noblit.ruВ здание Нобелевского фонда в Стокгольме попасть не так-то просто: кодовый замок, интерфон, на ночь дверь загораживается решеткой. Но в юбилейный год нобелевские страсти так накалились, что это благородное заведение оказалось в зоне профессионального интереса даже жуликов.
Когда, назвав себя в микрофон, мы стали подниматься по мраморной лестнице, Николай Вуколов, много лет проработавший в Стокгольме, предупредил соавтора, заранее предвкушая эффект:
— Сейчас увидишь голографический портрет Нобеля. — И вдруг осекся. — Постой, постой, а где же он?
Увы, оказалось, что в нише, где висел зеленоватый от подсветки объемный Алфред Нобель, теперь выставлена лишь копия медали, прилагающейся к премии.
— Что случилось с портретом? — спрашиваем сотрудницу, встречавшую нас.
— Украли. И не знаем, кто, — горестно разведит она руками.
С того же вопроса началась беседа и с директором-распорядителем Нобелевского фонда Микаэлем Сульманом.
— Это уже вторая и на сей раз, к сожалению, успешная попытка грабителей. В первый раз на портрет посягнули в феврале. Тогда мы его быстро нашли. Без подсветки голографического эффекта нет, пластинка просто серая, поэтому разочарованные воры выкинули ее в кусты перед зданием фонда.
Нашли дети и принесли нам. На радостях мы прямо здесь, в нобелевском зале, устроили для них чай с тортом...
С нашим собседником, потомком первого экзекутора, то есть исполнителя завещания Нобеля, мы говорим по-русски. Он вырос в Поварском переулке в Москве, ходил в известную «Школу полярников» и свободно владеет русским. Как, впрочем, и многими другими языками. Михаил Горбачев, когда знакомился с Сульманом, назвал его «шведом с московским акцентом».
Предваряя вопросы, Микаэль, кивнув на портрет деда, Раймона, говорит:
— Вообще-то все произошло случайно. Прошу понять, что речь не идет о «семейном предприятии». Дед был ассистентом Нобеля, затем — экзекутором завещания, членом правления фонда, а потом занял пост, который сейчас занимаю и я. Между ним и мною было несколько других деятелей. Так что нас связывает не родственная, а профессиональная общность. Все директора-распорядителм имели примерно ту же специальность, что и я, — госслужба в области дипломатии, международных финансов, торговли.
Деду Микаэля первому пришлось выдержать жестокий прессинг после обнародования завещания Альфреда Нобеля.
— Спор был сложный, — рассказывает Сульман. — Против завещания выступила целая коалиция — от социал-демократов до короля Оскара II. Монарху (в порядке ремарки заметим, что одновременно он был музыкантом, писателем, переводчиком. — Прим. авт.) не нравилась премия за мир, которая по воле Нобеля должна была присуждаться норвежским стортингом, а между Швецией и Норвегией тогда наметилось противостояние. Социал-демократы не были против премии за мир, но они критиковали ее, считая, что Нобель хотел таким образом откупиться за то, что эксплуатировал трудящихся. Такого взгляда придерживался Янмар Брантинг, вождь социал-демократии, впоследствии сам лауреат премии мира 1921 года.
Более всех противилась завещанию шведская ветвь рода Нобелей, желавшая совершенно иначе распорядиться наследством, оцениваемым в 35 миллионов крон. Вдобавок в Шведской Академии, которой предстояло выбирать лауреатов, не сразу поняли космополитическую идею Нобеля, заключавшуюся в том, что премии должны присуждаться без оглядки на национальность. В начале века Швеция была бедной страной, и многие считали, что деньги Нобеля могут быть с большей пользой использованы в ней самой. Но Иммануил Нобель, глава русской ветви рода, был лоялен к дяде Альфреду и сыграл весьма существенную роль в реализации его воли при поддержке экзекуторов завещания, главным образом — моего деда Раймона Сульмана. Предприятия акционерного товарищества 'Бра Нобель' в Санкт-Петербурге.
В конце XIX века Иммануил возглавлял акционерное товарищество «Бра Нобель» в Санкт-Петербурге — то, что раньше называлось «Русский дизель». Кстати, в музее Революции в Москве первые два экспоната были шведскими. Это — локомобиль, паровоз для шоссейного использования марки «Булиндер мутер», и чугунная вывеска того самого «Бра Нобель»...
Сегодня портреты деда Сульмана и поддержавшего его Иммануила висят в гостиной фонда. Хороший повод, чтобы вспомнить родословную основателя знаменитой премии.
— Отец Нобеля, Эмануил, обанкротился в Швеции. Его спас русский посол, узнавший, что Эмануил — рисковый изобретатель. В России было тогда больше денег, чем в Швеции, в особенности — для нужд ВПК, — смеется Микаэль. — И в 1842 году вся семья переехала в Петербург.
Добавим от себя: первое упоминание о Нобелях, точнее — Нобелиусах, появилось в конце XVII века, когда уездный судья Петер Нобелиус женился на знатной Венделе Рудберг. В роду были ученые, медики. Во второй половине XVIII века фамилия сократилась до Нобель — так звали деда Альфреда — Иммануила. Во избежание путаницы хотим предупредить, что это имя в двух вариантах — Иммануил и Эмануил — было весьма популярно в династии Нобелей.
Во время Крымской войны Эмануил изобрел первые подводные мины для защиты Кронштадта и Свеаборга. Но после войны, вернувшись с матерью и младшим сыном в Стокгольм, он чуть снова не обанкротился. Трое его сыновей — Людвиг, Альфред и Йельмар — остались в России и спасли дело.
— Они производили винтовки на Ижевском заводе, а затем совершенно случайно наткнулись на нефтяное дело, — продолжил рассказ Сульман. — Один из братьев, Людвиг, ездил по России в поисках древесины для прикладов. В Баку нашел вполне подходящие ореховые деревья, но одновременно столкнулся с тем, что русские называют «бардаком», и, будучи инженером, сразу сообразил, что нужно делать.
Интересно, что в
О технической революции, произведенной им, словарь рассказывает с редкой для справочного издания дотошностью. Сырая нефть и керосин с места добычи на заводы обыкновенно доставлялась на арбах в бочках, цена которой увеличивала стоимость керосина на 40 копеек с пуда. С заводов керосин отправлялся в Нижной Новгород на парусниках, а оттуда развозился по всей России. Нобель же в корне реорганизовал весь цикл. Он построив первые трубопроводы, нефтеналивные суда, применил цистерны и металлические нефтехранилища. В итоге русский керосин не только вытеснил с наших рынков американский, но и явился сильным конкурентом за рубежом.
Альфред на 8 лет пережил Людвига. Он умер в 1896 году на своей вилле в Сан-Ремо, а похоронен в главном соборе Стокгольма — Стурчурка в Старом городе, рядом с королевским дворцом. Изобретатель динамита оставил после себя 35 миллионов шведских крон — громадные по тем временам деньги — и завещание, величие идей которого были осознаны далеко не сразу. Свою последнюю волю он зафиксировал 27 ноября 1895 года в Париже, где жил и вел дела в течение 17 лет, оговорив, что оно является окончательным и отменяет все предыдущие завещания, «если таковые обнаружатся после моей смерти». Нобелевский фонд, распоряжающийся его наследством, делит ежегодно полученные проценты на пять равных частей, из которых и финансируются премии.
— Сегодня, — рассказывает Сульман, — у фонда отличные отношения с родственниками Нобеля, которые поначалу считали себя обиженными. Их более 300, девять разных ветвей. После дискуссий в разных судах они заключили с фондом мир. Мы приглашаем определенную группу, предоставляем места на церемонии вручения премий и на банкете. Председатель семейного клана Микаэль Нобель живет в Стокгольме. Его отец — урожденный Олейников, а мать — дочь Людвига, Марта. Я ее помню — встречал, когда был маленький. Эта дама исконно российского типа, доктор по профессии, вызывала уважение.
Рядом с портретом Сульмана-деда — Берта фон Сютнер, женщина, которая внушила Нобелю идею премии мира.
— Она всего 10 дней работала у Альфреда Нобеля ассистенткой, но сумела на него повлиять, — рассказывает Микаэль. — А потом сбежала в Вену, где у нее был жених. Оттуда молодые уехали в Тифлис. Впоследствии Берта стала видной пацифисткой, и в 1905 году сама стала лауреатом премии мира.
Надо сказать, что среди всех учрежденных Нобелем номинаций наибольшие споры в обществе вызывали премии за мир и литературу. Нобелевские комитеты, особенно в Шведской академии, которая «отвечает» за литературу, не раз обвиняли в предвзятости и прочих грехах. Впрочем, видимо, не безосновательно. Микаэль не скрывает, что в первые лет двадцать Академия использовала премию в литературно-политической борьбе.
— Существенную роль играло толкование завещания: Нобель написал, что премия по литературе присуждается тому, кто создал самое значительное произведение «в идеальном направлении». Когда вскрыли завещание, сразу же возник юридический казус. Ведь слова Нобеля можно толковать как «произведение, содержащее идеалы», что, вероятно, он и имел в виду, что подтверждают последние исследования. Однако Академия истолковала это как «идеалистическое направление». Тогда и Толстой, и Стриндберг, и Ибсен — как бы автоматически выпадали.
Отголоски этой истории сохранились на страницах того же «Брокгауза и Ефрона», где приведена самая первая формулировка: «в области литературы премия присуждается за лучшее произведение изящной словесности идеалистического направления». В результате первым нобелевским лауреатом был провозглашен французский поэт и эссеист Сюлли-Прюдом, котрого сегодня мало кто помнит. У его шведских современников, да и не только у них, решение Академии вызвало гневную реакцию. Шведская королева Сильвия поздравляет нобелевских лауреатов 1998 года. На нижнем снимке — Иван Бунин (второй справа), получивший премию в 1933 году.
— Мнение о несправедливости такого подхода разделили тогда 49 шведских писателей, включая Стриндберга, — говорит Микаэль. — В 1901 году они выступили не только против того, что выбор пал на Сюлли Прюдома, а прежде всего потому, что не избрали Льва Толстого. Это потом, когда приняли уже нынешнее толкование, кругозор Академии стал постепенно расширяться. Подчеркну: по воле Нобеля вопрос не в том, какой стране давать или не давать премию, а в личности самого писателя. Это — не Олимпийские игры, где подсчитываются медали, приходящиеся на флаг страны.
Молва, однако, приписывает Шведской академии определенную «политкорректность»: при подборе кандидатов в области литературы ощущается стремление, чтобы список был разнообразным по странам. Кстати, литературная премия — единственная, где не доминируют выходцы из США. И все же каждый год возникает вопрос, на которой так и нет ответа: какую роль играет известность автора при выборе лауреата? Секретарь Академии Горацио Эндаль, желчного вида ученый-функционер, который в последние годы оглашает миру имя лауреата, по этому поводу хранит непроницаемое молчание.
Микаэль Сульман, отвечая на наш вопрос о роли субъективного фактора, мягко высказался в том смысле, что всеобщая популярность не повод для присуждения Нобелевской премии.
— У меня есть свои пристрастия, но я сижу здесь не для того, чтобы о них говорить. Впрочем, недавно видел в газете «Свенска дагбладет» занятный шарж. «Средний человек» с улицы, у которого после вручения премии по литературе берут обязательное интервью, этакий сердитый швед, говорит: «Почему не дали премию тому, кого знаешь? Например, Астрид Линдгрен, Яну Гийю (автор детективов) или... Класу Ульсону?» Это название каталога почтовой торговли...
Стоит заметить, что Нобелевская премия в области литературы приносит лауреату наибольшую финансовую выгоду. Не только потому, что она обычно целиком — а это в нынешнем, юбилейном, году миллион долларов — присуждается только одному автору (отступления, когда назывались сразу два лауреата, случались всего четыре раза). Не менее важно, что после объявления тиражи книг писателя-лауреата и объемы их продаж во всем мире возрастают во много раз, принося соответствующий доход и автору, и издателям.
— Это имеет большое значение для нас, — сказала после присуждения премии шеф отдела продаж крупнейшего книжного магазина Швеции «Академибухкандель» Лена Рэстберг. — Продажи в значительной степени определяются тем, кого выберет Академия. Многие лауреаты последних лет были, если можно так сказать, не очень популярными. Российский физик Жорес Алферов получает почетную награду из рук шведского короля Карла XVI Густава.
Особенно показателен прошлогодний пример. До присуждения китайцу Гао Синцзяню Нобелевской премии в Швеции не было продано ни одной его книги, после — свыше 40 тысяч. Этот скачок — рекордный за последние 10 лет. Обычным же считается рост в
Нынешний лауреат В.С.Найпол в особой рекламе не нуждался, хотя еще накануне его имя фигурировало далеко не во всех прогнозах. Выходец из Тринидада, житель Великобритании, этот добродушный на вид и производящий впечатление сибарита писатель известен как автор романов и повестей о постколониальном развитии стран «третьего мира».
Своими произведениями Найпол, по выражению Нобелевского комитета, заставлял «задуматься о существовании рядом с нами угнетаемых культур». В его официальной творческой биографии ненавязчиво упоминается еще один аспект: в ряде произведений Найпол подвергал критике «фундаментальный ислам неарабского происхождения». «Как тут не задуматься, насколько непредвзятен такой подход?» — немедленно отреагировали на решение Академии аккредитованные в Стокгольме журналисты из мусульманских стран.
А уже упомянутый детективщик Гийю выразился в газетной статье еще резче, обвинив Нобелевский комитет в потворстве пропаганде расизма. В своих произведениях Найпол в самом деле прослеживает, как возник «цветной расизм» в отношении бывших белых колонизаторов. Но кто тут прав — судить не берусь, тем более, что решения Нобелевского комитета обжалованию не подлежат. Одно бесспорно: и сто лет спустя почти каждое решение Шведской академии вызывает полемику. Русский поэт Иосиф Бродский стал нобелевским лауреатом уже в Америке.
Зато решение норвежского комитета, присуждающего премию мира, споров на этот раз практически не вызвало. «Ну кому другому можно было дать „премию века“, не вызвав шквала критики и не осложнив ситуации?» — такова была преобладающая реакция на выбор ООН и ее генерального секретаря Кофи Аннана. Кстати, приятно, что наш норвежский коллега — корреспондент ИТАР-ТАСС в Осло Николай Горбунов выдал на ленту агентства адрес премии и даже ее формулировку за несколько часов до официального объявления. Это своеобразный рекорд.
Представить себе нечто подобное в сфере науки, просто невозможно. И вовсе не потому, что шведские академики хранят тайны лучше норвежских парламентариев. Просто в области медицины, физики, химии и, может, в меньшей степени в экономике, исследования ушли так далеко вперед, что выстроить рейтинг научных достижений возьмется далеко не каждый.
Единственно, в чем сходились многие прогнозы, так это в том, что тенденция XX века присуждать Нобелевские премии преимущественно американцам сохранится и в XXI. И здесь «осечки» не было: восемь из 14 первых лауреатов нового века — американцы. Однако сокрушаться по этому поводу — занятие неблагодарное и неблагородное. По разным причинам в Америке, самой богатой стране современного мира, собрался цвет мировой науки, и значение их открытий для человечества не нуждается в дополнительных пояснениях.
Что касается самого Нобелевского фонда, то одним из главных его достижений за первые сто лет существования Микаэль Сульман считает сохранение независимости. Репутация фонда не меньшее достояние, чем нобелевские миллионы. Диплом и золотая медаль Нобелевской премии мира, врученные в 2000 году корейскому президенту Ким Дэ Чжуну.
— Те, кто старается проталкивать собственных кандидатов и организовывает кампанию в свою пользу, должны знать: если это и возымеет какой-либо эффект, то исключительно отрицательный, — говорит Сульман. — Есть забавная история. Когда Альфреда Нобеля спросили, почему он возложил ответственность за работу с фондом на шведские и норвежские учреждения, тот ответил: «Там, на Севере, люди обыкновенно в меньшей мере коррумпированы». Это — типичный Нобель. То есть: люди коррумпированы, но северяне меньше остальных. Мне кажется, что оба учреждения выполнили и эту часть неписанного завещания Нобеля.
Любопытно, что идеологическая основа института нобелевских премий, если о таковой правомерно говорить, была заложена во время жизни их основателя в Санкт-Петербурге.
— Его взгляды считались по тем временам весьма радикальными: идеалы просвещения, научно-технического и политического оптимизма, универсальные ценности, — говорит Микаэль Сульман, — Нобель относил себя к социал-демократам, хотя не вполне понятно, что он понимал под этим. Все это послужило базой для устойчиво плохих отношений Нобелевского фонда с тоталитарными режимами, чем мы сегодня гордимся.
Между прочим, после Второй мировой войны Сталин считал абсурдным положение, при котором такая «никудышная странишка», как Швеция, определяет уровень мировой науки. Поэтому он готовил громадную альтернативную международную премию, говорят, были даже отчеканены медали. Однако в последний момент Сталин почему-то передумал и начал кампанию против космополитизма. В то же время подход к нобелевским премиям в Кремле был двойственным. Если речь шла о научных достижениях, проблем не возникало. А вот когда нобелевскими лауреатами становились Бунин, Пастернак, Бродский, это вызывало критику.
— С Гитлером в этом смысле было «проще», — смеется директор Нобелевского фонда. — Когда в 1935 году премия мира была присуждена фон Осецкому, журналисту, который сделал всеобщти достоянием правду о милитаризации Германии, Гитлер запретил немцам принимать Нобелевскую премию и основал свою, чтобы Германия не подвергалась «унижению».
Сульман сообщил, что в Москве вскоре должна выйти книга об истории отношений Нобелевского комитета с Россией и бывшим СССР. «Для нас, как выразился бы Молотов, это очень целесообразная книга», — шутливо заметил он. В ней будет рассказано, что шведы неоднократно предпринимали попытки вовлечь российских и советских специалистов в процедуру выдвижения кандидатов, однако это пресекалось в «верхах». Но сегодня российские ученые наряду с коллегами из других стран участвуют в работе нобелевских комитетов, почитая это за честь.
С учетом угрозы террористических актов Нобелевский фонд серьезно озабочен безопасностью церемонии вручения премий, которая по традиции пройдет 12 декабря, в день смерти Альфреда Нобеля. На нее приглашены все ныне здравствующие лауреаты. С точки зрения террористов, наверное, весьма соблазнительно попытаться одним ударом обезглавить мировую научную элиту. Поэтому шведская полиция готовится к торжеству весьма ответственно, в обстановке строгой секретноссти. Скрывается даже, сколько человек будут охранять покой лауреатов и всей шведской столицы во время Нобелевского юбилея. Но северяне, как мы уже знаем, народ надежный.
А. Варламов, Н. Вуколов.
Стогкольм — Москва