных, по своей сути, звеньев, обозначивших сложившийся de facto литературный материк. Если прежде Латинская Америка присутствовала на географической карте, то теперь и литературная карта мира получила новое приращение — единственное, пожалуй, крупное в нынешнем столетии. На церемонии вручения Нобелевской премии именно этот момент выделил представитель Шведской академии Ларс Йюлленстен, сказавший, что «на протяжении уже многих лет латиноамериканская литература демонстрирует такую мощь, какую не часто встретишь в других литературных регионах». (Ретроспективно оценивая Нобелевские премии и поводы для их присуждения, отметим, что логически сходная ситуация имела место при награждении Ивана Алексеевича Бунина, который первым среди русских писателей удостоился лауреатства не только за строгое литературное мастерство, но и за развитие традиций русской классической прозы: сквозь творчество Бунина проступала русская литературная школа.)
Гарсия Маркес предложил несколько иную трактовку присужденной ему Нобелевской премии. Не отрицая заслуг литературных предшественников и современников, он, однако, сделал акцент на логическом соединении своего дара и его первоосновы. В Нобелевской речи он намеренно не отделяет свое творчество, литературную судьбу от судьбы Латинской Америки. По этому поводу Гарсия Маркес сказал:
«Я осмеливаюсь полагать, что эта горькая реальность (ситуация на южноамериканском континенте. — К. Н.), а не одно лишь ее литературное отображение, обратила на себя в этом году внимание Шведской академии — не та реальность, что существует на бумаге, а та, в которой существуем мы и которая ежеминутно обрекает множество из нас на гибель, являя собой, вместе с тем, неиссякаемый, полный страдания и красоты источник творчества».
Писателем Гарсия Маркес, по его признанию, сделался от избытка робости. Неоднократно повторял он, что хотел быть — ни больше, ни меньше — фокусником, и только робость помешала ему избрать занятие, сопряженное с выступлением перед публикой. Зададим вопрос в стилистике «Ста лет одиночества»: не была ли одной из причин его робости какая-нибудь мелочь, ерунда? (Не обувь ли, скажем, тому виной?!).
Рассуждение Гарсия Маркеса о чрезмерной робости позволяет вспомнить небольшой и как бы не относящийся напрямую к предмету разговора пассаж из «Мертвых душ» о некоем безымянном охотнике до сапогов, который «заказал четыре пары и беспрестанно примеривал пятую. Несколько раз подходил он к постели, с тем чтобы их скинуть и лечь, но никак не мог: сапоги, точно, были хорошо сшиты, и долго еще поднимал он ногу и обсматривал бойко и на диво стачанный каблук». Это написал дальний по географии и хронологии литературный предшественник. А вот через сто с лишним лет — продолжение темы одиночества, сопряженной с темой неуверенности: «Человек любит свои сапоги: сапоги — это реальность. Но в сапогах главное — не головки, а голенища. Они обхватывают и держат ногу в тисках. В сапогах человек собран, подтянут… Оседлание тела. В сапогах человек увереннее в себе. Он не одинок— в сапогах…» (А. Синявский-Терц). Ответвление от темы,— до некоторой степени праздное…
Самой первой книгой Гарсия Маркеса должен был быть роман (прообраз «Ста лет одиночества») о соотнесенности, — как писатель определил сюжет, — одиночества и солидарности. Работа над книгой, получившей черновое название «Дом», показала, сколь многого еще недостает 18-летнему прозаику: не было ни достаточного жизненного опыта, ни профессиональных писательских навыков, не говоря уже о той, пришедшей к Гарсия Маркесу позднее интонации, которая впоследствии помогла превратить симбиоз семейной эпопеи и библейского мифа в одно из наиболее известных литературных произведений нашего времени. О ранней попытке написать роман Гарсия Маркес вспоминал: «Я был еще опутан цепями традиций латиноамериканского романа, перегруженного академизмом и риторикой. Чтобы преодолеть многословие, столь любезное нашей литературе, я доискивался простоты любой ценой». Поиски затянулись на многие годы.
В 1947 году Гарсия Маркес написал первый рассказ. Литературному дебюту предшествовало знакомство с творчеством Франца Кафки. Впечатление от рассказов, объединенных в сборнике «Превращение», Гарсия Маркес позднее сформулировал таким образом: «Кафка рассказывал о мире точно в той же манере, что и моя бабушка. Когда я прочитал его… я открыл для себя, что стану писателем. Увидев, как Грегор Замза смог, однажды проснувшись, превратиться в гигантского жука, я сказал себе: «Я не знал, что такое возможно в литературе. Но если это так, то меня интересует писательство…» Я понял, что в литературе, помимо академических и слишком рационалистических стилей, с которыми я был знаком по лицейским учебникам, существовали иные возможности. Это было все равно что сбросить пояс невинности». Сбросив помянутый пояс, Гарсия Маркес создает рассказ «Третий отказ», который вскоре был напечатан на страницах газеты «Наблюдатель» («Эль Эспек-тадор»). Эта же газета поместила еще несколько его произведений. (Когда писатель приобретет широкую известность, ранние литературные опыты без разрешения автора будут изданы отдельным сборником, получившим название по одному из рассказов — «Глаза голубой собаки».)
Гарсия Маркесу посчастливилось жить на континенте, уникальная история которого требовала не гиперболизации (с последующим переложением на бумагу), но систематизации и отбора. История Латинской Америки давала уникальный материал в избытке. Нобелевская речь содержит ряд примеров:
«Генерал Антонио Лопес де Санта-Ана, диктатор Мексики, велел устроить пышные похороны своей правой ноги. Генерал Габриэль Гарсия Морено 16 лет правил Эквадором как абсолютный монарх. Когда он умер, тело его в парадном мундире было усажено в президентское кресло и выставлено для прощания вместе со всеми доспехами и регалиями диктатора. Генерал Максимилиано Эрнандес Мартинес — душитель Сальвадора, устроивший кровавую резню, в которой было уничтожено 30 тыс. крестьян, — выдумал нечто вроде отвеса, чтобы определять, не отравлена ли его пища. Он же велел обернуть красной бумагой уличные фонари для борьбы со вспышкой скарлатины. Памятник генералу Франсиско Морасану, что красуется на главной площади Тегусигальпы, является на деле статуей маршала Нея, купленной в Париже на барахолке…»
Жизнь не торопилась улыбнуться писателю. За скобками литературной работы оставались переезды из города в город, неустроенность, случайные заработки. В 1953 году, одном из наиболее мрачных в жизни писателя, ему пришлось даже работать бродячим торговцем справочников и энциклопедий. Торговец энциклопедиями в тогдашней Колумбии, бродячий книгоноша, пытающийся отыскать покупателя на свой товар среди крестьян глухих селений, тем не менее упорно вынашивал (вышагивал) сюжеты, фабульные повороты будущих рассказов и романов.
Первое большое произведение, повесть «Палая листва», Гарсия Маркес писал вплоть до середины 1951 года, используя свободные вечера и ночи: устраивался в редакционной комнате — и усердно сочинял, затем правил, а перебелив, правил опять. Готовый вариант повести через литературного агента был отправлен в Буэнос-Айрес. Один из критиков, прочитав эту повесть, в своей рецензии посоветовал Гарсия Маркесу не продолжать изысканий в границах изящной словесности, но заняться чем-нибудь другим. Отповедь вызвала приступ ярости — тем эпизод и остался в памяти писателя.
В 1955 году повесть «Палая листва» увидела свет. В то же приблизительно время Гарсия Маркес печатает в «Наблюдателе» ряд статей, рассказывающих об использовании колумбийских военных кораблей для контрабандных перевозок грузов. В результате разгоревшегося скандала газету закрыли, а ее корреспондент, посланный для работы в Европу, остался без всяких средств. Довелось ему затем работать и внештатным журналистом, и сотрудничать в правительственном агентстве новостей Кубы «Пренса Лати-на», пришлось и сценарии сочинять, выкраивая при этом время для собственной прозы.
Литературное творчество требовало большой отдачи. Писатель называл свое упорство «ослиным», признаваясь, что литературное ремесло было и остается для него трудом невероятным.
В 1958 году была напечатана повесть, по его собственному признанию, одна из наиболее удавшихся, — «Полковнику никто не пишет» (отдельное издание—1961 г.). В ней Гарсия Маркес попытался создать смысловую вариацию на тему «Старика и моря» Хемингуэя. Через год после выхода повести Гарсия Маркес издал сборник рассказов «Похороны Большой Мамы», вслед за которым появился роман «Недобрый час» (Гарсия Маркес опротестовал первое, вышедшее в Испании издание романа, поскольку издатели допустили вмешательство в текст, — и признал лишь вариант романа, вышедший в Аргентине в 1966 году). Понемногу имя Гарсия Маркеса в литературных кругах начинало обрастать подобием популярности.
Только в 1967 году появился роман, сделавший его имя известным во всем мире, Роман этот — «Сто лет одиночества», чей литературный и коммерческий успех имеет сравнительно немного аналогов: десятки различных переводов на основные языки, постоянные, на протяжении вот уже четверти века, переиздания. Общий тираж романа перевалил за тринадцать миллионов экземпляров, а литература, ему посвященная, громадна и увеличивается с каждым годом: заключенные в рамки жанра проблемы, как и уникальная манера повествования, находят все новых оппонентов, желающих высказаться: поспорить или объяснить.
Роман «Сто лет одиночества» построен по законам сновидения, или, что практически то же самое, по законам известной Гарсия Маркесу привычной жизни, в которой одновременно существуют, наслаиваются друг на друга, самые различные пласты, а изображенная действительность разбавлена фантастикой не в большей мере, чем фантастика жизни разбавлена обыденностью.
Вот несколько фрагментов, могущих представить интерес:
«Флорентийский моряк Антонио Пигафетта, спутник Магеллана по первому кругосветному плаванию, оставил о Южной Америке подробные путевые записи, которые кажутся, однако, плодом пылкого воображения. Он писал о свиньях, у которых был пуп на хребтине, о безлапых птицах, самки которых высиживали птенцов на спинах самцов, о других пернатых— вроде пеликанов, но без языка и с ложкообразным клювом. Об уродливом животном, головой и ушами похожем на мула, телом на верблюда, ногами на оленя и ржавшем, как лошадь. Когда первого встречного в Патагонии аборигена, — рассказывал Пигафетта, — поставили перед зеркалом, краснокожий исполин потерял рассудок — так его напугало собственное отражение…»
«В Поисках источника вечной молодости отважный Альваро Нуньес Кабеса де Вака восемь лет разведывал Север Мексики. Дело кончилось тем, что члены его безумной экспедиции сожрали друг друга, лишь пятеро из шестисот вернулись назад… Золотая лихорадка, охватившая первопроходцев, мучила нас вплоть до недавнего времени. Еще в прошлом веке группа немецких экспертов, которой было поручено изучить возможность строительства на Панамском перешейке межокеанской железной дороги, выдала заключение: проект рентабелен при условии, если рельсы будут изготовлены не из железа, металла в этом краю редкого, а из золота…»
Эти фрагменты взяты из Нобелевской речи, хотя вполне могли быть цитатами из художественных произведений; такова специфическая (фантасмагорическая) среда, в которой жил и которую попытался адекватно — с художественной точки зрения — воспроизвести в романе Гарсия Маркес. Приверженцам реалистической манеры письма он адресует рассуждения о том, что на страницах романа создал целый мир, прообразом которого послужил южноамериканский континент с его историей, культурой, с его контрастами. Фантастическая реальность этой части света как раз и нашла адекватное отображение в романе, — другое дело, что аналог трехмерного сна и должен быть из категории сновидений. Когда критики упрекали автора в нарочитом усложнении романной структуры, в раблезианской гипертрофии отношении между персонажами, они упускали из вида уникальную первооснову, буквальный материал, послуживший источником романа.
Неоднократно приходилось Гарсия Маркесу отвечать на вопрос о дефиниции его художественного метода. Фактически речь шла о том уникальном, присущем только автору кристалле, через который воспринимаются, неизбежно преломляясь, мир, люди, история. Гарсия Маркес предпочитает термин «магический реализм» для характеристики того романа, в котором реальное и фантастическое переплетены и неотделимы друг от друга.
А реакция читателей и тем более профессиональных критиков всегда, по имманентному свойству сторонних высказываний, оставалась и будет оставаться за пределами художественной ткани.
Писатель говорит: «Я отдаю себе отчет в том, что всякий по-настоящему хороший роман неизбежно является бунтарским и тем самым, вольно или невольно, приобретает подрывной характер. Всегда так было и всегда так будет».
После «Ста лет одиночества», романа, который Пабло Неруда расценил как величайшее откровение на испанском языке со времен «Дон Кихота», а известный перуанский писатель Варгас Льоса назвал «литературным землетрясением», Гарсия Маркес опубликовал «Осень патриарха» (1975), «Хронику объявленной смерти» (1981).
Через год после издания «Хроники» писатель был удостоен Нобелевской премии в области литературы, присужденной ему «за романы и рассказы, в которых фантазия и реальность, совмещаясь, отражают жизнь и конфликты целого континента».
Какова бы ни была сюжетная основа произведений Гарсия Маркеса, он всегда пишет о своей родине — Колумбии или, в более широком смысле, о Латинской Америке. Силой незаурядного таланта он преломляет жизнь континента в поэтическое повествование, наполненное традициями, смертью, сложными ассоциациями, — причем все это у Гарсия Маркеса сдабривается высокой и чистой лирической тональностью неизбывного одиночества. В Нобелевской речи он отмечал:
«Поэтам и нищим, музыкантам и пророкам, воинам и мошенникам, всем нам, детям этой суровой реальности, почти не требуется воображения, потому что главная наша трудность — у нас нет средств для того, чтобы сделать нашу жизнь более правдоподобной».
В этом и кроется суть одиночества, того одиночества, которое на протяжении многих лет остается одной из главных тем в творчестве Гарсия Маркеса, искренне верящего в то, что писатель несет ответственность за создание утопии, где никто не сможет решать за других, как им умирать, где любовь будет подлинной, а счастье — возможным и где народы, обреченные на сто лет одиночества, обретут в конечном итоге право на жизнь.
К. Новиков
OCR Сиротин С. В. editor@noblit.ru по изданию:
Гарсия Маркес Г. Сто лет одиночества. Роман. Рассказы. - М.: Панорама, 1994 (Серия "Лауреаты Нобелевской премии")
ISBN 5-85220-199-5