noblit.ruМо Янь один из наиболее знаменитых и широко переводящихся писателей Китая. Родившийся в 1955 году в провинции Шаньдун в семье фермеров, он записался добровольцем в народную освободительную армию в возрасте двадцати лет и в то же время начал писать. С тех пор он написал несколько романов и сборников рассказов, включая " Красный гаолян", " Большая грудь и широкие бедра", " Жизнь и смерть изматывают меня" и " Лягушку", написанную совсем недавно. На этой неделе у него состоялся разговор с редактором " Granta" Джоном Фриманом на Лондонской книжной ярмарке о том, как писать о сильных женщинах, о сохраняющихся даже в переводах идиомах и игре слов и о том, как обойти цензуру.
− Действие многих ваших романов происходит в наполовину вымышленном — как это было, скажем, в Американском юге у Фолкнера − городе, прототипом которому послужил ваш родной город Гаоми. Что же заставляет вас возвращаться в наполовину вымышленный мир и совершенно видоизменять фокус читательского внимания?
− Когда я впервые начал писать, окружающий мир существовал вокруг меня и был очень реальным, и все написанное было моим собственным опытом. С количеством опубликованных работ моего каждодневного опыта перестало хватать, и поэтому стало необходимо прибегать к воображению, иногда даже фантазии.
− В некоторых ваших книгах упоминаются работы Гюнтера Грасса, Уильяма Фолкнера и Габриэля Гарсия Маркеса. Были ли эти писатели доступны в Китае в те времена, когда вы росли? Не могли вы немного рассказать об оказанном на вас влиянии?
− Когда я впервые начал писать, это был 1981 год, и тогда я не читал ни Гарсия Маркеса, ни Фолкнера. Я впервые познакомился с их книгами в 1984 году, и эти два писатели без сомнения оказали на меня огромное влияние. Я увидел, что мой жизненный опыт похож на их, просто я обнаружил это позже. Если бы я прочитал их книги раньше, я бы уже сочинил какой-нибудь шедевр, как они.
− Ранние романы, например, " Красный гаолян", кажется, больше обращены в истории и даже рассматриваются как " романсы", тогда как в последнее время вы в ваших книгах стали открыто обращаться к современным проблемам и темам. Это сознательный выбор?
− Когда я писал " Красный гаолян", мне было меньше 30 лет, так что я был достаточно молод. В те дни я был полон романтических ощущений в том, что касалось моих предков. Я писал о том, как они жили, мало что зная о них, поэтому в этих персонажах много от моего воображения. Когда я писал " Жизнь и смерть изматывают меня", мне было сорок лет, то есть я превратился из молодого в человека средних лет. Моя жизнь меняется. Моя жизнь более насущна, более современна, и безжалостная жестокость современности сужает пределы тех романтических чувств, что я когда-то испытывал.
— Вы часто пишете на местном языке Ляобэйсиня и, в частности, на Шаньдунском диалекте, что придает вашей прозе твердость. Вас не расстраивает то, что некоторые идиомы и игры слов могут быть не переведены на английский или вы в состоянии решить эти проблемы с вашим переводчиком Говардом Голдблаттом?
— Да, действительно, в ранних работах немаловажную часть я писал на местном диалекте, у меня немало идиом и игры слов, потому что в то время я даже не задумывался о том, что мои произведения могут быть переведены на другие языки. Позднее я понял, что такого рода язык доставляет немало проблем переводчику. Но я не могу отказаться использовать диалект, идиомы и игру слов, потому что идиоматический язык очень живой и выразительный, к тому же это существенная особенность писательского почерка конкретного писателя. Так что, с одной стороны, я контролирую использование игры слов и идиом, а с другой, надеюсь на то, что переводчик, работая над переводом, сможет передать эту игру слов, которую я использую на другом языке. Это идеальный исход дела.
— Во многих ваших романах есть образы сильных женщин, в " Большой груди и широких бедрах", в романе " Жизнь и смерть изматывают меня" и " Лягушке". Вы считаете себя феминистом или вы просто стремитесь писать с точки зрения женщины?
— Прежде всего я восхищаюсь женщинами и уважаю их. Я думаю, они очень великодушны, их жизненный опыт шире, чем у мужчин, и они всегда могут вынести больше трудностей. Когда на нас обрушиваются большие бедствия, женщины всегда отважнее мужчин, я думаю, потому что у них больше запас прочности, к тому же они матери. Это дает такую силу, какую мы не можем даже вообразить. В своих книгах я стараюсь влезть в шкуру женщины, я пытаюсь понять и объяснить мир с точки зрения женщины. Но суть в том, что я не женщина, я мужчина и писатель. И мир, который я интерпретирую в своих книгах как если бы я был женщиной, может быть нехорошо принят самими женщинами, но на это я повлиять не в силах. Я люблю женщин и восхищаюсь ими, но тем не менее я мужчина.
— Является ли обход цензуры вопросом ловкости и до какой степени возможности, открытые магическим реализмом, равно как и более традиционные средства описания, позволяют писателю выражать свои глубочайшие замыслы, не вызывая полемики?
— Да, верно. Многие подходы в литературе имеют политический смысл, например, в нашей реальной жизни могут быть острые и щепетильные моменты, которых лучше было бы не касаться. На этом стыке писатель может дать волю собственному воображению, чтобы отделить эти моменты от реального мира, или же он может преувеличить ситуацию, удостоверяя ее рельефность, живость и достоверность по сравнению с нашим реальным миром. В общем, я считаю, что ограничения или цензура хорошо способствуют созданию литературы.
— Ваша последняя книга, переведенная на английский, очень небольшое эссе " Демократия", рассказывает о конце того периода в китайской истории, на который пришелся ваш юношеский опыт. Вы говорите о нем с меланхолией, которая характерна для Запада и в некотором смысле неожиданна: мы всегда верим в то, что " Прогресс" с заглавной буквы " П" всегда означает улучшение, но в вашем эссе ощущается потеря чего-то. Справедливо ли говорить так?
— Да, в эссе, о котором вы упоминаете, много моего личного опыта и повседневной жизни, но в нем есть и нечто вымышленное. Меланхоличный тон, о котором вы говорите, и вправду очень точно характеризует написанное мной, ведь речь там идет о сорокалетнем человеке, вспоминающем ушедшую молодость. Например, когда вы молоды, вы можете быть без ума от какой-нибудь девушки, но по какой-то причине эта девушка теперь стала чьей-то женой, и воспоминание об этом по-настоящему печально. В последние тридцать лет мы были свидетелями того, как Китай прошел по пути всеобъемлющего прогресса, касается он уровня жизни или интеллектуального и духовного уровня наших граждан. Прогресс видим, но есть без сомнения много вещей, которыми мы недовольны в нашей повседневной жизни. Китай действительно прогрессирует, но прогресс сам по себе вызывает много проблем, например, проблему экологии и упадок высоких нравственных стандартов. Так что меланхолия, о которой вы говорите, вызвана двумя причинами: я осознаю, что моя молодость уже ушла и, во-вторых, я беспокоюсь о текущем статусе-кво в Китае, особенно в вещах, которыми я недоволен.
— Какая ваша книга выйдет на английском следующей?
— Пытка сандалового дерева.
Перевел с английского С. В. Сиротин editor@noblit. ru.