Жемчуга звёзд рассыпались по небу. Ветер в очередной раз принёс запах цветов, легко коснулся кожи теплом и тут же прохладой. Рик, сидя за уличным столиком и разглядывая весеннюю ночь, вдруг обратился к Майку:
- Странная ночь. Похоже, Майк, придётся прогуляться.
Застывшие волны шифера чувствовались спиной, шероховатость его поверхности ощущалась кончиками пальцев, вниманием же Майк утонул в бездне неба. Ведь ночь была достаточно хороша, чтобы, лёжа вот так вот на крыше, смотреть на звёзды. Упала одна звезда, другая, и Майк спросил:
- Ты тоже что-то ощущаешь, да?
Покой разлился по телу, и оно отказывалось двигаться, блаженство правило им. Глаза закрылись, а небо осталось перед взором. Глаза открылись, и небо с новой силой отразилось в душе.
Вдали, над рекой, ночная птица песней изливала свою печаль. Рик положил голову на столик и впустил печаль внутрь, позволив ей на время остаться единственной эмоцией, а затем, когда сладкая горечь стала ощущаться всё острее, прогнал её.
Глубоко вздохнув, он закрыл глаза. Ветер лаской прошёлся по его волосам и умчался бродить в темноте.
Деревья шептали своими листьями и покачивали ветвями: ветер пригласил их на плавный танец. Над головой прохлопали чьи-то крылья и умчались прочь; где-то со звоном закрылась дверь; со стороны трассы донёсся звук одинокой машины; шорох камыша раздался на пределе слуха.
Серая пёстрая кошка появилась из глубины двора, села на цемент дорожки, мяукнула и неспешной походкой растворилась в ночи. Рик открыл глаза.
- Майк, спускайся! Сегодня ночью что-то должно произойти.
Майк это хорошо понимал. Пришлось разрушить уют под открытым небом, медленно приподняться, медленно, дабы сохранить равновесие на покатой крыше, размять суставы. Разминка вдруг плавно перетекла в прыжок вниз. Мягкое, бесшумное приземление, и Майк в несколько секунд оказался сидящим рядом с Риком.
- Вставай. Я чувствую, что уже начинается. Надо идти.
Расслабление сделало своё дело, и Рику пришлось приложить усилие, чтобы оторваться от поверхности стола.
Пройдя сквозь занавес света уличной лампы, они вошли в застеклённую прихожую, и не услышали, как пение ночной птицы вдруг изменилось. Словно бы сама птица исчезла, а остался лишь её голос, звучавший из пространства, не принадлежащего видимому миру, но каким-то образом проникнувшего в него.
И, вторя этому потустороннему пению, по-над рекой и камышами сладостным ручейком полился звук флейты.
