noblit.ru«РАЙ», первый роман Тони Моррисон, написанный после вручения ей Нобелевской премии, вышел в 1998 году. «Самый оригинальный из всех романов Тони Моррисон», — восторгались в «Ньюйоркере». «Свинцово тяжелый и комковатый роман», — бранились в «Нью-Йорк таймс». Поскольку русский перевод еще не опубликован, следует, наверное, пробежаться по страницам «Рая». Повествование завязывается в оклахомской глуши, начинаясь в 1976 году, тогда же и заканчиваясь, а в промежутке блуждая во времени и пространстве и распадаясь на 9 озаглавленных женскими именами частей. В фокусе — оклахомский городок, населенный исключительно черными американцами, потомками нескольких семей, за век до этого бросивших беспокойный и опасный Юг и отправившихся на поиски своей, таинственно указанной им во время странствий земли.
Нашли кусок целины, начали строить новую жизнь, основали город, потом другой, забираясь все дальше в глушь — в «Ностальгии» Тарковского один человек держит свою семью взаперти, пытаясь защитить ее от мирового зла и выстроить свой маленький рай, — так вот, маленький рай, где на 90 миль нет ни одного населенного пункта, где тишь да гладь, да Божья благодать. Но рядом с городком есть монастырь, странный монастырь без монахинь, дающий убежище женщинам, спасающимся от мужей, родителей и прочих досадных обстоятельств. Зачем понадобилось нескольким обитателям городка нападать на монастырь и стрелять в несчастных? Именно это разбирательство, или скорее попытка разобраться в сути эпизода, и происходит в романе.
Но криминальная история, как часто у Тони Моррисон, только некая зацепка, декорация к драме. А драма — лишь деталь нового эпоса черных жителей Америки, или даже так: нового американского эпоса, создаваемого Тони Моррисон уже на протяжении нескольких романов. «Рай» — последняя книга трилогии, после «Возлюбленной» и «Джаза», хотя они не связаны героями и сюжетом. В этих книгах Тони Моррисон исследует разнообразие форм, которые принимает так называемая любовь или, как она сама признает, пытается разобраться в перекосах любви: к детям («Возлюбленная»), спутнику жизни («Джаз»), Богу и ближнему («Рай»). Но это только рационализация писательской интенции. В художественном же «теле» романа проступает другое. Писательницей конструируется национальный культурный миф, который потом, после его культурного же освоения, будет восприниматься как часть национального идентитета и как часть личного самосознания, причем не только черного, но, создается впечатление, что и белого тоже. В этой трилогии упакован обширный кусок американской истории, следы которой дают лишь незаметную рябь на поверхности повествования. В принципе если ее романы снабдить комментариями или хотя бы постраничными сносками, то из них сложится достаточно подробная афроамериканская история, история достаточно привлекательная, чтобы быть аппроприированной любым американским жителем. Тони Моррисон как бы стирает с американского группового портрета искаженные яростью и страданием негритянские черты — порождение протестной литературы времен Гарлемского Ренессанса и более поздних движений за гражданские права негров — и вписывает совсем другое лицо, несуетное, полное достоинства, не отмеченное желанием урвать от жирного американского пирога.
«Не знаю, почувствовали ли вы по мелким намекам, ну а мне это и без того ясно» (скрытая цитата из «Джаза»), что романы Тони Моррисон и, надо сказать, вообще труды афроамериканских писательниц весьма похожи на русскую классическую литературу XIX века. Действительно, иногда создается впечатление, что наши классики наконец пожали свой плод. Нравственный пафос, сознание высокой писательской миссии, чувство востребованности — все это есть у афроамериканок, и это создает напряженность письма, тогда как белые писатели вольно резвятся в ощущении собственной ненужности, как человек, на которого никто не смотрит, всласть ковыряет в носу. В одном коротком интервью на сайте Тони Моррисон из всех писателей всплыли имена Солженицына и Толстого. Афроамериканский «автор» пока еще жив: ощущение собственной важности, притязание на духовное руководство и создают автора как бы задним числом.
Еще одна русская связка — Бахтин, особо почитаемый авторитет в американской культуре. Эта тема еще не исследована, но вполне может так оказаться, что все американские писатели послебахтинской эры так или иначе испытали его влияние. Конечно же, речь не идет о самородках, никогда не читавших его трудов. Америка подпала под обаяние «Поэтики Достоевского», эдакой инструкции к эксплуатации машинки, сидящей внутри гениального романа. А что, это укладывается в американский менталитет. Во всяком случае, когда читаешь, например, «Джаз» Тони Моррисон, приходит мысль о полифонии. Правда, эта мысль так и остается на структурном уровне. Роман не полифоничен, а скорее оркестрован как джазовое произведение, с дирижером-автором и несколькими инструментами-героями, которые импровизируют в пределах логики начальника, но иногда начинают вести себя неподконтрольно, потому что таков принцип джазового ансамбля. В джаз-банде наличествует совсем другой уровень свободы, чем в обычном оркестре; чтобы делать хороший джаз нужна шаловливость афроамериканского темперамента. А чтобы понимать афроамериканскую литературу, нужно немного знать американский джаз. А... а вот чтобы понять, как оркестрован «Рай», нужно вспомнить о феминизме.
Говоря о писательницах черной Америки, его нельзя не упомянуть, хотя Тони Моррисон не ассоциирует себя с этим направлением. «Ну и что же, что я пишу о женщинах. Не говорят же Солженицыну, что это он — все о русских да о русских». По моим наблюдениям, феминизмом в Америке стало называться крайнее его крыло или скорее то, что эксплицитно есть феминизм; а бывший его мейнстрим уже культурно переварен, и в самой фундаментально традиционной семье благородная матрона пользуется благами эмансипации с полным ощущением собственной правоты.
Итак, хотя мы и не феминистки, в романе два пространства: одно — где правят мужчины, другое — где прячутся от этой власти женщины. (Здесь уже не один, а два оркестра, не одна, а две музыкальные темы, которые звучат для меня приблизительно как Шостакович и Альбан Берг.) Городок на 360 человек с тремя церквями, с крепкой историей и крепким бытом и монастырь, который и не монастырь вовсе, где одни неблагополучные женщины утешают других, где нет ничего крепкого и постоянного, кроме свободы прийти\уйти или оказать\получить любовь, не обязательно оформленную в слова и поступки. В монастырьке проигрывается некая модель отношений, отличная от тех, которые традиционно проблематизируются в литературе. На страницах романов Тони Моррисон уже возникали подобные неформальные семьи: самый случайный и экзотический набор людей (а иногда и призраков), совместно ведущих свое эмоциональное хозяйство. Тони Моррисон прописывает женские способы освоения мира, не декларируя своих исканий и всячески открещиваясь от пугающего слова «феминизм».
«Рай» еще не переведен на русский. Язык Тони Моррисон и прост, и не- прост для перевода. Вот образчик ее письма: «Золотая. Золотая стояла погодка, погодка для влюбленных, так люди говорили. Пик года. Вот тогда-то все и началось. В день столь хрустально-чистый и ясный, что деревья шелестели, кичась. Зажатые среди бетонных стен, едва дыша, все равно кичились. Глупые, глупые, но что же делать, день был такой». Переводчику часто приходится придумывать от себя, сочинять технику, наигрывать эмоциональность — и не подумайте, что это плохо. Плохо, когда переводчик просто делает подстрочник, а потом организует его в соответствии с нормами литературного языка. Впрочем, и это не самое плохое. Хуже, когда не организует. Уже становится похоже на тост. Так выпьем же за то, чтобы книжки переводили чувствительные вруны.