Приветствуем вас в клубе любителей качественной серьезной литературы. Мы собираем информацию по Нобелевским лауреатам, обсуждаем достойных писателей, следим за новинками, пишем рецензии и отзывы.

М. Варгас Льоса. Профессия - жить. Интервью ["El Comercio", 11.03.2006]

Параметры статьи

Относится к лауреату: 

— Вы встречаете свое 70-летие на творческом подъеме.

— Надеюсь находиться в этом состоянии до самой смерти, жить полноценной жизнью до конца.

— Растет ли Ваш творческий потенциал со временем?

— Меня никогда не волновало время. Мысли о старости, смерти никогда не беспокоили, не тревожили меня, даже в периоды, когда, по разным причинам, я не мог ни работать, ни придерживаться нормального ритма жизни. Пока у меня есть увлекательные планы, я не думаю ни о времени, ни о деградации. Думаю, что каждый должен жить так, как если бы он был бессмертным. Жизнь прекрасна и неповторима, так что надо наслаждаться ею, и я не представляю себе лучшего способа, чем постараться реализовать все свои мечты. Да, приближается 70-летие — очень почтенный возраст, но я абсолютно не чувствую себя старым. По крайней мере, психологически.

— Одна из рекламных уловок, используемых при продаже вашей последней книги, звучит так: «Наконец-то вы узнаете левого Варгаса Льосу». А насколько правых взглядов вы придерживаетесь?

— На самом деле, эти определения ничего не объясняют, это всего лишь слова, способ прикрыть себя, чтобы чувствовать себя уверенней в своем гнездышке. Думаю, что во многом я — по общепринятым нормам — человек левых взглядов. Я верю в гражданское общество, в социальные реформы, поддерживаю геев, аборты, легализацию наркотиков. Но в то же время я глубоко люблю свободу и считаю, что ее, как одно из важнейших завоеваний человечества, надо защищать самым активным образом. Это много раз приводило меня к радикальному несогласию с левыми, потому что в некоторых областях у них нет места свободе. Они готовы принести ее в жертву ради власти. Я всегда был против диктаторов, будь они левыми, как Фидель Кастро или Уго Чавес, или же Пиночет, против которого я выступал с первого до последнего дня. Выходит, я правый, раз критикую левых и не терплю, как многие, национализм, расизм? С другой стороны, от правых я также далек во многих вещах, я не консерватор, не верю, что идеальная модель общества в прошлом. Я либерал и думаю, что, наоборот, идеального общества можно достичь, только создавая его и совершенствуя.

— Сохраняют ли интеллектуалы общественную функцию?

— Думаю, что да, хотя и в меньше степени, чем думали мы в молодости. В 50-х, да и в 60-х годах, всеобщая идея заключалась в том, что интеллектуалы могли влиять на политическую и социальную жизнь, что их мнение было важным, и что поэтому они не могли оставаться в стороне. Сегодня я считаю, что идея была наивной. Но я также не согласен и с теми, кто считает, что литература, да и культура в общем, не имеют влияния на историю, что эта деятельность нацелена исключительно на развлечение, да, она — изысканная, возвышенная, но не оставляет следа в политической и социальной жизни. Это мне кажется неправильным, и в этом смысле у артистов и интеллектуалов, вне всякого сомнения, должна быть ответственность перед обществом.

— У вас есть дома в Париже, Мадриде, Лиме и Лондоне. Что вы получаете от каждого из городов, где бываете?

— Еще совсем маленьким, полностью не осознавая этого, я хотел быть гражданином мира, или хотя бы Европы, так как моей мечтой была Европа, особенно Париж. И что ж, жизнь наградила меня в этом смысле, я живу свободно, меняя места, нигде не чувствуя себя иностранцем, даже в Лондоне, где совершенно естественно чувствовать себя иностранцем.

— Что вы помните о Перу своего детства?

— Я провел детство в Боливии, в Кочабамбе. Меня годовалым вывезли из Арекипы, так что все мои детские воспоминания — боливийские. Но в моей семье, которую можно назвать библейской: в доме жили мои бабушки, дедушки, дяди, моя мама, я, двоюродные сестры, — культивировалась память о Перу, в особенности об Арекипе, об этом южном городе, где родился я, откуда была вся моя семья. И поэтому я, конечно же, чувствовал себя настоящим перуанцем, арекипеньос, только без собственных воспоминаний, а унаследованных от моих дедушек, дядюшек, моей мамы. Так что Перу была для меня сначала почти легендой, а уже познакомился я с ней только в 10 лет, когда приехал жить в Пьюру, где провел почти 2 года. Это был мой первый контакт с Перу. Воспоминания о том времени оставили свой след и послужили источником вдохновения для многих моих историй. Затем, в 11 лет, я переехал в Лиму — город, с которым с самого начала я был в сложных отношениях. Жизнь в Лиме означала для меня разлуку с семьей матери, которую я очень любил и в которой меня очень баловали, и переезд к отцу, с которым я раньше не жил. Это был человек требовательный, суровый, даже деспотичный, которого я очень боялся. Так что мои первые воспоминания о Лиме не очень приятные, и, возможно, поэтому я всегда был в конфликте с Лимой. Думаю, это хорошо просматривается в моих романах. Но к Перу я чувствую причастность, там я сформировался, оттуда испанский, на котором я говорю и пишу, хотя и не жил там очень много времени.

— Есть ли у вас какой-нибудь предмет, который вы храните с очень давних пор?

— Одна моя родственница, девочка, которая жила с нами в Париже, погибла в авиакатастрофе в Гвадалупе, и я должен был ехать опознавать труп — ужасное испытание. С тех пор я хранил в бумажнике лоскут платья, в которое была одета племянница. До недавнего времени, пока в Амстердаме у меня не украли бумажник, я возил с собой этот лоскуток — нежную память о человечке, которого я очень любил; я хранил лоскут практически в течение 30 лет.

— Что привело к наибольшим невинным жертвам в истории — войны или религия?

— Первой причиной насилия в мире была религия и второй — национализм. Все великие религиозные войны также имеют большое националистическое содержание. Это два основных источника Апокалипсиса в истории человечества.

— Так будет всегда?

— Во всяком случае, сейчас это так. В наши дни мы имеем трагическое и одновременно гротескное подтверждение тому, как религия может накалять обстановку, создавать преграды между народами. Национализм мы видим, например, на Балканах, в сердце Европы: внезапная, иррациональная вспышка бесчеловечности, дикости. Когда докапываешься до причин таких катастроф, всегда находишь источник в религии и национализме.

— Кто виноват в этом?

— Те, кто принимает религию в ее фундаменталистском, фанатичном виде, и кто превращает национализм в религию. Националисты трансформируют в религию некие нормальные естественные чувства: свое отождествление с местом, где родился, с языком, с окружающими тебя людьми. Это положительное чувство, принимая фанатичную форму, порождает страшное насилие. И очень печально убеждаться в том, что культура, которая, как казалось в век Просвещения, должна была стать противоядием фанатизму, нетерпимости и этому бессмысленному желанию навязать всем одну единственную правду, — не в состоянии противостоять дикости, бескультурью. Даже наоборот, мы видели, как такие цивилизованные страны, как Германия 30-х гг., самая цивилизованная страна в мире, поддалась коллективному сумасшествию нацизма. В мире ислама происходит нечто похожее. Иногда те, кто непосредственно принимает этот иррациональный образ веры, отрицания, неприятия всего иного, что неизбежно приводит к насилию, вовсе не безграмотные слои населения, а наоборот, фигуры высокого интеллектуального уровня.

— Есть ли компонент насилия в самой человеческой природе?

— Да, у человеческого существа есть инстинкт смерти, разрушения. И мы знаем, что он всегда в нас присутствует, только периодически ослабляется или сублимируется иногда в искусство, а иногда в любовь, но когда в определенных условиях находит выход, вызывает самые ужасные катастрофы. Одним из механизмов, который нашел человек для ослабления этого разрушительного инстинкта, является демократия, возможность сосуществования различных убеждений, традиций и языков, посредством взаимных уступок. Демократия дала невероятный толчок развитию человечества, но не смогла искоренить инстинкт разрушения, укоренившийся в нас. Для верующих это первоначальный грех, для остальных имеет отношение к подсознательному, которое иногда преобладает над рациональным, уничтожает его, лишает рассудка человеческое существо и в конце концов устанавливает царство ненависти. Терпимость — единственная гарантия выживания.

— Историческая перспектива так изменилась, что то, что в 60-х было возможным проектом, сегодня всего лишь тупиковый путь, который обязательно закончится кошмаром?

— В 60-х мечта об идеальном обществе пустила корни во все поколение в доброй половине мира. 68-ой год — яркое выражение этого чувства, которое уже проявлялось раньше, начиная с победы кубинской революции, благодаря которой можно было построить идеальное общество действиями героического авангарда. Мечта создала фигуры очень обаятельные, романтические. Но в итоге в Латинской Америке сформировалось множество военных диктатур, абсолютно бесчеловечных, беспощадных. Одни из них нашли идеальный предлог прервать демократические процессы, начавшиеся в некоторых странах, в партизанских войнах, в национально-освободительном движении. Другие просто покончили с демократическими традициями, уже привившимися в таких странах, как Чили или Уругвай. После этого надо было начинать с нуля, восстанавливая демократии, которые великие идеалисты опорочили и представили как личину эксплуатации. В конце концов, человечество открыло, что демократия предпочтительнее, что лучше отказаться от идеального общества и принять для начала общество, способное к совершенствованию путем демократии, согласия, демократических институтов, поскольку так погибает меньше невинных, чем погибло благодаря максималистам-революционерам. Действия последних в результате приносят уничтожение свобод, а уничтожение свобод не несет социального прогресса в противоположность тому, чему учили Сартр и Лукас, великие гуру 50-х, а также Маркус, о ком Джозеф Пла сказал: «один из этих великих мыслителей, который как никто другой способствовал современной путанице» — блестящее высказывание.

— Какими комплексами страдает Латинская Америка?

— Явной неспособностью пользоваться предоставленными возможностями и склонностью упорствовать в своих ошибках. Хотя, возможно, было бы несправедливым обобщать, так как сейчас уже меньше диктатур, хотя мы и имеем самую длительную в мире — Фиделя Кастро, уже 45 лет, пережившего более трех поколений кубинцев. Также мы имеем феномен — маленький Фидель, которым является Уго Чавес, чье страстное желание — унаследовать у Кастро титул многолетнего диктатора. Но с этими исключениями, в Латинской Америке все же есть демократии, и хорошо, что не идеальные. И интересный феномен, которого не было 20 лет назад: левая демократия — Лула, Табаре Васкес, прекрасный пример Чили с Лагосом и Бачелет, левые силы, которые принимают демократические игры, либералы в экономической политике, в стиле Тони Блэра или социализма Фелипе Гонсалеса в Испании, с большой пользой для страны, как этого добились в Испании. Это новое явление для Латинской Америки.

— Пригласите нас поужинать в Лиме.

— Перуанская кухня — одна из самых лучших вещей, что есть в Перу. Пабло Неруда говорил, что в Перу или едят или не едят. А сейчас едят еще лучше, чем раньше. Перуанская кухня очень вкусна и изобретательна. Еда — это тот аспект жизни, где больше всего развивалось творчество перуанцев, возможно из-за репрессивных традиций в нашей истории: с доиспанских времен у нас были великие империи, полностью контролирующие жизнь индивидуума, так что гастрономия всегда была такой деятельностью, где можно было развивать свободно свое воображение, фантазию. Последнее время в Перу происходит нечто любопытное: все девочки и мальчики хотят быть поварами.

— Конечно, с таким необыкновенным сырьем!

— Да, и еда не просто очень вкусная и разнообразная, она, кроме того, — повод для гордости, для самовыражения. Каждый регион страны привносит свои особенности в типичные блюда. Посмотрим, например, меню. Для меня самое любимое блюдо — chupe de camarones (суп с креветками) — типично арекипское блюдо, совершенно потрясающее. Если выживешь после чупе, можешь съесть на второе lomito saltado (вырезка) с рисом или seco (постное мясо) из барашка — блюдо севера, а хочешь — рис с уткой — из Чиклайо. И так можно продолжать до бесконечности, изучая по меню географию Перу.

Накануне своего 70-летия известный писатель Марио Варгас Льоса дал интервью корреспонденту перуанской газеты «El Comercio» Фернандо Римбласу. Увенчанный лаврами писатель встречает свое семидесятилетие на подъеме. Романы, сценарии, кино и театр подпитывают неиссякаемые жизненные силы зрелого творца. На рабочем столе Марио Варгаса Льосы стадо гиппопотамов бережет его вдохновение. Возможно, эта коллекция, части которой есть во всех домах писателя, разбросанных по миру, хранит творческие секреты одного из важнейших писателей ХХ века.

Перевод Ирины Назаровой (Март, 2006).