noblit.ru
Французская писательница Эммануэль Пагано написала больше полудюжины романов, но в 2020 году жюри Международной Букеровской премии был замечен перевод на английский ее сборника рассказов «Лису голыми руками», который по-французски вышел еще в 2012 году. Судя по этому сборнику, Пагано тяготеет к интровертной прозе, бедной динамичными событиями, но богатой оттенками внутреннего мира. Правда, интровертный мир ее героев существует не сам по себе в маринаде эгоистических рефлексий, а в столкновении с другими людьми. Разумеется, интроверт после такого столкновения не превращается в экстраверта, но этот опыт как бы сокращает дистанцию между человеком и миром. Ощущения приобретают объем, чувствование становится острее, притом что проблемы реальной жизни, проникая в мир интроверта, вовсе не превращают эту прозу в социальную. Здесь вообще нет понятия «группа людей». Все встречи всегда один на один. Есть я и есть другой.
Сюжеты этого сборника не могут похвастаться головокружительными поворотами. События в них могут быть весьма важными, но эта важность возникает исключительно после пропускания через призму восприятия главного героя. Реальные временные ориентиры возникают редко, как, например, в рассказе «Совершеннолетняя летом» (Majeure en été), и только здесь есть какая-то гравитация социальной реальности. По его сюжету девушка живёт с родителями, мамой и папой. Она недавно сдала экзамены на бакалавра, и хотела бы поступить в университет, но родители, напуганные событиями мая 1968 года, побоялись, что в университете их дочь превратится в нечто распущенное, ужасное, напоминающее обкуренного хиппи. Поэтому девушка живёт в доме как в тюрьме, родители постоянно кричат на неё. Папа играет в петанк и даже не позволяет дочери послушать радио. Тем не менее ей это удаётся, и по радио она слышит, что 5 июля 1974 года принимается закон о том, что совершеннолетие во Франции теперь наступает в 18 лет. Девушка понимает, что свободна, и на глазах у родителей уходит из дома. Но совершенно несомненно, что эта свобода не будет направлена на разнузданное потребление. Это скорее будет свобода движения.
В «Лисе голыми руками» вообще очень многое завязано на движении. Персонажи этого сборника ходят пешком, занимаются автостопом и ездят на машине. И это беспрестанное движение тоже приводит к постоянным контактам, иногда совершенно причудливым. Например, герой рассказа «Слепая зона» (Nos angles morts) намеренно подставляется под едущие машины, чтобы, уйдя в последний момент от аварии, напугать водителя. Но это не безрассудная глупость, а практика самопознания, для которой тоже нужен другой. Вот что говорится в этом рассказе: «В нас всегда есть места, которые мы не видим и не знаем. Например, затылок. Коснуться его можно, но вот увидеть – это совсем другая история… И наш голос, который мы слышим только изнутри нас. Такой голос неверный. Верный – это тот, который слышат другие, потому что голос – это связь с другими, разве нет?» Сюжет с другим обыгрывается у Пагано неоднократно. В рассказе «Короткий путь» (Le raccourci) одна кузина приезжает на похороны другой, которая была похожа на нее очень сильно. Этот контакт с другим словно расставляет все на свои места («Нельзя познать самого себя, можно только уловить слова и образы в голове других, чтобы увидеть себя чуть яснее»). То же самое другими словами выражено в рассказе «Отмена» (Le décommande), когда герой видит себя отраженным во взгляде другого. Или взять рассказ «Блестки» (Les paillettes), в котором героиня по отметинам, пятнам и загибам ищет в книгах признаки и следы других читателей.
Контакт с другим – это не просто точка соприкосновения, а пространство, где можно развернуть исповедальный монолог. В «Домашнем безумии» (La folie domestique) девушка ведет монолог перед пожилым человеком, которого, инвалида, ее мама сделала членом семьи. Этот пожилой человек всегда улыбался и со всеми был одинаково мил. Теперь девушка как бы рассказывает этому человеку правду о нем. Это исповедь, но не о себе, а о другом, и в нее проникает горечь. Каков теперь статус этого человека, когда мать умерла? Может, он теперь и наследство получит? Мама любила его больше, чем родных детей, и даже мыла его сама. Женщина намерена раскрыть правду. С одной стороны, перед ней инвалид, которого она как будто не намерена больше жалеть. А с другой стороны, это человек со своим миром, пусть и жалким, который как минимум требует немало времени на рассказ о себе.
Герой или героиня у Пагано всегда стремится понять что-то важное о жизни, возможно, саму природу времени. И простые вещи, окружающие нас, рукотворные или нет, могут об этом сообщить. Так, в рассказе «Паззл» (Le Puzzle) мы постигаем время через образ дерева. Маленькая героиня этого рассказа, живущая на ферме, помнит, что со всей округи к ним приезжали люди, чтобы посмотреть на липу, а также купить фермерского сыра.
Но потом липа упала, и больше никто на ферму не приезжал. Однажды один фотограф привёз девочке паззл, сделанный из фотографии липы. Не такое уж важное событие, казалось бы. Однако годы спустя этот паззл найдет отец уже давно выросшей девочки. Находка на мгновение вернет нас в прошлое, но не уберет «груд молчания», среди которых живет отец. Пагано не подводит нас жестким выводам о неумолимости времени. Ее чувственная проза плохо вяжется с палаческими ударами реализма. Можно было бы сказать, что этот рассказ о мягкой неумолимости времени, как будто еще остается шанс с ним договориться, а если не договориться, то просто отказаться от попыток выйти из его комфортного плена. Героиня рассказа «Родные языки» (Les langues maternelles) вообще обращается к будущему и, страдая от боли после родов, представляет себе смерть своего сорокалетнего сына и рождение внучки. Как будто нет разницы между тем, прожила ли она уже жизнь и только собирается прожить. И она тоже обращается к другим: «Другие, помогите мне!»
Не все герои Пагано стремятся к идеальному счастью, какое изображают на открытках. Страдания для них тоже часть жизни, и они не хотят от них отказываться. Здесь можно обратиться к рассказам «Хромая собака» (Le chien à contretemps) и «У целителя» (Chez le guérisseur), где действует героиня, в детстве повредившая ногу в аварии. Только тридцать пять лет спустя нашелся доктор, который смог ее вылечить. Но женщине уже не нужна здоровая нога, она хочет вернуть больную, потому что именно с больной ногой она жила, а теперь жизнь как будто кончилась. Пусть раньше она пребывала в постоянном трауре, но «траур – это значит жить с ощущением времени в теле». Да, раньше она чего-то ждала, но в таком ожидании она прозревала смысл времени. В итоге и сам доктор решил прекратить врачебную практику. Контакты людей друг с другом у Пагано не проходят бесследно, они заставляют их меняться.
В каком-то смысле проза Пагано посвящена странностям. Это не детективные странности, и они не доходят до напряжения триллера. Иными словами, они не являются структурными элементами какого-либо жанра. Это странности обыденной жизни, лики изнанки каждодневного существования, социальное дно, хотя и без акцента на социальных проблемах как таковых. Встреча с магазинным с вором и попытка его накормить («Бодрствующая», Vigile). Болезненный поиск матери бродягой, несомненно представляющий собой клинический случай, хотя героине этого бродягу хочется наоборот приласкать («Ложь циклевщиков паркета», Le mensonge des raboteurs de parquet). Попытка разузнать о странном доме, на котором нарисованы синие линии и который поэтому напоминает подарочную упаковку («Дом-послание», La maison message). Мусорщик, который когда-то долго учился, но в итоге превратился в человека, сортирующего мусор в контейнерах («Упасть с нее», Tomber d’elle). Легкость, с которой цыгане с детьми селятся в местах, не предназначенных для проживания («Дети асфальтовой компании», Les enfants de la société des asphaltes). Аптекарь, выставляющий картины в своей аптеке так, чтобы водители, останавливающиеся у светофора, могли на них посмотреть («Воспользуйтесь светофором», Profitez du feu). Но такие контакты со странностями и странными людьми вовсе не приводят к окончательному пониманию или прозрению. Например, безумца на дороге из рассказа «Дурак и гражданское строительство» (Le débile et le génie) невозможно свести к готовой формуле, даже если привлечь достижения наук о социуме.
Если считать, что существует такое понятие как женская проза, то, наверное, проза Эммануэль Пагано такая. Она чувственная и ищущая, но не использующая в своем поиске рациональные категории. Она обращает внимание на детали, которые больше никто бы не заметил, и вообще задерживает взгляд на каких-то экзистенциальных сломах, человеческих следах, которые как будто так же живы, как сами люди. Вот хороший пример: «Я не люблю покинутые вещи. Нет, я их люблю, но не люблю их видеть, я их чертовски жалею и поэтому не люблю их видеть. Я пытаюсь сделать их менее сиротливыми, представляя в какой-то момент их владельцев в месте, где их нахожу, даже самые незначительные вещи, как этот простой волос майским вечером, курчавый волос, прицепившийся к сидению и сверкающий на свету» («Пассажирский столик», Ta table passagère). Или какой писатель-мужчина смог бы подметить разницу в кашле ребенка и взрослого: «Кашель малышей кажется идущим издалека, очень издалека, дальше, чем из легких, не снизу. А в кашле взрослых чувствуется стеснение, как будто в руках мнут или рвут жирную бумагу, такой кашель всегда поблизости» («Слова из глоток», Les mots des gorges). Бывает у Пагано, что реальность мира и реальность желания быть кем-то пересекаются и способны завести в тупик – но лишь рациональный разум, а не чувственный. Как понять разумом вот такой фрагмент: «Я чувствую себя одинокой, даже если предпочитаю ей быть. Я чувствую себя одинокой, даже если стремлюсь ей не быть. Я чувствую себя одинокой, даже если в действительности ей не являюсь»?
Так или иначе, интровертные герои и героини сборника «Лисицу голыми руками», плохо или наоборот прекрасно все зная о себе, все равно не могут утонуть в стоячей воде своего эго, потому что жизнь сталкивает их с другими. Контакт с другим – пожалуй, именно об этом проза Пагано, если говорить о настоящем сборнике. Возможно, само повествование – это тоже опыт выхода на какой-то межличностный уровень. Пусть даже и непонятно подчас, что такой рассказ дает. Может, ты таким образом проживаешь жизнь, может, ты ее уже прожил, а может, только притворяешься, что проживаешь. Или еще один вариант - ты превращаешь рассказ в жизнь («Ложь циклевщиков паркета», Le mensonge des raboteurs de parquet). То, что получается в итоге, может даже привести к концу света, но конец света у Пагано – это просто вид обстоятельства. Когда наступает конец света, нужно просто развернуться и двинуться назад («Слепая зона», Nos angles morts). Свобода, истина, сильное чувство – все эти вещи существует у Пагано скорее в виде моментов и путь к ним то ли затрудняется, то ли наоборот облегчается чередой странностей. В итоге к миру, изображенному в книге, как будто можно прикоснуться. Также несомненно и то, что внутренний взор ее героев и героинь направлен в самую глубь загадок мироздания и нашего человеческого общежития.
Сергей Сиротин