noblit.ruВ сентябре этого года Герта Мюллер получала премию Генриха Гейне в Дюссельдорфе. В настоящей беседе она затрагивает тему своей новой книги, «Качелей дыхания», которая рассказывает об опыте жизни в лагерях немецко-румынского поэта Оскара Пастиора, ушедшего из жизни в 2006 году.
— Судьба румынских немцев сразу после войны не является тайной, однако в Германии она совершенно не известна. Литература лучше подходит для того, что воссоздать это прошлое?
— Только литература позволяет отдельному человеку выделиться, подняться над историей. Она добивается правды через вымысел, который создает с помощью языка. Но только историческое исследование способно задокументировать событие, представить его в образе единого целого. Оно позволяет изучить его и с помощью различных подходов и статистики вывести социальные, политические и психологические последствия. И обе, литература и философия, одинаково необходимы, они дополняют друг друга.
— Думаете ли вы иногда о том, что Оскар Пастиор мог бы сказать о «Качелях дыхания»?
— Я думаю об Оскаре Пастиоре каждый день — в связи с «Качелями дыхания» или без них. Ведь мне не хватает его как друга. Он очень сильно хотел, чтобы эта книга была написана, и потратил много времени, рассказывая мне о своих годах в трудовом лагере. Для него должно было быть очень важным иметь кого-то, кому об этом рассказать. И это постоянно становилось все более важным по мере наших встреч. Когда он в очередной раз собирался сосредоточиться на этом периоде заключения — это означало удачу для меня. Думаю, что для него это был опыт столь же болезненным, сколь и благотворным. До конца жизни Оскар Пастиор оставался очень молодым, я забывала о разнице в возрасте, когда мы встречались. В то же время он был очень резвым, меланхоличным, провинциальным и космополитичным — в той манере, которая была характерна только для него одного. Одновременно он также был прямым и сдержанным.
— Как бы вы обозначили то, что принадлежит ему в книге?
— Это детали каждодневной жизни в лагерях, само устройство и организация работы, картины, вызванные голодом, как, например, «ангел голода» — для него совершенно обыкновенное слово для выражения, как он говорил, «нулевой отметки». Столь же реальное, как и само слово «лагерь». Он оказывал мне большое доверие.
— Каким образом, создавая роман, вы сумели найти язык, который выражает это страдание?
— Это тема самой книги, которая ищет этот язык, и язык принуждает вас почти к миллиметровой точности. Нужно заходить настолько далеко в повествовании, чтобы факты, события распадались, потому что их можно описать только через их самые малые элементы, детали. Опыт травмы должен быть разложен на части, которые его образуют. Нельзя писать текст, пользуясь словами вроде «травма» или «рана».
— Что для вас значит Генрих Гейне, с именем которого будет связано ваше награждение? Как вы познакомились с его творчеством?
— Его стихотворение «Лорелея» входит в школьный учебник, это я еще помню. Но Гейне не играл для меня никакой роли, когда я начинала писать. Я работала переводчицей на заводе и отказалась сотрудничать с тайной полицией. Каждый день я сталкивалась с притеснениями и неприятностями, до того дня пока меня не уволили. Затем я должна была постоянно терпеть допросы, и все та же тайная полиция, которая выкинула меня из завода, отнесла меня к «паразитам».
— И именно это подтолкнуло вас к тому, чтобы начать писать?
— В этом сложном положении лежат причины того, что, начиная с «Низин», я начала писать тексты в прозе, чтобы обрести уверенность в себе. Я распутывала все мое прошлое, детство в деревне, прошлое моего отца в «СС», причастность немецкого меньшинства к нацистским преступлениям, произвол диктатуры, при которой я жила в дальнейшем. Гейне не было никакого места в такой жизни, которая раскачивалась то в одну сторону, то в другую.
— А сегодня?
— Когда у человека, подобно мне, отец солдат «СС», можно только быть сдержанным, сравнивая собственные тоску и ужас, недоброжелательство и клевету, объектом которых являешься, а также изгойство с судьбой Гейне. Я не испытываю никакого чувства вины, поскольку в то время еще не родилась. Несмотря на это, жизнь отца является элементом моей биографии, ее нельзя изменить. Собственному времени смотришь в глаза, и оно зеркало, которое возвращает тебя в прошлое. А прошлое было временем родителей. Это зеркало также знает и о том, насколько пострадал в свое время от антисемитизма Гейне. Но даже без того, что навеяно моим отцом, сравнение между временем Гейне и тем, в котором жила я при социалистической диктатуре, было бы проблематичным.
Беседовал Лотар Шредер (Lothar Schröder, RP-Online. De), перевод на французский «La Revue des Resources».
Перевел с французского С. В. Сиротин editor@noblit. ru.