А.Мацевич. На перекрестке истории и современности. Об Э.Юнсоне [М.: Панорама, 2000]

«Уроженец Норрботтена, ставший европейцем» — так названа биография, подытоживающая жизненный и творческий путь Эйвинда Юнсона — шведского писателя, ровесника XX века, старшего из когорты писателей-«самоучек», вышедших из низов шведской провинции и принесших с собой на шведский парнас новые, неизвестные читающей публике темы и мотивы.

Эйвинд Юнсон родился 29 июля 1900 г. в Будене, крупном железнодорожном узле Норрботтена — одной из крайних северных провинций Швеции, — где его отец работал каменщиком. Детские годы Эйвинда были омрачены тяжелой болезнью отца, поставившей его многодетную семью на грань нищеты. Эйвинд нашел приют в семье тетки, с которой он в тринадцатилетнем возрасте переехал дальше на север, на уединенную станцию в краю болот. Переезд поставил точку на его школьном образовании. Два года спустя умер отец, а Эйвинд покинул дом приемных родителей, чтобы начать самостоятельную трудовую жизнь. Несколько лет он скитался в окрестностях Будена, временами навещая родной дом и переменив за это время множество рабочих мест: он работал на лесосплаве и железной дороге, укладывал трубы и собирал картофель, был помощником электромонтера и киномехаником и т. д.

В 1917 г. будущий писатель приобщился к рабочему и профсоюзному движению, стал членом сначала синдикалистского союза, а затем молодежного клуба левых социал-демократов. За «подстрекательство к забастовкам» его то и дело увольняли, и он периодически оставался без работы. В эти годы он пристрастился к чтению, и вскоре сам начал писать революционные стихи. В 1919 г. Юнсон приезжает в Стокгольм. Его стихи, небольшие рассказы и статьи появляются в социал-демократической газете «Бранд». Революционные взгляды Юнсона складываются под влиянием учения П. Кропоткина, привлекшего его отказом от насилия и кровопролития.

Безработица преследовала Юнсона и в столице, и в 1921 г., оставшись без средств и крыши над головой, он отправился в Берлин, где вел полуголодное существование, затем перебрался в Париж. Почти десять лет провел Юнсон на чужбине, лишь изредка наезжая в Швецию и зарабатывая на жизнь корреспонденциями, очерками и рассказами, которые он посылал из Европы в «Бранд» и другие газеты. Около сотни различного рода зарисовок из жизни родного Норрботтена и послевоенной Европы остались рассеянными в периодике 20-х — начала 30-х гг. С 1924 г., под влиянием кризиса в «младосоциалистическом» движении, политические интересы отступают у Юнсона на задний план, он порываете движением и отныне полностью посвящает себя творчеству. Свою роль в этом сыграла, по всей вероятности, и узкоклассовая, утилитарно-догматическая критика социал-демократов, пытавшихся «руководить» молодым писателем. В том же году вышла первая книга писателя — небольшой сборник рассказов «Четыре чужака», а годом позже — не лишенный мелодраматических эффектов роман «Тиманы и справедливость», где мотивы социальных контрастов претворяются в судьбах неустроенных героев. Более зрелы романы «Город тьмы» (1927) с картинами жизни северного шведского городка и особенно «Город света» (1928), в котором импрессионистические зарисовки Парижа служат фоном для переживаний молодого голодающего писателя-шведа — ситуация, сходная с «Голодом» К. Гамсуна.

В эти годы внимание Юнсона привлекают новейшие веяния в европейской культуре — интуитивизм и концепция времени А. Бергсона, психоанализ 3. Фрейда, художественные искания А. Жида, М. Пруста, Дж. Джойса, позднее — Т. Манна. Молодой писатель стремится постичь и выразить, во-первых, сложную диалектику, скрытые глубины человеческой психики, во-вторых, овладеть новыми художественными средствами, способными воплотить современное бытие во всей его сложности, и особенно хаотичную, калейдоскопичную жизнь большого города. В отличие от большинства сверстников из числа «рабочих» писателей, его влечет дерзкий, эффектный, хотя и несколько интеллектуально-рассудочный технический эксперимент. В лабиринты иррациональных, немотивированных побуждений и поступков смятенных молодых героев погружает читателя роман «Память» (1928; первоначальный, несокращенный вариант книги опубликован в 1999 г.). Впервые признание критики завоевал роман Юнсона «Комментарий к падению звезды» (1929), в котором мастерское построение по принципу контрапункта, с параллельным развитием нескольких самостоятельных сюжетных линий, передает ощущение круговорота многоликого большого города — Стокгольма, с бесприютными судьбами людей, каждый из которых замкнут в своем одиноком личном мирке. Наиболее изощренной, запутанной конструкцией отличается роман «Бобинак» (1932) с мотивами крушения семьи, убийства и самоубийства. Здесь и в романе «Дождь на рассвете» (1933) Юнсон, подобно многим молодым писателям, отдал дань широко распространившимся в начале 30-х гг., в частности под влиянием Д. Г. Лоуренса, идеям «примитивизма» — жизни в согласии с естественными, природными инстинктами как альтернативы пагубной индустриальной цивилизации.

К этому времени относится одна из искуснейших новелл Юнсона — «Трудный час» (1929). Внешняя рамка повествования сконцентрирована на одном решающем мгновении жизни героя перед самоубийством, но включает, в форме внутреннего монолога, всю его предысторию, раскрывая непростой внутренний мир «простого» железнодорожного рабочего. Вероятно, это первый в шведской литературе образец техники «потока сознания», которая с этого времени органично вошла в творческий арсенал писателя. Вообще же рассказы Юнсона, которые он создавал параллельно с романами, отличаются от последних внешней простотой и цельностью. В рамках сжатого повествования о «маленьких» людях — рабочих, циркачах, бродягах, — как правило, содержится драматическая жизненная коллизия — следствие назревших в прошлом конфликтов. Несколько особняком стоит группа рассказов с мотивами из Древней Эллады. Античный мир и человек увиден в них трезвым, зачастую ироничным взглядом человека XX века. Он лишен хрестоматийной героичности и выглядит «непричесанным», иногда сниженным до пародийности, как в «Завоевателе из Аркадии», а в новелле «Жил человек в Этолии» Гомер предстает как своего рода пролетарский поэт древней эпохи. В этих рассказах угадываются первые, предварительные наброски будущего монументального романа «Прибой и берега».

К середине 30-х гг. Юнсон, пройдя школу европейского модернистского эксперимента, вступил в пору творческой зрелости. Бесспорный читательский успех принес ему четырехтомный цикл романов: «Это был 1914 год», «Вот она, твоя жизнь», «Не оглядывайся!» и «Последняя игра юности» (1934–1937). Подобно практически всем его коллегам по перу из «рабочих» писателей — В. Мубергу, И. Лу-Юханссону, Я. Фридегорду, Муа и Харри Мартинсонам, — Юнсон обратился к фактам своей биографии, собственного жизненного опыта, создав глубоко правдивую и проникновенную историю духовного роста и становления рабочего подростка Улофа Перссона, который с ранних лет сталкивается с жизненными трудностями — поисками работы, изнурительным трудом и нуждой, болезнями и смертями. Психологически точно и проникновенно раскрывает писатель внутренний мир героя: переживания и преодоление детских страхов и кризисов переломного возраста, тягу к чтению и знаниям, неоднозначное отношение к окружающим его людям, прежде всего рабочим — лесорубам, сплавщикам. Улоф понимает их, сочувствует им, ощущает свою причастность к этим бесправным, ограниченным, но сильным, мужественным и цельным людям, он приобщается к их борьбе, но в то же время не находит с ними подлинного душевного контакта, смутно ощущая, что его будущее «не здесь».

Особое своеобразие придают произведению органично включенные в каждую часть поэтические саги в фольклорном стиле, с неожиданной стороны освещающие реальные, нередко трагические жизненные явления. Так, в символической «Саге о тумане и чахотке» постоянный спутник нужды — туберкулез — предстает таинственным порождением тумана северных пустошей, милосердно избавляющим бедняков от жизненных тягот.

Среди шведских писателей Юнсон одним из первых публично предупреждал об опасности фашизма, последовательно осуждая нацистскую идеологию, культ насилия, расизм и антиинтеллектуализм. Наряду с П. Лагерквистом, В. Мубергом и X. Мартинсоном он участвовал в антифашистских митингах и изданиях, ратовал за помощь Испанской республике. Так же активно выступал он и в защиту Финляндии во время зимней войны 1939–1940 гг. Его прежняя анархо-синдикалистская приверженность абсолютному пацифизму и отказу от насилия уступает место позиции активного сопротивления злу, отразившейся в романах «Ночные маневры» (1938) и «Возвращение солдата» (1940). Антифашистская тенденция прокламировалась в них, правда, несколько поверхностно и прямолинейно. Гораздо глубже и художественно убедительнее она претворена в аллегорической трилогии «Группа Крилон», «Путешествие Крилона», «Крилон сам» (1941–1943). На внешнем, детально разработанном социально-бытовом и нравственно-психологическом уровне повествования развертывается борьба между стокгольмским маклером Крилоном, исповедующим принципы гуманизма, демократии и терпимости, и его агрессивными, беспринципными конкурентами Г. Стапом и Джекау, чьи имена прозрачно намекают на «гестапо» и «чека». За внешним сюжетом угадывается второй, иносказательный план трилогии — противоборство политических сил в годы Второй мировой войны и утверждение активной гуманистической позиции.

В трилогии о Крилоне сказалось влияние гуманистической концепции Т. Манна, которая приобрела важное значение для послевоенного творчества Юнсона, в первую очередь для романа «Прибой и берега» и романов на исторические сюжеты, которые принесли писателю международное признание. Несколько созданных им романов на современном материале, лишенные глубины философского обобщения, создаваемого исторической перспективой, не имели серьезного читательского успеха. Это относится и к автобиографическим книгам «Романтическая повесть» (1953) и «Бег времени» (1955), которым не хватает живой непосредственности и поэтичности довоенного цикла об Улофе.

Роман «Прибой и берега» Юнсон создавал на исходе Второй мировой войны. На сюжетной основе гомеровской «Одиссеи», бывшей любимым чтением писателя в пору ранней юности, Юнсон разрабатывает насущную тему возвращения солдата с войны и дает роману знаменательный подзаголовок: «Роман о нынешних днях». Сохранив в целом сюжетно-фабульную канву древнего эпоса, писатель коренным образом переосмыслил характеры, мотивировку поступков персонажей, события. Снижение, дегероизация персонажей, их чуждая античной эпохе психологическая раздвоенность и склонность к самоанализу, изменения в композиции и перестановка акцентов, местами подчеркнутая натуралистичность и грубость — все эти средства призваны приблизить действие к современности. Одиссей, лишенный героико-эпического ореола, предстает как фигура глубоко трагическая. По природе не властитель и не воин, а труженик, пахарь, физически и духовно травмированный кровавой жестокостью войны, он роковым образом вынужден по возвращении домой снова пролить кровь, чтобы покончить с агрессивными и своекорыстными женихами Пенелопы, рвущимися к власти и грозящими разорить его родную Итаку. Этот акт насилия, пусть даже справедливый, чреват роковыми последствиями, которые, подобно кругам от брошенного в воду камня, «доберутся до всех людей во все времена», и он ложится тяжким бременем вины на исполнителя.

Трагизм существования человеческой личности в историческом бытии, столь остро отраженный в «Прибое и берегах», останется центральным мотивом в последующих романах Юнсона на исторические сюжеты. Сам писатель неоднократно возражал против обозначения «исторический роман», подчеркивая при этом идентичность истории и современности: «Во все времена, во все исторические эпохи, когда существовала культура, существовали также коренные проблемы нашего времени: голод, войны, и счастье тоже...» Материал истории или мифа, между которыми для Юнсона в этом плане не было принципиальной разницы, служит в его романах для суждения и о насущных современных, и о всеобщих проблемах на все времена. «Исторический роман Юнсона несет в себе, таким образом, общефилософскую проблематику. При этом писатель тщательно изучал исторические источники и воссоздавал необычайно живописные и полнокровные картины и детали прошлого. Принципиальное значение он придавал проблеме подлинности повествования, вводя в романы одного или нескольких рассказчиков. Нередко он сочетает два или более временных планов повествования. Герой юнсоновского романа, как правило, личность, преданная идеалам гуманизма, свободы и терпимости, обреченная страдать в мире деспотической власти, насилия и фанатизма. Верность себе требует от него огромной нравственной и душевной стойкости и твердости в выборе пути и сохранении внутренней свободы, ценой отказа от личного счастья и надежды увидеть плоды своих усилий.

Герой романа «Мечты о розах и огне» (1949), основанного на подлинном эпизоде из эпохи французского абсолютизма XVII в., — священник Юрбен Гренье (подлинная фамилия его прототипа — Грандье) — личность незаурядная, властная, гордая и независимая, не желающая поступаться личной свободой, в том числе и правом на любовь. Обвиненный в колдовстве и связях с дьяволом, он отказывается от всяких компромиссов и предпочитает умереть на костре, но остаться в глазах потомков мучеником, в то время как его могущественным врагам уготована слава деспотов и мелких завистников. События в романе излагаются под углом зрения рассказчика — человека заурядного и робкого, лояльного к власти, что создает двойную, углубленную перспективу повествования. В свое время роман вызывал ассоциации с маккартистской охотой на ведьм, но такая аллюзия отходит на задний план перед более масштабными раздумьями о возможностях одиночки, о ее свободе и духовном сопротивлении.

Роман «Тучи над Метапонтом» (1957) построен на совмещении двух временных пластов повествования. В судьбах героя современного плана, писателя Декорби, испытавшего ужасы немецкого концлагеря, и философа Фемистогена, жившего на два с половиной тысячелетия раньше, участника трагического «похода десяти тысяч» греческих воинов в Персию, описанного в «Анабасисе» Ксенофонта, — обнаруживаются удивительные параллели: оба сталкиваются с войной и несвободой, унижением личности и отчаянным стремлением выжить и защитить человеческие ценности. Напрашивающуюся мысль о механической повторяемости истории отвергает один из персонажей романа: «Каждое событие — совершенно новое событие», а познание прошлого «учит живых чему-то новому в искусстве жить».

Напряженные размышления Юнсона о месте человеческой личности в историческом процессе, о ее возможностях и границах нашли наиболее полное образное воплощение в его самом большом и, вероятно, значительном романе «Эпоха его милости» (1960). Писатель обратился к событиям VIII–IX вв., когда Карл Великий — «его милость» — создавал свою могущественную империю. Эпическая мощь и размах, живость и перспектива повествования достигаются не в последнюю очередь сложным, искусным построением, с несколькими сменяющими друг друга рассказчиками. В центре романа — драматическая судьба Иоганнеса Лупигиса, юноши из покоренной франками Лангобардии, где в 775 г. была жестоко подавлена последняя попытка вернуть себе независимость. Утратив семейный кров и всякую надежду на личное счастье, пережив полосу бессильного гнева и отчаяния, Иоганнес внешне смиряется. Благодаря способностям и знаниям он со временем становится секретарем и тайным летописцем самого императора. Но за его показным смирением и покорностью таится память — верность своему порабощенному народу и своей неосуществившейся юношеской любви. В этом он обретает душевные силы и опору, чтобы в своих сочинениях спасти от забвения историческое и культурное наследие, идеалы свободы лангобардов. Книга Юнсона, отчасти продиктованная сегодняшней проблемой права малого народа на существование и культурное достояние, — это снова книга о сохранении внутренней свободы и надежды в, казалось бы, отчаянной, безысходной ситуации.

Краткий эпизод сюжетно связывает с «Эпохой его милости» небольшой, но емкий роман «Долгий день жизни» (1964). Сюжетно-композиционная виртуозность и прихотливость позволили Юнсону в рамках обрамляющего современного повествования объединить восемь историй, разыгрывающихся в разных местах и в различные эпохи между IX и XVI веками, по которым «путешествуют» двое юных влюбленных, возрождаясь каждый раз в новом обличий и под новыми именами. В каждой из историй с их авантюрно-романтическими сюжетами и живописным историческим фоном по-новому варьируется изначальная ситуация: юный герой встречает девушку, в которой «узнает» свою возлюбленную; она исчезает, героя преследуют некие могущественные силы, олицетворяющие деспотизм и фанатизм. Терпя поражение в каждом своем очередном перевоплощении, герой, однако, снова возрождается, пронося через века неприятие зла и насилия, утверждая свое право на любовь и свободу. «Человек умирает, человек живет вечно. Через других людей человек всегда переживет Судный день» — таков итог этой исторической фантазии Юнсона.

Творческий путь Юнсона завершает роман «Несколько шагов в тишину» (1973). Основное действие его разворачивается в смутной атмосфере послевоенной Европы, где память об ужасах только что отгремевшей войны и ее последствия вторгаются в драматические судьбы и отношения героев. Как и в «Тучах над Метапонтом», фрагменты прошлого включаются в повествование о современности — в форме генеалогических изысканий одного из персонажей, который в событиях наполеоновской эпохи находит отражение собственных мыслей и проблем, испытаний и усилий отстоять справедливость. Сделать «несколько шагов в тишину», в умолкнувшее прошлое, означает для героя нарушить заговор молчания вокруг преступных деяний власти и сильных мира сего, пробудить к жизни голоса невинных жертв, подобно тому как после Второй мировой войны обрели голос узники фашистских лагерей смерти. Последний роман Юнсона особенно настойчиво утверждал этический принцип ответственности человека перед своим временем, перед историей и будущим.

В последний период своей жизни Юнсон, скончавшийся в 1976 г., был отмечен знаками заслуженного общественного признания: в 1957 г. он избран членом Шведской академии, в 1962 г. стал первым лауреатом литературной премии Северного Совета (коллективного органа скандинавских стран), в 1974 г. был награжден Нобелевской премией «за широко охватывающее страны и эпохи повествовательное искусство на службе свободы», разделив ее со своим младшим соотечественником Харри Мартинсоном. Юнсон не произносил традиционной Нобелевской лекции. Но в одном из своих интервью он по существу сформулировал свое творческое кредо: «Я не могу признать, что у писателя есть моральное право проповедовать исключительно безнадежность и близкую гибель. Есть другие темы, достойные творчества... Есть будни трудовой жизни, надежных созидающих рук и надежных духовных занятий. Там тоже, конечно, есть страдания, но есть и радость, есть покой, называемый счастьем».

OCR Сиротин С. В. editor@noblit. ru