noblit.ru
Татьяна Толстая. Кысь. Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2021.
Роман Татьяны Толстой «Кысь» входит во всевозможные списки современной классической литературы. В связи с этим автора часто спрашивают: почему вы не написали ничего крупного со времен публикации «Кыси»? Очевидно, что и написание дебютного романа далось Толстой нелегко – он создавался в течение 14 лет. В книге чувствуется эта колоссальная и длительная работа. Толстая мастерски работает со словом, находя и подбирая такие выражения, которые мы не сразу вспомним на родном языке. Это штучный товар, изготовленный из драгоценных камней. Полет фантазии, который пытается сдержать хтонический русский ужас, элементы постмодернистского мировоззрения, а также классическая русская абсолютизация ценности просвещения – все это «Кысь».
Толстая описывает будущее, но будущее не прогресса, а наоборот тотального упадка. Причем это не просто падение уровня жизни, это мрак почти примитивного общества. После очевидно ядерного взрыва русская цивилизация сводится к городу Москве, который переживает ряд переименований и превращается в некое архаичное феодальное государство, населенное темными крестьянами и надзирателями. Чтобы увидеть последствия ядерного взрыва, далеко ходить не надо. У многих на теле есть какие-нибудь уродства, а интеллектуальные способности соответствуют каменному веку. Есть немногочисленные так называемые Прежние – это люди, которые родились до взрыва, но и на них радиация отразилась определенным образом. В частности, они не умирают своей смертью и могут закончить жизнь лишь отравившись или попав в происшествие. Жизнь в Москве будущего уныла. Из еды только мыши, из питья – квас, и еще есть заменитель алкоголя, называемый «ржавь». Даже хлеб едят нечасто, потому что его расходуют как приманку для мышей в избах. Москва стоит одиноко. Вокруг леса, разве что на юге обитают «чеченцы», которые считаются врагами. Опасно покидать пределы города. В лесу на ветвях сидит кысь – страшное существо, которое может забрать душу. Чем больше темноты в разуме, тем сильнее страхи.
Один из жителей бывшей столицы – это простой молодой парень Бенедикт. Его мать была Прежней и прожила сотни лет, но, увы, ее жизнь забрал «огнец» - коварный плод дерева, который является деликатесом, но иногда может вызывать смертельные отравления. Отец ушел еще раньше, поэтому Бенедикт остался один. Он типичный представитель своего общества, то есть темный и необразованный молодой человек, не понимающий ничего из того, что ему иногда рассказывают Прежние. Правда, в заслугу ему могут быть поставлены умелые руки. Если что надо сделать руками, тут он мастер. Бенедикт планировал стать истопником, есть такая почетная должность в городе. Истопник – это хранитель огня, и если у кого погаснет печь, истопник всегда может ссудить угольков. Однако старшие рассудили иначе и решили дать ему образование. В итоге Бенедикт овладел грамотой и теперь трудится в Рабочей Избе над переписыванием книг. Главный в Москве – это «мурза» (то есть надзиратель) по имени Федор Кузьмич. Собственно, сама Москва называется «город Федор- Кузьмичск». В примитивных обществах обожествляют все важное, так и Федор Кузьмич превращается в бога с атрибутами божеств реальных античных обществ. Все убеждены, что именно Федор Кузьмич создал письменность, дал огонь и изобрел колесо. Нет конца потокам славословий по его адресу. И, конечно, Федор Кузьмич написал все книги. Их-то Бенедикт и переписывает. Конечно, любой искушенный читатель узнает в творениях Федора Кузьмича Маяковского, Мандельштама и других, что наводит на мысль о каком-то вселенском обмане. Власть напоминает мошенника, а народ – обманутую жертву.
Но бояться властей все же следует. Считается, что старые книги, изданные еще на бумаге, вызывают болезни, поэтому у народа они изымаются. Занимаются конфискацией страшные санитары, разъезжающие на красных санях, и Бенедикт больше всего на свете боится, что санитары приедут к нему. У них даже есть специальные острые крюки, чтобы отбирать книги. И если бы они только забирали книги! Самое ужасное, что они могут отправить человека на принудительное лечение. Так, в страхе перед санитарами и кысью и живет Бенедикт. В Рабочей Избе занят не только он один, есть и другие, в том числе и девушки. Одну такую девушку по имени Оленька Бенедикт просто обожает. Окажется так, что ему удастся исполнить заветное желание и жениться на ней. Когда он войдет в новую семью, ему придется сделать страшные открытия. Но будет также и нечто очень замечательное: Бенедикт получит доступ к гигантской библиотеке и прочитает в ней все книги. Вчерашний недоросль превратится в книгомана, обожествляющего слово. Для Прежних он, впрочем, так и останется недорослем, потому что количество прочитанного у него так и не перейдет в качество. Но тем не менее. На фоне крестьян, ужинающих бульоном из мышиных хвостиков, Бенедикт однозначно заслуживает если не симпатии, то хотя бы внимания и участия.
Текст Толстой достигает филологического совершенства и особенно обаятельна работа словообразования. Грибы называются грибышами, козлы - козляками, ложки - ложицами, черви – червырями. Писательница с неистовой силой защищает букварную истину: язык – это наше богатство, и его нужно беречь. Даже болвана, у которого ядерные мутации сократили число извилин, слово способно облагородить и превратить в достойного человека. Возможно, Толстая была бы не против, если бы к Бенедикту относились как к инвалиду в команде здоровых легкоатлетов. Но в действительности можно поразиться тому, насколько апологетически по отношению к темноте может прозвучать «Кысь». Книги, которые читает Бенедикт, безусловно, обращены к разуму и интеллекту, и наш герой понимает их скорее поверхностно. Его радует сам уход в другие миры, притом что анализировать тексты он, пожалуй, не может. Но разве так уж скудна его жизнь даже и без книг? Толстая, по-видимому, невольно защищает важнейшее антропологическое наблюдение: так называемые примитивные общества вовсе не являются примитивными. Разумеется, рациональным образом Бенедикт может понять немного. Когда он встречает слово «конь» в стихих Федора Кузьмича, он думает, что речь идет о мыши. А строчка «конь бежит, земля дрожит» тогда означает, что мышь большая. Когда ему рассказывают о горючем бензине, это вообще за пределами его разумения. Ведь бензин жидкость, то есть своего рода вода, а вода не может гореть. Если же речь заходит о защите книг, Бенедикт понимает все буквально. Книги, по его мнению, нужно защищать прежде всего от мышей. Возвышенными же книги называют потому, что их ставят высоко – опять же чтобы мыши не добрались. Разум Бенедикта не может сделать качественный скачок, поэтому Бенедикт не интеллектуал, а просто потребитель книг. Но Прежние и в этом готовы увидеть подлинную человеческую искру.
Разумеется, читатель понимает, что лучше быть человеком. Однако и полуживотное состояние жителей Федора-Кузмичска – это вовсе не тупик. Наоборот, оно предполагает даже еще более тесный контакт людей с природой и окружающим миром. Бенедикт умеет радоваться хрусту снега и синему небу, и темнота ночи вовсе не делает его угрюмым и бесчувственным. Он идеально вписан в свой мир и прекрасно усвоил главное, что нужно для выживания. Это прежде всего понятия «свой» и «чужой». Причем «свое» - это еще одновременно «теплое», животная, но одновременно и вполне философская аналогия. «Свой он немножко как ты сам» - замечает Бенедикт. Слово «философия» ему известно (он его коверкает как «фелософия») и обозначает он им как раз тонкие и невыразимые ощущения, в сущности, и делающие его таким же живым и сложным человеком, как и Прежние. Душа Бенедикта как будто открыта к мироощущению более высокого уровня, но тем не менее не способна принять его реальное содержание. Поэтому у него все ограничивается ощущениями, которые он не может объяснить – тоской, страхом, боязнью не узнать привычное.
Вообще же жизнь управляется просто и понятно. В светлый лес радостно ходить, значит это хорошо. А в темном лесу кысь живет, туда опасно ходить, это плохо. Можно вполне обходиться и без книг. Для Прежних неграмотность – это ужас, тогда как для подобных Бенедикту никакого ужаса в этом нет. К счастью ведет вовсе не развитый интеллект, и это важное наблюдение, которое можно сделать в этом романе. Страх потерять душу и эйфория от взгляда на небо не зависят от числа прочитанных книг. Вот это и есть человеческая искра. Она даже важнее морали, ведь мораль – это вроде бы хорошо, но делает жизнь слишком скучной. Бенедикт имеет опыт пребывания на обоих полюсах. От ощущения счастья, вызванного уже тем, что он просто думает правильные мысли, он может в тот же день под вечер прийти к состоянию хайдегеровской тревоги от заброшенности в этот мир. С одной стороны, если в ветре слышится голодный вой, значит мир – это угроза. С другой, от кыси можно избавиться, если не думать о ней. Все это говорит о том, что знания у Бенедикта есть, просто они не «интеллектуальны». К тому же есть у него свойство, характерное для тех, у кого много знаний и соответственно много печали. Это смутная неудовлетворенность. У него все есть, но как будто чего-то не хватает. Если же вернуться на бытовой уровень и оставить разговоры о философии и душе, то здесь Бенедикт вполне может сойти за эксперта. Достаточно послушать, например, как он оценивает разные сорта древесины и для чего они пригодны.
Пожалуй, в мире «Кыси» есть что-то постмодернистское. Есть мрак невежества (все-таки для читателя это мрак) и есть вкрапления привычных нам сведений о жизни в России в 1980-е и 1990-е, которые своим нарочитым диссонансом действительно звучат как постмодернистская игра. Или сохраняющийся в постъядерной феодальной Москве подоходный налог в тринадцать процентов, который берут с «бляшек» (или «рубляшек»), выполняющих роль валюты. Но ценность слова и литературы вознесена Толстой на недосягаемую высоту, где никаких игр уже нет. В защиту этого тезиса можно привести цитату из самого романа:
«Ты, Книга! Ты одна не обманешь, не ударишь, не обидишь, не покинешь! Тихая – а смеешься, кричишь, поешь; покорная – изумляешь, дразнишь, заманиваешь; малая – а в тебе народы без числа; пригорошня буковок, только-то, а захочешь – вскружишь голову, запутаешь, завертишь, затуманишь, слезы вспузырятся, дыхание захолонет, вся-то душа, как полотно на ветру, взволнуется, волнами восстанет, крылами взмахнет!»
Сергей Сиротин