Пора умирать. Ольга Токарчук. Правек и другие времена

Ольга Токарчук. Правек и другие времена. Пер. с пол. Т. Изотовой. М.: Эксмо, 2021.

«Правек и другие времена» - третий роман Ольги Токарчук, впервые опубликованный в 1996 году. По-русски он выходил в издательстве «Новое литературное обозрение» в 2004 году еще до того, как писательница получила широкое международное признание, а в 2021 году был переиздан «Эксмо». Из романа в роман у Токарчук кочуют одни и те же темы, главные из которых смерть и движение как антитеза смерти. И тянется поверх этих тем какая-то особенно пессимистическая аура. То, что жизнь всегда продолжается – это частая концовка в произведениях писателей, который верят в прогресс и лучшее будущее. Иными словами, писателей-гуманистов. В случае Токарчук тотальность смерти почти ничем не преодолевается – ни религией, ни наукой, ни хотя бы древнегреческими представлениями о переселении душ. Смерть – это лишенная красок точка конца, и здесь невозможна поэзия. Тем не менее «Правек и другие времена» позволяет читателю понаблюдать именно за жизнью – своего рода прощальное свидание перед могилой.

Правек – это крохотное местечко в Польше, фактически, деревня. Это место метафизическое, здесь есть места, где материя создает сама себя из ничего, и места, где материя уходит в небытие. Но если смотреть обычными глазами, то можно увидеть следующее: здесь течет река, есть свой богатый помещик, живущий в так называемом дворце, есть священник ксендз, поля, пруды и лес, а самое главное – это мельница, которая приводит в движение мир. И за половину 20-го века так и не появляется ни одного магазина. Начинается история в 1914 году, когда жителя Правека Михала Небесского призывают в русскую армию. У него остается беременная жена по имени Геновефа, которая уверена, что ее беременность – это залог того, что Михал вернется живым. После окончания войны он действительно возвращается – оборванный и больной поносом. За эти годы уже подросла дочь Мися. Жизнь продолжается, рождается еще один ребенок, которого нарекают Изыдором. История этого Изыдора непонятна – то ли он дурачок, то ли просто не вышел лицом. Во всяком случае, всю свою жизнь он проведет с родителями и сестрой, так и не освоив никакого путного ремесла. Когда приходит время, Мися сочетается браком с Павлом Божским, местным парнем, который мечтал выучиться на фельдшера, а в итоге стал наемным сотрудником у еврея, торговавшего лесом. Многие люди живут в Правеке – и депрессивный помещик Попельский, рано захворавший и потерявший вкус к жизни, и лицемерный ксензд-настоятель, и безумцы, и девицы-бродяжки легкого поведения, пока жизнь всех их разом не меняется с началом новой войны. Правек занимают немцы, евреев либо увозят, либо расстреливают, потом приходят русские и фронт проходит как раз через Правек. Немцы однозначно злодеи, но они хотя бы похожи на поляков, а русские были совершенно другие. Их лица имели «странный цвет, как если смотреть в речную воду в солнечный день». Это было тяжелое испытание для всех. Некоторые женщины не понимают, зачем рожать детей, когда кругом война. Словно сам Бог, как опытный бухгалтер, внушил им эту мысль, чтобы уравнять графы «приход» и «расход» в человеческом хозяйстве. Бог – важная фигура в этом романе, но он вовсе не всеблаг. Важнее здесь как будто не добрая воля, а бездушный закон равновесия. Например, перед самой войной местная бродяжка по прозвищу Колоска вылечила несколько людей, но во время войны они все погибли. «Вот так являет себя Бог» - читаем в тексте после этих событий. После войны Геновефа видит бесконечную мистическую процессию убитых и понимает, что Бог тоже на них смотрит. Но почему же он не помешал их смерти?

Токарчук не просто вводит в повествование элементы умозрительной реальности, но и пытается постичь ее законы. Ее мир проницаем для ангельских чудес, хотя, может быть, чудес этих и маловато, чтобы что-то по-настоящему изменить в ходе человеческой истории. Может быть, именно голос Богородицы не дает сторожу выгнать паршивую собаку сумасшедшей женщины, которая обнюхивает дары верующих. Но этот голос молчит, когда в Правек вторгаются немцы. Ангелы здесь не столько реальные помощники, сколько просто существа, способные приоткрыть другую сторону мира, показать движение божественных сфер и омыть взор мимолетной истиной, потому уже через мгновение она исчезает. Так или иначе, человеческая душа – это объект повышенного внимания со стороны Бога и ангелов. Когда рождается Мися, ее душу приводит в мир как раз ангел. А годы спустя, когда Мися рожает уже сама, этот ангел переносит ее в Иерусалим и дает встретиться с Иисусом. Но зачем, если через секунду Мися с новой силой окунается в муки рождения? Ангелы Токарчук наблюдают мир как фильм без начала и конца. Они не извлекают пользу и не имеют разума. При этом они все знают заранее, поэтому события человеческого мира не пробуждают в них заинтересованность. Причудливые они создания – всезнающие, равнодушные, но зачем-то тратящие время на людей. Если все-таки есть желание познать Бога, то искать его нужно в движении. Он живет в изменчивости, просто люди уже утратили способность понимать его, потому что приписали Богу неподвижность и неизменность. Лучше всех понял божественные законы Изыдор. Во время войны один русский на время убедил его, что никакого Бога нет, и тогда он действительно вдруг увидел совершенно пустой мир, в котором царили тоска и безысходность. Однако через годы после окончания войны Изыдор вдруг распознал важный закон мироздания – все имеющее значение в нем можно выразить через четыре свойства или признака. Так Изыдору открывается истинная природа Бога. Но он скорее убеждается только в его вездесущности, а вовсе в его доброте.

Впрчем, религиозные ценности у Токарчук не абсолютны, и уж тем более не идеальны религиозные служители. Бог, может быть, и существует, но священники далеко не святые. Местный ксендз стремится платить людям за работу поменьше, и то только после того, как не удалось заставить их поработать бесплатно. Причем это был совет самого Бога. «Бог Ксендза Настоятеля бывал иногда очень похож на самого Ксендза Настоятеля,» - пишет Токарчук. Однако отдельные истории в романе все-таки пронизаны некоей религиозной энергией. Библейские предания преломляются, чтобы дать новый и, прямо скажем, неканонический взгляд на отношения человека и Бога. Речь здесь о сюжете, посвященном местному богачу Помещику Попельскому, который заболевает и теряет смысл жизни, потому что все ему становится смертельно скучным. От одного раввина он получает настольную игру, рассчитанную на одного игрока. Эта игра описывает всю историю мироздания в миниатюре. Она разделена на уровни-миры, и про каждый мир мы немного узнаем. Хорошо бы к этим историям получить подробный аутентичный комменатрией, потому что в романе они короткие и могут потому восприниматься просто как праздная игра ума на тему Старого Завета. Метафизический и онтологический накал Библии таков, что просто от перемены слагаемых в этих сюжетах рождаются новые смыслы. В Третьем мире игры Бог превращает животных в людей, но животные не хотят превращаться в людей и убивают Бога. А в Четвертом мире человеку надоедает любовь Бога, и он просит отпустить его из рая. Человеку ни страшны ни голод, ни природные катаклизмы, и он уверен, что справится сам. Можно ли назвать их сюжеты радикально новыми? Скорее в них просто поменяли акценты.

Божественный мир уравновешивается миром безумия. Бродяжка Колоска теряет первого ребенка во время родов, после чего начинает воспринимать мир как единое тело, а не набор разрозренных предметов и событий. Но безумие в Правеке бывает и без причины, без событий, которые могут потрясти и помутить рассудок. Во сне некоторые видят, как Луна испытывает беспокойство от человеческих страданий. Безумие у Токарчук – это не кара и не расплата, и даже не элемент причинно-следственного закона. Это полноценный компонент реальности. А что еще составляет реальность, кроме божественного и безумного? Это, конечно, вещи, которым Токарчук тоже не отказывает в праве на метафизическую жизнь. Вещи имеют скрытый смысл, который не виден на поверхности. Даже банальнейшие предметы могут иметь гигантское значение: «Кофемолка – это кусочек материи, в которую вдохнули идею перемалывания. Коофемолки мелют кофейные зерна и потому существуют. Но никто не знает, что кофемолка означает вообще. Быть может, кофемолка – это осколок некоего тотального, фундаментального закона изменчивости, закона, без которого мир не мог бы обойтись или был бы совершенно иным. Может быть, кофемолки – это оси реальности, вокруг которых все крутится и вертится, может, они для мира важнее, чем люди». Сколько же тогда смысла можно найти в простом дереве! Здесь Токарчук тоже очерчивает целую философию, утверждая, что деревья пленники пространства, но не времени, и что они живут в вечном сне без ощущений и образов. По-видимому, именно из деревьев изливается всеобщий закон развития и покоя. Время, когда все бурлит, кипит и развивается, герои романа называются «годом яблонь», а время покоя и наслаждения бытием – «годом груш».

Мир, наполненный божественным присутствием, безумием и осмысленными вещами, пожалуй, трудно похоронить под какой-то одной идеей, потому что он слишком разный. И тем не менее, ближе к концу мы попадаем в поле притяжении уже одной-единственной мысли, которая перечеркивает достижения предшествующего опыта, будь это опыт восхождения на небеса или спуска в глубины мрака. Эта мысль – неизбежность и тотальность смерти, и ее вступление в права так холодно и неприятно, что Токарчук вполне можно назвать пессимистичным писателем. Впрочем, предвестники этого встречались и раньше. Вот Мися ребенком играет с помадой матери и вдруг видит образ самой себя перед смертью. Младенческий мир, бесформенный, прорастает в детский, где уже рождаются первые смыслы, но эти первые смыслы почему-то связаны не с радостью свободы, а с неотвратимым концом. С возрастом ситуация закономерно усугубляется. Мися начинает сознавать свою конечность. Она даже отказывается верить в обновление природы весной. Нет, полагает она, так, как сейчас деревья уже не зацветут, все будет другим. Даже Изыдор, который после смерти сестры заканчивает в доме престарелых и который познал божественный закон, думал, что «старость открывает тот третий глаз, которым можно все видеть насквозь, который позволяет понять, как устроен мир, но ничего не стало более понятным. У него лишь болели кости и он не мог спать». В общем, конец один. Один герой в конце так и говорит: «Пора умирать». Хоть Токарчук и говорит в философском ключе что «смерти нужно учиться, это своего рода экзамен», в сущности, после смерти у нее ничего нет – точка, тупик, плита. И видя эту всеобщую смерть в конце и отсутствие новых ростков, трудно побороть ощущение, что и сам жизненный путь людей, как он описан в романе, имел какой-то смысл. Разные люди, разные жизни, разный опыт – но все это совершенно мясницким образом обрывается смертью. Проза Токарчук вряд ли способна утешить или подарить надежду, однако представляет собой смелую и дерзкую попытку взглянуть истинной реальности в глаза.

Сергей Сиротин