А симпатично получилось последнее четверостишие! И ещё вот это: "мой голос вроде сердца стал". Существенно сильнее, чем всё остальное.
Первое четверостишие - в духе парижской ноты целиком, даже не Адамовича, а кого-нибудь помельче, вроде Червинской. Но оно и нужно только для набора высоты. Если его убрать, стихотворение не сильно проиграет.
Второе четверостишие можно понять только из третьего, то есть нарушена логическая последовательность без видимой причины. Тем более что голос, бьющийся в горловые стены, неумолимо вызывает в памяти Тарковского:
Гортани и губам хвала,
За то, что трудно мне поётся,
Что голос мой и глух и груб,
Когда из глубины колодца
Наружу белый голос рвётся
И разбивается о сруб.
Не белый голубь - только имя... и т.д.
И вообще больно уж сложное поведение для птицы: она и кряхтит, и поёт, и ещё кровь по венам гонит. Но с восторгом хриплый стон слушал игуанодон...
Ох, ну конечно же, не "сквозь вены", это было бы ужасно, а по венам...
"Отплюну тело, вывернув уста" - слишком пощёчина общественному вкусу. К тому же уста не выворачиваются, они просто открываются. Но "отплюну тело" - само по себе интересно.
Созвездий-столетий - рифма не просто плохая, а даже возмутительная. И где там, в созвездиях, сирень?
Рифмы на "то ж" - достояние Есенина, после него лучше их не практиковать.
Вообще после переделки стало существенно лучше.
А то такое СтМ, я тоже не знаю.
