noblit.ru
Австрийский писатель, драматург и кинорежиссер дебютировал в 1966 году романом "Шершни" и пьесой "Оскорбление публики", по его сценариям Вим Вендерс поставил картины "Страх вратаря перед одиннадцатиметровым", "Ложное движение", "Небо над Берлином" и "Счастливые дни в Аранхуэсе". На русский язык переведены книги Хандке "Короткое письмо к долгому прощанию" (1972), "Нет желаний – нет счастья" (1972), "Женщина-левша" (1976), "Медленное возвращение домой" (1979), "Учение горы Сен-Виктуар" (1980) и "Дон Жуан – рассказано им самим" (2004).
76-летний австрийский писатель, драматург и кинорежиссер уже 30 лет живет во Франции. Его политические суждения (в первую очередь о войне в Югославии) вызывали ожесточенные споры. О заслугах Петера Хандке мы говорим с директором Австрийской библиотеки в Петербурге, преподавателем и переводчиком Александром Белобратовым.
– Я смотрел документальный фильм Коринны Бельц о Петере Хандке "В лесу, могу опоздать", это портрет эксцентрика, который никогда не пользуется компьютером, потому что, как он говорит, "в нем нет ничего эротичного", пишет от руки в блокнотах или пользуется пишущей машинкой. Наверное, можно сказать, что он человек прошлого века, спрятавшийся во французском лесу от современности.
– Есть книга, которая называется "Записки карандаша", еще более патинизирующая его писательскую манеру. У него много книг дневникового характера, писательских записок.
– И его тетради купили за крупную сумму.
– Его прижизненное наследие купили за полмиллиона. В Вене есть Австрийский литературный архив, теперь эти бумаги уже несколько лет лежат там и потихонечку издаются.
– Из этого фильма я узнал о том, что Хандке увлекается вышиванием и сам расшивает свои рубашки золотыми и алыми нитями, и любит собирать белые грибы, поскольку, как он говорит, они красиво скрипят, когда их режешь.
– У него есть серия книг "Опыт о...". Есть "Опыт о музыкальном автомате", "Опыт об усталости", "Опыт об укромном местечке", и есть "Опыт об увлеченном грибнике". Грибы – это его тема, хотя и не такая, как у Гюнтера Грасса, который даже рисовал грибы.
– С какой книги вы бы посоветовали начать знакомство с Хандке?
– Я очень ценю его работы 70-х годов. Это не значит, что последующее его творчество неинтересно, но тогда эти книги для меня были открытием. Абсолютный шедевр – его повесть "Нет желаний – нет счастья". Очень личная, фантастически удачно в художественном смысле сделанная. Это история его матери, история ее жизни, самоубийства, история отношений с сыном, с его творчеством, с литературой. Конечно, классика – хотя, понятно, что это не для каждого чтение, – "Страх вратаря перед одиннадцатиметровым". Это из его экспериментальных вещей. Из более поздних очень рекомендую книгу "Дон Жуан – рассказано им самим". Любопытная версия Дон Жуана, его историю отшельническо-интеллигентски рассказывающая, книга о проблеме времени, вечности, желания окунуться в эту вечность, проблеме выбора любви, выбора отношений. Кроме того, конечно же, меня очень привлекают его пьесы. Какие-то из них мне посчастливилось посмотреть в театре, что-то читать. Его знаменитое "Поношение публики"…
– Публику там не только оскорбляют, но и делают ей комплименты.
– Да, конечно. Виктор Топоров переводил эту вещь, мы ее назвали "Поношение публики", потому что поносят публику со сцены актеры, которые разрушают традиционное сценическое пространство. Потрясающая вещь из ранних – "Каспар". Самое сильное впечатление было: я смотрел в Бургтеатре в Вене пьесу "Час, когда мы не встретили друг друга". Пьеса без слов, пьеса-пантомима, потрясающе сделанная. У нас выпустили хороший перевод "Медленного возвращения домой". Хандке – не писатель для читателя, ждущего веселья, развлечения, экшена. Вот повесть 1975 года "Час истинного ощущения" – там практически нет действия, но есть созерцание. Есть герой, бредущий по Парижу, останавливающийся, присаживающийся в каком-то сквере, переживающий своеобразную ситуацию эпифании. Это манера очень пристального, внимательного описания мира, движения в мире. Из последних, больших, не переведенных, к сожалению, – "Мой час в ничейной бухте", интересно сделанный роман, довольно объемный, 700–800 страниц, интересный с точки зрения размышлений автора о творчестве, о литературе, о романном мире, о том, возможна ли литература в этом пространстве, где всё уже сделано, всё уже существует. Эта линия созерцательности, линия погружения в этот мир. Любопытно, конечно, то, что касалось линии, которая вызвала в свое время бурную реакцию и скандалы, – линии, связанной с Югославией.
– Хандке считал, что Запад не прав в югославском конфликте, был поклонником Милошевича, навещал его в тюрьме, выступал с пламенной речью на его похоронах. В фильме, о котором я говорил, он рассуждает об этом довольно осторожно: видно, что ему сильно за это досталось и сейчас он уже побаивается быть слишком откровенным.
– Наверное, и возраст играет определенную роль, но и время прошло. Тем не менее он был достаточно активен и резок. Во многом его можно понять. Вся эта история не столь розово-однозначна, как она представлена в западных массмедиа. Поклонником Милошевича он особенно не был. Он говорил о том, что вина лежит на очень многих людях, на очень разных сторонах, – вот это его основная идея была. Главное для него – этот край, это пространство, это сошествие к корням, к своему прошлому или к прошлому той его части, которая связана с Каринтией, со славянскими корнями. Эти тексты сделано интересно. Вообще Хандке создал колоссальный материал, под сотню книг.
– В фильме камера медленно скользит по стопке написанных им книг, и это бесконечное движение.
– Он работает в литературе с 1963–64 года, больше 50 лет, и работает не покладая рук.
– Дебют у него был очень яркий, бунтарский. В 60-е годы прислушивались к сердитым молодым людям, и он был одним из них.
– Это его знаменитое скандальное выступление в 1968 году в Принстоне, когда на заседании "Группы 47", долго слушая многодумные и длительные чтения текстов, он вдруг нарушил табу. На чтениях "Группы 47" не было принято обсуждать какие-то общелитературные проблемы, там нужно было говорить о конкретных текстах, он же выступил с абсолютным поношением публики, обвинив современную литературу, – в частности, немецкоязычную, – в описательстве, в отсутствии новых приемов, в закоснелости. Да, наверное, не без саморекламы небольшой. Об этом сразу все стали писать, спорить. Его вещи этого времени, и первая большая вещь "Шершни", и "Разносчик", экспериментальный опыт написания детективного романа, привлекали внимание. Потом появились одна за другой "Страх вратаря" и "Короткое письмо к длинному прощанию", его путешествие в Америку. Они привлекли к нему внимание, он очень быстро стал первым номером в литературе. В советской России тогда его довольно рано по прежним меркам перевели, выпустили огромным тиражом скромного вида сборничек под названием "Повести".
– Да, я помню, какой ажиотаж был вокруг этой книги, потому что экспериментальную литературу тогда почти не переводили.
– Его не очень много у нас переводили, к сожалению. "Учение горы Сен-Виктуар", очень неплохая вещь, переведена. Пять лет назад перевели "Дон Жуана" очень удачно и правильно. В журнальном варианте "Женщина-левша" в свое время привлекла внимание читателей.
– К сожалению, он гораздо меньше известен как кинорежиссер, а его фильм "Женщина-левша", который он поставил по своему роману, на меня произвел огромное впечатление. У него есть еще несколько фильмов, в частности, "Болезнь смерти" по книге Маргерит Дюрас – тоже выдающееся кино.
– Несомненно, его работа с Вимом Вендерсом чрезвычайно интересна. "Небо над Берлином" – большое явление в кинематографе. Действительно, огромный автор, яркий, интересный, несмотря на грибно-садовую жизнь. За исключением югославской истории, его вещи не публицистичны, а философичны – это попытка созерцательно-осмысленного восприятия мира, природы, поэзии, живописи. Несомненно, он удивительный мастер литературы, удивительно владеет письмом.
– Со времен его дебюта прошло уже больше 50 лет, наверняка его уже пытались сбросить с корабля современности, как всегда бывает. Эльфрида Елинек говорила, что Хандке заслуживает Нобелевской премии. Но наверняка есть и недоброжелатели, считающие его старомодным. Какое сейчас к нему отношение австрийских читателей?
– Его по-прежнему высоко ценят. Конечно, мне его блестящее десятилетие, 70-е – начало 80-х годов ближе, хотя пьесы продолжают поражать и читателя, и зрителя своей новацией. Эта лирическая манера, замедленные движения, медленное возвращение… Да, есть и критические голоса. Говорят, что у него нет проблем современной жизни, ангажированности, социально критического взгляда. Но он блестящий художник, блестящий мастер. Его поздняя манера установилась к середине 80-х, но уже проклевывалась и в ранних произведениях. В прозе прежний эксперимент отошел на второй план. Можно назвать это старомодным, наверное. Но он умеет писать. Сбрасывающие с корабля современности чрезвычайно интересны и забавны, но лишены одной очень важной вещи – они не владеют словом. Я вынужден здесь бросить и камушек и в огород отечественной литературы. Блестящие, интересные сюжеты, опыты, игра, но владения литературным словом нет. А у Хандке, несомненно, есть.
Беседовал Дмитрий Волчек.