Роман Джона Максвелла Кутзее
«В ожидании варваров» исследует то, что происходит при столкновении личности и государства. Чтобы произведение как можно полнее было сопряжено с этой проблемой, Кутзее не дает никакой конкретики, и сюжет книги болтается где-то в безвоздушном пространстве, готовый примкнуть и стать частью любой исторической атмосферы. Из книги известно, что существует Империя и существует город-крепость на ее границе, а главное, известно, что где-то за пределами Империи существуют варвары, которые в мыслях граждан Империи укрепились намного прочнее, чем в реальных степях, простирающихся за городом. Мэр города, он же рассказчик, старый и спокойный человек, мечтающий о скорой пенсии и покое, оказывается против своей воли вовлеченным в странные события, вызванные прибывшим в город отрядом тайной полиции во главе с полковником Джоллом. Причина прибытия полковника таинственна – «чрезвычайная ситуация». Отряд Джолла в поисках варваров – а все дело всегда было в них – совершает небольшие вылазки и сгоняет в город пленных – виновных и невиновных. Среди них девушка-варвар, которая становится жертвой издевательств солдат Джолла. Когда Джолл, покончив со своей инспекцией, покидает город, мэр города берет опеку над изуродованной девушкой и, спустя некоторое время, предпринимает экспедицию, цель которой – вернуть девушку варварам. Экспедиция оказывается успешной, однако, вернувшись обратно, мэр обнаруживает, что в городе снова солдаты. Ему предъявляется обвинение в сговоре с варварами, и он попадает под стражу. Отныне его жизнь проходит в унижениях и положение его хуже собаки. В конце книги солдаты вынуждены покинуть город, поскольку намерения варваров становятся очевидными, и понятно, что скоро город будет взят превосходящими силами. Несмотря на повсеместную панику, высокопоставленный узник бежать не собирается, и, оставшись наедине со своими размышлениями, снова становится мэром уже опустевшего города.
Представляя государство на примере горстки тщеславных и не очень думающих людей, Кутзее пытается сделать его мотивы примитивными и не имеющими силы. Поначалу это кажется не совсем оправданным, т.к. в конце концов угроза действительно может существовать. Однако далее выясняется, что интересы государства – это фикция, некий бумажный номинал, где-то у кого-то лежащий на письменном столе и в обеспечение которого идут неповинные люди. Мэру города в такой ситуации, мечтающему о времени, когда всех людей будет заботить только собственный покой, эти интересы безразличны тех пор, пока дело не докатывается до преступлений. Размеренный, античный в своей приближенности к природе образ его жизни прерывается, и вопрос об уместности бунта даже не возникает – бунт возникает сам собой как условие существования, утверждающего свое право. Однако бунт, описанный Кутзее, не является центральной проблемой и примечателен тем, что не несет в себе никакого героизма. Он последовательно развенчивается некой объективной реальностью, лишенной логики, в которую рассказчик в конце концов сам почти начинает верить. Счастливый и спокойный мир для главного героя существует только в его мыслях, хотя когда-то он, по всей видимости, существовал на самом деле, в этом самом городе на окраине Империи.
Разнесение мысли, любви ко всяческим гуманитарным наукам (мэр города периодически изучает свою коллекцию древних табличек, собранную им за стеной) и материальной, антинатуралистической реальности Кутзее объясняет тем, что, к сожалению, существует История. Как таковая История противопоставлена естественному течению времени. История – это обособление от него. Она создана Империей для собственной самозащиты. Жертвами такой дальновидности становятся люди.
Почему мы утратили способность жить во времени, как рыбы живут в воде, а птицы - в воздухе; почему мы разучились жить, как дети? В этом повинна Империя! Потому что она создала особое время - историю. Тому времени, что плавно течет по кругу неизменной чередой весны, лета, осени и зимы, Империя предпочла историю, время, мечущееся зигзагами, состоящее из взлетов и падений, из начала и конца, из противоречий и катастроф. Жить в истории, покушаясь на ее же законы, - вот судьба, которую избрала для себя Империя. И ее незримый разум поглощен лишь одной мыслью: как не допустить конца, как не умереть, как продлить свою эру.
В книге уделяется много места различным описаниям. Горожанам и тем, кто вне города, быту, варварам, военным. Все осуществлено через призму восприятия главного героя. Результатом становится спокойное, почти меланхолическое повествование, напоминающее лишенные эмоций исторические хроники. При этом все построено на сплошных контрастах: примиряющему тону мэра противостоят отрывистые реплики военных, глухих к аргументам; десятилетиями державшемуся порядку противопоставлены мгновенные перемены, связанные с приходом солдат; на смену натурализму и открытости жизни приходят антинатурализм и скрытность. Причем среди всего этого важен в первую очередь антинатурализм, на котором Кутзее строит основной художественный эффект. Но, по всей видимости, у автора нет желания шокировать читателя. Уместнее всего говорить просто о реалистичности как она есть. Обращение к ней продиктовано необходимостью немедленно ощутить результат действия в абсурдном мире. Кроме того, новые условия означают новое поведение людей. И в таких условиях выводы главного героя, сделанные им для самого себя, имеют большую силу. Когда раны, кровь, грязь и вонь становятся обычным делом, мэр города, сам являющийся частью этой отвратительной картины, находит силы пройти мимо с видом свидетеля и назвать все своими именами. Это означает, что свои размышления – свою самую твердую позицию – он не намерен сдавать ни в коем случае. Он был и остался слабым человеком, однако негативный опыт не помутил его разума и не помешал создать точной хроники собственного города. И у него даже осталась надежда, что эта хроника сослужит кому-нибудь свою службу.
Точно таким же образом проходят испытания его жизненные идеалы. Несмотря на собственное противопоставление государству, главный герой остается образцовым сыном если не Империи, то своей цивилизации. Он не видит смысла в военном противостоянии варварам, но вопрос о превосходстве одного типа людей над другими он для себя давно решил. Он верит в то, что его цивилизация принесла в мир образ жизни, близкий самой природе, и что это должно найти отклик в душе любого человека. Иначе он не человек. Если варвары пойдут на них войной, то, считает он, они скорее изумятся образу их неспешной их жизни и в связи с этим задумаются о собственном пути, чем продолжат свое кровавое шествие. В этом смысле такая надежда делает из главного героя фрагментарного космополита. Космополита всех кусков планеты, где нет варваров. И это больше, чем просто быть гражданином Империи, потому что сама Империя едва ли имеет такую географию.
Повествование псевдополифонично. Это очевидно хотя бы в силу того, что оно ведется от первого лица. Тем не менее, то ли в силу возраста, то ли в силу своей натуры, рассказчик пытается нащупать чужую правду. Он уверен, что для всех людей нравственная аксиоматика одна и та же и что Империя, как бы она ни старалась, все же не сможет вывести новую породу людей, лишенную необходимости очищения. Очищение – ключевое слово. Рассказчик предполагает, что у каждого палача должен быть какой-то ритуал очищения, который позволяет ему заниматься своей работой. Какой именно ритуал автор, однако, не сообщает, но конкретное действие, будь оно сообщено, вероятно, убило бы всякую искренность. Поэтому на свои вопросы мэр города не получает ответов. Полифония, начатая как поиск правды, свертывается в одинокий голос, обращенный то ли космическим силам, управляющим миром, то ли к самому себе, заброшенному в мир, который невозможно понять.
Кутзее пессимистичен до самого конца, но другого и ждать было бы бессмысленно, потому что с первых страниц понятно, что книга в лучшем случае будет повествовать о смирении перед судьбой. Бытовые описания, перемешанные с размышлениями старика, мало пригодны для острых конфликтов. И в этом заслуга автора: придать маломасштабному конфликту очертания большой катастрофы и вынести из этого свой неутешительный вывод.
Мы умрем, так и не сумев извлечь для себя никакого урока. У каждого из нас в глубинах души засело нечто твердокаменное, отказывающееся признать истину.