Рытье ямы. Кэндзабуро Оэ. Личный опыт

Книга «Личный опыт» (1964) с элементами автобиографии ознаменовала переход Кэндзабуро Оэ к зрелому периоду творчества. В начале 1960-х у писателя родился ребенок с повреждениями мозга. Патология была настолько серьезной, что врачи были настроены пессимистически. Однако после нескольких операций ребенок выжил. Он на всю жизнь останется человеком с умственной отсталостью, хотя, строго говоря, выражаться так было бы неверно. Родители рано обнаружили у ребенка способности к музыке, и в зрелом возрасте Хикари (так назвали сына) превратится в одного из ведущих композиторов Японии. Поэтому отсталости нет, есть особенности развития. На Оэ рождение ребенка оказало большое влияние и повлекло за собой мировоззренческий кризис, решением которого казался эскапизм, то есть бегство от реальности. Если бы писатель действительно выбрал бегство, вероятно, и книги его были бы другими, лишенными зрелой рефлексии и занятыми проблемами эстетики подросткового бунта и сексуальности. Но такой выбор Оэ не сделал. Об этом же и книга «Личный опыт» - о пути молодого отца, у которого тоже рождается ребенок с повреждениями мозга. Путь этот начинается недостойно, отец просто хочет убить ребенка, но кончается выбором ответственности за себя и семью. Герой книги взрослеет и превращается из подростка в мужчину, отвечающего за свои действия. «Личный опыт» не переводился на русский язык, но его можно прочитать, например, в английском переводе.

Молодого отца зовут Бёрд, это его прозвище. Он получил его за сходство с птицей. Он женат, но не похоже, что он как-то особенно любит жену и заботится о семейном очаге. Несмотря на небольшой возраст (ему нет и 30), у него уже просматриваются проблемы с алкоголем. Как-то он заперся у себя и пил виски беспрерывно в течение четырех недель. Пить при этом он не умеет. Он может напиться, а потом с похмелья прийти в школу, где работает преподавателем. Он преподает английский язык в cram school. Одно из значений слова cram – зубрежка, и действительно отчасти cram school напоминают школу, где зубрят. В этих школах не столько дают реальные знания, сколько готовят к поступлению, например, в университет. То есть даваемые знания строго утилитарны и не призваны обогатить личность. Бёрд самый обыкновенный преподаватель, скорее даже посредственный, изредка случается, что ученики знают программу лучше него. Он мечтает о поездке в Африку и копит деньги. Все меняется, когда жена рожает ребенка.

У младенца на голове огромная шишка, это мозговая грыжа. Врачи разводят руками, молодой отец не знает, что делать. В мыслях он уже принял решение избавиться от ребенка, причем складывается ощущение, что он избавился бы и от здорового. Он еще подросток и не готов к семейной жизни. Как-то он идет играть в азартные игры в зал (кажется, в пачинко – японский аналог западного пин-бола) и дело доходит до драки с подростками. Разве это достойное поведение для преподавателя английского? Затем он вместо того чтобы проводить время с женой отправляется к старой подруге, с которой не прочь заняться и любовью. У нее он напивается, после чего приходит на работу и его рвет прямо в классе. Так он еще и теряет должность. По всему выходит, что Бёрд человек безответственный, зацикленный на себе и своих удовольствиях и не способный подумать о других. Он отвозит своего ребенка в другую больницу, где вступает в молчаливый сговор с одним из врачей. Оба согласны в том, что ребенка надо убить и, чтобы никто этого не заметил, они решают заменить ему полноценное питание на сахарный раствор. Если на сахаре ребенок выживет, что маловероятно, тогда так уж и быть – сделаем операцию. К тому же так, возможно, не придется тратиться на лечение (которое еще вряд ли поможет) и сохранить деньги на поездку в Африку. И только в конце Бёрд спрашивает себя: сколько можно бежать от жизни? Этот вопрос самому себе знаменует поворот в его судьбе и превращение в человека, твердо стоящего на земле.

В «Личном опыте» делается акцент на описаниях экзистенциальных переживаний. Бёрд, конечно, эгоист, но в его размышлениях есть двусмысленный, но все-таки гуманизм. Он просто не хочет, чтобы его сын-монстр приходил в эту юдоль печали и вел худшую из возможных жизней. Когда ему объявляют о дефекте мозга, Оэ пишет о молодом отце так: «он онемел как камень, слабое насекомое на жале скорпиона». Таких хлестких и образных описаний эмоций в духе Сартра, влияние которого молодой Оэ, несомненно, испытывал, в книге много. Вот еще одно: «в голове открылась трещина, в которой вопросы мариновались в уксусе горя и недостатка сна». Описывая Бёрда, Оэ еще не до конца может освободиться от гравитации тем, волновавших его в конце 1950-х. Одна их таких тем – сексуальность. Так, Бёрд признает, что является мазохистом. В нем борются разные ощущения – «бездонное болото стыда», в котором он тонет, и влечение к пороку. Ему и кажется, что именно так, через непобедимое влечение, люди и становятся мазохистами. И все равно признаться в этом себе он не хватает сил, хотя, сделай он это сейчас, к сорока годам он мог бы праздновать этот день как день рождения обращения в культ. Но стыд слишком силен, он беремен этим стыдом, который разрастается в его голове как неопределенная масса.

Драма Бёрда состоит в том, что он совершенная посредственность. Он не является беспринципным злодеем, который мог бы просто сломать ребенку шею, и не является всесильным ангелом, который мог бы убедить докторов немедленно ему помочь. Он просто не может сделать ничего и напоминает себе канализационную крысу, которая съела крысиный яд и бежит дальше, утешаясь самообманом. Поэтому он принимает решение дать ребенку умереть естественной смертью и ничего не предпринимать. Ведь, утешает он себя, такой больной ребенок – это не вина ни его, ни его жены. Это просто несчастный случай. Он даже называет ребенка it, как животное, не добавляя в местоимение принадлежности пола.

Еще одная важная тема, которая пройдет через все последующее творчество Оэ, - это ядерное оружие. Даже здесь, в романе, которой можно отнести к японскому направлению «эго-литературы», потому что все здесь преломляется через призму восприятия одного человека, возникает эта тема. Возникает, впрочем, мельком. В Японии узнают, что Хрущев возобновил ядерные испытания, и теперь СССР владеет оружием, рядом с которым водородная бомба покажется фейерверком. Но когда об этом сообщают Бёрду, тот выглядит не слишком обеспокоенным. До такой степени он поглощен собой и ситуацией, в которой оказался.

Опыт Бёрда – это опыт, который ломает человека и не делает его лучше. Отчаяние человека иногда полезно, когда помогает другим, но Бёрд совершенно одинок и не может никому послужить примером. Оэ абсолютизирует драму своего полуавтобиографического героя и отказывает ей в гуманистической ценности. Это очень суровый приговор, даже несмотря на то, что Бёрд в конце все же делает выбор в пользу зрелости и ответственности. В «Личном опыте» писатель подвел черту и вывел эгоистичного подростка в новый взрослый мир. Но достаточно посмотреть на слова героя, приводимые ниже, чтобы понять, что человек пришел в мир не для счастья, что он, как древнегреческий Сизиф и позже Сизиф Камю, прикован к каторжному труду и один несет бремя своего существования, не в силах ни с кем его разделить. Этого пессимистического взгляда на человеческую жизнь, несмотря на утешение в виде алкоголя и любви, от книги не отнять.

«Ты права касательно того, что все это ограничено мной, это полностью мое личное дело. Но бывает, что опыт ведет тебя в пещеру собственного «я» и ты в конце концов находишь побочный туннель, который открывает правду, которая затрагивает не только тебя, но и всех. И за такого рода опыт человек получает вознаграждение за страдания. Как Том Сойер! Он страдал в черной как ночь пещере и все же нашел выход к свету, а также и золото! Но то, что я испытываю сейчас, - это рытье ямы в шахте вертикально вниз в полной изоляции. Она идет прямо вниз в глубины безнадежности и никогда не открывает двери в мир других. Поэтому я могу потеть и страдать в моей черной пещере и мой опыт не получит даже фрагментарного значения для других. Рытье ямы – вот все, что я делаю, это бесполезное, постыдное рытье ямы. Мой Том Сойер находится на дне отчаяния в своей шахте, и я не удивлюсь, если он сойдет с ума».

Сергей Сиротин