Автор Тема: 1998 Жозе Сарамаго - Евангелие от Иисуса  (Прочитано 27112 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн SiR

  • Петер Энглунд
  • *****
  • Сообщений: 662
  • Рейтинг: 48
  • Редактор сайта NobLit.Ru
    • Просмотр профиля
    • Лауреаты Нобелевской премии в области литературы

Все, против чего начинает активно выступать католическая церковь, сразу воспринимается как проходной коммерческий продукт, набирающий очки на отрицательном пиаре, которого, как известно не бывает. Конечно, был соблазн подумать так и о романе Сарамаго. Зачем, в самом деле, коммунисту понадобилось вдруг копаться в христианском сюжете? Очевидно, что он не мог преследовать миролюбивые цели. И его взгляд на эту историю действительно является в высшей мере еретическим. Противники Христа и его сторонники за всю историю испахали поле битвы так, что там и клочка нетронутой земли не осталось. Сарамаго еще чуть-чуть удлинил окоп противников. Непохоже, чтобы он сказал при этом новое слово. Но продемонстрировал новый взгляд – возможно. Хотя, чтобы так утверждать, нужно хорошо знать библиографию вопроса, а она необъятна.

Прежде всего, Сарамаго совершенно переставил акценты. Разговоры с Пилатом, пыльный и жаркий накал сюжета у Голгофы и кульминация с возгласом «лама савахфани» у него не имеют ключевого значения. Стоит вообще задаться вопросом, почему книга называется «Евангелие от Иисуса», в то время как повествование ведется от третьего лица? Несложная логика подсказывает: в этом евангелии идет речь о том, что не могло быть передано ученикам. Ученики не могли знать, о чем Иисус говорил с Богом и каковы были у него отношения с Марией Магдалиной. И если второе у четырех из них даже не обсуждается, то первое, непередаваемое как таковое, трансформировалось в понятие мудрости, поданное в подарочной упаковке всем, кто будет хорошо себя вести. В любом случае все, что мы знаем, мы знаем от учеников. Сарамаго задается целью написать о том, что мы могли бы узнать от Иисуса. В совершенно скрытые для учеников контакты вступают три фигуры – Бог, Дьявол и Иисус. Поскольку Иисус не пишет евангелие от первого лица, остается полагать, что оно написано кем-либо из первых двух.

По собственному признанию, Сарамаго хотел изобразить Иисуса обыкновенным человеком. Задача вполне понятная и на определенном этапе даже не являющаяся еретической. Однако для Сарамаго быть человеком - значит стоять во внешнем отношении к Богу. К такому выводу, по крайней мере, приводит анализ следствий. А следствия у Сарамаго более чем красноречивы. Единственная сила, действующая между Богом и избранным народом, состоит в организации социальной жизни. Человек только кругом обязан, а в ответ получает лишь надежду. Первосвященники заняты доисторической схоластикой, суть которой в попытке снять противоречия, которые в Законе находят непосвященные. И сверх всего в обществе царят гендерное деление и дикие ритуалы. Сейчас принято считать, что с Христа, который смог встать над таким видением мира, начинается отсчет новой эры. Эта эра характерна тем, что дает вполне определенный смысл человеческой жизни, а на все ее сферы позволяет взглянуть с другой точки зрения – точки не связанного с мистикой откровения. Не будем здесь говорить о новизне или неновизне такого подхода в первом веке, лучше поговорим о том, как это видит Сарамаго.

Сделав Иисуса обыкновенным человеком (что уже пытались сделать в первые века), Сарамаго, во-первых, превратил его из Бога как такового в простого исполнителя чужой воли. Во-вторых, он лишил его поступки жертвенного смысла, поскольку не оставил ему выбора. В-третьих, даже если признать боговдохновенность чудес Христа, эта боговдохновенность перестает носить смысл доброго дара. Бог Сарамаго примитивен, коварен и зол: чудеса, им даруемые, преследуют совсем другие цели. Среди только что перечисленного самый важный пункт первый. И значимость его только выше в свете того факта, что Иисус Сарамаго все-таки является сыном Бога. Получается, что их родственная связь имеет, подобно связи обычных родителей и детей, лишь земную проекцию и не является условием ни для чего сверхъестественного. Как бы мы ни наделяли Иисуса разными способностями и дарами, над ним всегда будет довлеть обычность определения человека. А Бог тем временем приобретает еще одну степень свободы в тумане абстракций, поскольку мы имеем новый тип необъяснимости: уже и прямая причастность к Богу ни к чему не обязывает. Человеческая обычность Иисуса – в его абсолютном натурализме, в том, что для него характерно все, что характерно для людей. В этом смысле автору даже не приходится трудиться над созданием необычных условий. Иисус рождается в пещере как обычный ребенок, без сияния и нимба на голове, зато грязный и орущий. Дальнейший его путь до некоторой степени так же обычен. Конечно, здесь мы имеем дело с чертами будущего героя – задумчив, умен, иногда дерзок, быстро взрослеет – но в эти атрибуты можно одеть многих людей и из реальной истории и одеть, кстати, получше. В частности, лишить их столь бедного контакта с высшими силами и реализовать его в более протяженном и всеобъемлющем варианте. Поэтому это важно? Потому что это - художественное произведение, и здесь воображение способно охватить более дальние горизонты, в отличие от евангелия канонического, проигрывающего в живописности, и имеющего подлинный смысл лишь для верующих, и вторичный, на уровне впечатлений, для всех остальных, которые могут читать его по буквам, а могут и через строчку, пропуская неинтересные места. 

В книге Сарамаго неизбежно много говорится о Боге и Дьяволе. Дьявол по значимости занимает такое же место, как и Бог. Автор прямо так и говорит:
Цитировать
Сын мой, запомни мои слова: все, что касается Бога, касается и Дьявола.
Но надо понимать, что Дьявол – фигура такого уровня, что, называя ее фигурой, мы уже обедняем ее. Такое мощное представление само по себе порождает соблазн захватить его в область воображения, чтобы там наделить способностью ощутимого движения в реальности. Соблазн дать ему право влиять на жизнь тех, чему в том же воображении автоматически отведены лишь пассивные роли. Сарамаго, разумеется, поддается такому соблазну, что в заявленной тематике просто неизбежно. Но, поддавшись ему, он, к сожалению, избирает весьма примитивный путь. Прежде всего, это ясно из того, что книга завершается однозначным итогом. Не только земной, но и небесный смысл евангельской истории приобретает окончательную форму и точное звучание. Так что последующим апологетам можно не упражняться в церковном пении, нота откровения отныне звучит глубоким басом. А в целом конечный взгляд на мироздание – это басенный приемчик из плохой фантастики. Приемчик, когда мораль идет в конце, а после нее стоит точка. Если нет более сильной стратегии, в которой такой ход является частностью, лучше этого избегать. У Сарамаго, конечно, есть такая стратегия (о чем позже), но даже она не выводит разработку темы на должный уровень.

Дьявол Сарамаго имеет все те черты, которыми наделил бы его любой человек, понимающий, что добро и зло – это взаимопроникаемые категории. Прежде всего, Дьявол персонифицирован. Его внешняя форма сродни человеческой и, соответственно, многие ее проявления без особых искажений могут дойти до человеческой сферы. Некоторая таинственность, связанная с проявленной деятельностью Дьявола, реализована в форме неких притчевых зарисовок, то есть довольно примитивной индукции, стартующей от частностей, чтобы в конце пути их отмести. В конце пути Дьявола – некая сверхместь Богу, которая уничтожает его до такой степени, где единственное, что от него остается – это способность быть объектом для некой еще чуть более увеличенной мести. Здесь я использую зороастристкое представление об этих понятиях как о независимых и противостоящих принципах. По-видимому, это единственное условно-философское хоть немного защищенное представление о сюжете книги. Любое другое представление, вероятно, будет более отдалено, если вообще не войдет в вызывающие противоречия. Тем не менее, даже если брать за основу вышесказанное, от противоречий мы все равно не избавимся. Дело в том, что в своей книге Сарамаго дает злу шанс быть окончательно поглощенным добром. Этому посвящена сцена раскаяния Дьявола перед Богом и отказа Бога простить первого. Именно так, в этих личностных оболочках, Сарамаго пользуется возможностями художественного текста и пытается решить вопрос, который даже задать нельзя. Для него этот вопрос возможен за счет обедненного представления о зле. Категории, которые действуют на земле, он переносит на небо, полагая, что разговор о проблеме зла и добра может вестись в прежних декорациях, в таких понятиях как месть, жажда, обида. Разумеется, возникает вопрос, а как сделать декорации такими, чтобы они не были так откровенно связаны с нами, людьми? Ведь во всем, что мы видим, участвует наша познавательная способность, частично или целиком – в зависимости от нашей точки зрения - ориентирующая мир в своем поле. Да, следует признать, что поставленный вопрос нерешаем. В то же время, поскольку мы имеем дело с художественным текстом, мы всегда можем поупорствовать на поприще персонификации. И вот тут Сарамаго начинает сдавать. Понятно, что черты высших сил должны быть проявлены, чтобы быть опознанными. Сарамаго для их проявления целиком полагается на создание притчи. То есть на предельное поучение, которому предшествует упорство субъекта в глупости, по возможности, долгое. Этого от книги не отнять: последний абзац – это момент истины. Но на него, этот последний момент, всегда возлагаются большие надежды. Ведь он таков, что способен перестроить весь смысл прочитанного. Следует ли из этого многоуровневый смысл? Безусловно. Но в свете маргинального вывода Сарамаго это не дает никаких преимуществ. Движение по этим уровням одномерно: прочитав книгу до конца, мы просто видим очередной вариант конечного взгляда на мироздание.

Конкретно образ Дьявола имеет в книге множество логичных атрибутов. И, к сожалению, совсем не имеет нелогичных. Это – серьезный недостаток. Дьявол умеет извлекать далекую и ближнюю выгоду, знает множество способов ее достижения, коварных и просто наглых, и, вследствие этого, остается обычным эпическим героем. У него нет в полной мере дьявольских поступков. Его злодеяния вполне человеческие, измеряемые больше количеством, чем качеством, ибо такому Дьяволу важен просто объем слез, а не создание сложных ситуаций, когда его зло могло бы участвовать в процессах построения личности, могло бы подменять реальность или давать неопределенно ложные ответы на ключевые вопросы, которыми задается человек. Если бы Сарамаго избрал последние подходы, его произведение бы только выиграло. Тут действительно мог бы получиться непревзойденный синтез стиля и смысла. А так нам приходится иметь дело с линейным сюжетом, в котором одно следует за другим, в котором Дьявол представлен парой-тройкой превращений и в котором сам Бог вынужден подчиняться законам, ибо даже для него, как выясняется, есть «сначала» и есть «потом».

Последний момент подводит нас к обсуждению той части книги, которая, как я думаю, стала бы объектом критики даже у тех, кто критиковать не любит и обычно держится нейтралитета. Речь идет о сцене ближе к концу, когда на лодке Иисус встречается одновременно с Дьяволом и Богом. Если бы эта сцена в виде даже апокрифа всплыла, скажем, веке в тринадцатом, то она породила бы тысячи томов поправок к методикам борьбы с ересями. И Фома Аквинский был бы первым, кто за это взялся. Поскольку того, что сказано здесь Богом и Дьяволом, быть не может ни в каком приближении, у меня закрадывается мысль, что, может быть, Сарамаго как раз и занялся созданием усложненного образа Дьявола, разделив его надвое и подсунув одну половину вместо Бога. Но, увы, Бог в данном случае является самим собой, и автор не дает никаких поводов думать иначе. Внешнее сходство этих двух образов, на которое Сарамаго четко указывает, есть не более чем предварительная констатация звучащей позже мысли о том, что Бог нуждается в Дьяволе. И Бог, и Дьявол в этой сцене говорят. Они произносят слова. Я бы даже сказал, опасно много слов. Такой разговор на человеческом уровне, если бы он действительно произошел и если бы он действительно нес в себе отпечаток абсолютной истины, обошелся бы весьма дорого для всей последующей истории, поскольку пресек бы оригинальные и, вероятно, более миролюбивые толкования сохранившихся еще абстракций. Но, по Сарамаго, мы имеем следующее. Бог приходит в этот мир, чтобы посвятить избранного им человека в тайны своих замыслов. Он не намерен отвечать на все его вопросы, только на некоторые. Весь человеческий мир – это его игрушка, в которой более отчетливо проявляется присущее его природе чувство неудовлетворенности. В вечности ничего не происходит, там нет времени, и, судя по всему, жизнь скучна, хотя Бог, что называется, может при этом отвлекаться и лишать некоторые события своего внимания – как будто его внимание имеет другую точку приложения, кроме человеческого мира. Бог избирает человека, чтобы тот «помог ему на земле». Как же он может нуждаться в чужой помощи? «Это уже другой вопрос» - отвечает Бог. Является ли Иисус Христос человеком? Да, но он является перевоплотившимся человеком. Чего хочет Бог? Неограниченной власти и почитания со стороны людей. Что же угрожает его власти? Появление других богов. Как же они могут появиться, ведь истинный Бог один? Тем не менее это так. Какова миссия Христа? В том чтобы хорошенько завести людей, утомленных проповедями пророков. В общем, такой диалог делает Бога личностью весьма противоречивой. Вернее, просто некомпетентной. Человеческое представление о Боге, зафиксированное им в письменных трудах, оказывается более сложным и поражающим, чем подсунутый вместо этого образ могущественного старика. Сама манера его говорить в ряде мест может просто вызвать смех – от несоответствия между тем, к чему с величайшим терпением вел нас евангелист, и тем, что он в итоге вылил нам на голову. Бог, как выясняется, – это сварливый дед с пустой головой, в которой не только не рождается никакая мудрость и не обдумываются никакие планы касательно благих даров, но коренятся лишь позывы к ворчанию, да желанию нехотя, как бы по недосмотру приоткрыть перед людьми несколько панорам будущего – как свидетельство никуда не исчезающей дистанции между Ним и ними. Бог чрезвычайно сильно противопоставлен человеку. К сожалению, в этом чувствуется попытка встать над мудростью древних. Бог, который без особенного-то уважения к людям демонстрирует свой разрушительный потенциал и спокойно вещает о будущих масштабах жертв, поступающих в его актив, словно бы пришел к нам со страниц трудов позитивистов, отведших ему свое место в контексте развития истории.
Цитировать
Стало быть, вы людей используете  как  орудие?  Именно,  сын  мой,  именно  так:  из  человека  можно выстругать  любую  ложку,  от первого крика до последнего вздоха он всегда готов подчиняться,  скажешь  ему  "Иди"  -  он  идет,  скажешь "Стой" - стоит, скажешь "Назад"  - возвращается, человек на войне ли, в мире - ну, в широком смысле этих слов  -  это  самая  большая  удача,  которая  выпадает  на долю богов. А ложка, сделанная  из того материала, каким я являюсь, чему послужит? Ты станешь ложкой, которую я опущу в котел человечества и которой зачерпну человеков, уверовавших в нового  бога,  каким стану я.
 

Отношение самого Сарамаго к этому вопросу, конечно же, должно совпадать с отношением к нему Христа, поскольку заявленная человеческая сущность последнего отныне позволяет проводить сравнения. Иисус не согласен с Богом. Не согласен с тем, чтобы жить, довольствуясь отсутствием выбора.  Сарамаго, докопавшийся до антигуманной сущности Бога или, по крайней мере, сущности, не способной противостоять антигуманности, точно также не согласен с этим. Заняв такую позицию, он тем не менее сохраняет образ героической личности Иисуса, хотя уже в совершенно другом смысле. Смерть такого Иисуса могла бы послужить прологом к великим темам будущего, посвященным решительному выводу человека из божественных сфер как ложных построений, вызванных призраками темного прошлого. Если бы только самому автору это было важно. С первой до последней строчки книга написана терпеливым евангелистом, который копается в деталях быта и человеческих отношений с таким старанием, будто не понимает, что пришло время больших обобщений, поскольку текущие выводы, если их принять, уже обрекают рукопись на смерть. Иными словами, евангелист мог бы и покинуть Израиль, зная о его судьбе, если бы желание быть точным во всем увиденном не держало его на месте.

Другой фронт, на котором ведутся бои за создание человекоподобного образа Иисуса, связан с Марией Магдалиной. Тема, усиленно набирающая популярность. Хорошо хоть, что «Евангелие» Сарамаго вышло раньше книги Брауна и мы можем исключить недобросовестный бестселлер из источников вдохновения португальского писателя. Вообще, вопрос об источниках довольно интересен. Сама Библия, то есть ее четыре канонических Евангелия, совершенно не дает повода считать Магдалину тем, кто значил бы в жизни Иисуса хоть сколько-нибудь больше обычного человека из числа тех, кому он помог. Даже в том, что Иисус после воскресения явился именно ей, согласны лишь двое евангелистов. Таким образом, Библия здесь ни при чем. Источниками таких мыслей могут являться только гностические тексты, и даже самому сильному воображению здесь не дано столь исключительного права – имя Марии Магдалины в Библии, кажется, и десяти раз не упоминается. Для Сарамаго этот аспект жизни Иисуса равноправен по отношению к другим. Он не стремится делать какие-то выводы из факта связи Иисуса с женщиной. Выводы ему совершенно не важны, ему важен полноценный реалистический образ, требующий для своего создания всего, что может иметь значение в социальном, антропологическом и любом подобном контексте. Что это добавляет к образу Иисуса? Ничего, что бы показалось нам божественным в полном смысле. Это добавляет свою глубину эмоций, свои уязвимые места, но, поскольку Бог Сарамаго – лишь объект благодарностей и его подобие, заложенное в человека, так и не вычленено в нечто достойное рассмотрения, мы вслед за автором лишь можем наблюдать за становлением личности Иисуса, запершегося в комнате с Магдалиной, не делая при этом особо больших ставок на связь этого опыта с последующими чудесами. Итак, Иисус – окончательно человек. Бог – окончательно некоторая часть (аспект, фаза, проявление, …) Бога, в данном случае не располагающая ничем, кроме знаний, известных до сегодняшнего дня, и некоторого могущества, очевидно, ограниченного.

Возможно, Сарамаго вовсе не подразумевал влезать своей книгой в какие-то диспуты, пусть это и сомнительно для нашего времени культурных провокаций. Может быть, реакция католической церкви для него стала полной неожиданностью. Все-таки добросовестность, с какой он вошел в роль свидетеля всех этих событий, смогла бы перевесить любой негативный и корыстный замысел, если таковой и был. Его «Евангелие» - это полноценный художественный взгляд, подробный в мелочах и оригинальный в подаче некоторых моментов. Канонические евангелия в этом смысле весьма сухи по форме. В них произвольное взятое предложение либо несет в себе тот минимум глаголов, который необходим для движения сюжета, либо является чистой мудростью, обставленной метафорами. Там и близко нет бесед на бытовые темы или непритчевых промежуточных размышлений, которые не ведут непосредственно к Богу. У Сарамаго – есть. При этом в смысловой части он недалеко ушел от великих предшественников, что в моей подаче – в данном случае несколько рационалистской – не является комплиментом. На одну часть вопросов он дал невозможные ответы, на другую – ответы, не являющиеся ответами - вроде «промолчал», «не ответил», «не знал, что сказать». Сюжет примитивен и дьяволу в нем не развернуться, особенно, если персонификация высших сил столь незаслуженно бедна. При этом стиль книги чрезвычайно насыщен. Местами это даже довольно трудно читать, потому что предложения расползаются на целые абзацы, вовлекая в себя побочный смысл, кажущийся просто ненужным. Понятно, что постоянные вводные предложения – это дань стилю, но такой стиль рано или поздно может просто убить читателя. Особенно современного. С другой стороны, интересно наблюдать, как в недрах этого бесчисленного количества слов иногда рождается нечто вроде афоризмов, некая убийственная точность, которая становится атрибутом силы, более могущественной, чем Бог, в этом безбожном мире. Можно говорить или не говорить о философском смысле, скажем, следующего утверждения, но, даже если признать его провальным, в мире образов, к которым обращается человек, от этого не убудет.
Цитировать
Иными словами, твой Бог - единственный тюремщик в той тюрьме, где сам он - единственный заключенный.
 
В таких-то вещах и кроется стратегия автора. Стратегия, состоящая в том, чтобы вывести некоторые вопросы на тот стык образности, где прямое обращение с понятиями невозможно. Хотя лично для меня это не может поколебать более негативного впечатления от других аспектов книги. Проиграв в сюжетной разработке темы, Сарамаго сделал упор на силу слова, своей медлительностью порождающую не только утомление, но и особую атмосферу.
 
Разработка, стратегия… можно спросить, зачем вообще все эти слова? Есть художественная книга, и ее можно прочитать. Или не прочитать. Зачем тут серьезно анализировать свои впечатления? На это есть ответ. Существуют темы, за которые кто только не брался, почитая своим долгом высказаться. Темы, которые привлекали и всегда будут привлекать внимание писателей, художников, композиторов. Это сюжеты, которую образуют человеческую историю. В них заложен громадный потенциал, который действительно может влиять на людей. И люди, которые к нему обращаются, должны относиться к нему как-то по-особенному. Тут дело даже не в так называемой ответственности писателя и прочих глупостях, маскирующих консерватизм, а просто в желании создать нечто поражающее воображение. Желании проявить свой талант в развитии этого потенциала, запечатлеть его в чем-то, чего раньше не было. Или запечатлеть так, как раньше не запечатлевали. Или интонацию изменить… В общем, если суммировать все сказанное, то основная заслуга Сарамаго – в последнем. При всех его несостоятельных выводах, сделанных по остальным направлениям.
Какую можно вести дискуссию, если одного участника удивляет, что другой прочитал 26 из 103 лауреатов, т.е. одну четверть?! И это называется редким примером начитанности! (c) bibliographer

Равлык

  • Гость
Разделяю Ваше недоумение по-поводу негативной реакции со стороны церкви и верующих. скорее всего те религиозные люди, которые резко высказались касательно книги либо не смогли абстрагироваться от своих предубеждений либо просто не читали. лично у меня этот Иисус вызывал больше сочувствия и симпатии чем канонический.
 Я прочел книгу около 2х лет назад и в ее воспияти были другие акценты - SiR, могу ли я написать альтернативную рецензию?
 И еще: особенность этой книги  в том что перед ее прочтением для получения полноты впечатления обязательно нужно ознакомиться с каноничными еванглиями.  обратите внимание: всплеск популярности Сарамаго на форуме.

Ivik

  • Гость
Давно и с увлечением слежу за Вашим замечательным сайтом, но засветиться на форуме желания до последнего времени не возникало. А Ваша рецензия на "Евангелие" как раз стала для этого поводом, потому что промолчать и не высказать свое мнение я здесь просто не могу. Буду говорить предельно откровенно, заранее извиняясь, если мои соображения покажутся кому-то оскорбительными.
Ваша рецензия представляется мне совершенно отвратительной, вздорной и самоуверенной до ужаса; SiR, Вы, видимо, воображаете себя этаким литературным паталогоанатомом, способным разложить текст на составные части и, анализируя их, доказать этого текста несостоятельность; рассматривая роман, Вы искусственно вытащили отдельные сюжетные линии и стороны авторского мышления и по отдельности стали что-то доказывать и делать скоропалительные - ох, скоропалительные! - выводы. При этом Вы исходили не из логики художественного мышления, а из какой-то совершенно другой, не имеющей к Сарамаго не малейшего отношения - ведь у Сарамаго, в конечном счете, дело не в новых мыслях, взглядах, акцентах и сюжетах (да будет известно Вам, что новых взглядов и тд нет как таковых в принципе! - все это добро старо как мир), а в той художетсвенной реальности, которую смог создать и разработать писатель. А внутри этой реальности все авторские ходы и построения совершенно закономерны, взвешенны и оправданы. И реальности Сарамаго Вы, насколько можно судить, не поняли и не прочувствовали ВОБЩЕ, в результате чего, кстати сказать, многое потеряли. Отлично отдаю себе отчет в том, что разговоры о выразительности и состоятельности худ. реальности несколько абстрактны, но вся литература в конце-концов существует и развивается только по этим законам, а не по вздорным выкладкам, каковых в изобилии нагородили Вы, явно отдавшись приступу графомании.
Свой текст Сарамаго строит на множестве смысловых перебоев, призванных продемонстрировать иллюзорность реальности (прочитайте "вердикт" Нобелевского комитета!!!), на игре воображения и чуть ли не на атомарном разложении языка-мира. Воспринимать его сюжеты и образы буквально - фактически тоже самое, что буквально воспринимать метафоры. В результате Вы уподобляетесь необразованному человеку, который доказывает, что некий образ плох только потому, что напрямую не соответсвует реальности. Образы же Сарамаго реальности не соответсвуют и соответсвовать не должны, ибо прорабатывают реальность совершенно на ином уровне. Не буду высказывать все свои соображения, ибо тогда мой приступ графомании будет побольше Вашего.
Не знаю, писали ли Вы, отдавшись чувствам религиозного фанатика, который хочет всеми правдами и неправдами смести неугодный текст, или же руководствуясь некими иными соображениями. Но в любом случае, Вашу рецензию иначе как жалкой не назовешь - простите банальность, но Вы наговорили много всего, просто не имеющего отношения к Сарамаго.

Оффлайн SiR

  • Петер Энглунд
  • *****
  • Сообщений: 662
  • Рейтинг: 48
  • Редактор сайта NobLit.Ru
    • Просмотр профиля
    • Лауреаты Нобелевской премии в области литературы
Ivik, думал, отвечать или нет, но, учитывая, что Вы даже зарегистрировались, чтобы написать ответ, то и я, пожалуй, отвечу. Тем более, что считаю необходимым ответить на обвинения, которые являются слишком общими и универсальными, вследствие чего могут использованы при защите любого объекта и независимо от виновного, и посему теряют убедительность.

SiR, Вы, видимо, воображаете себя этаким литературным паталогоанатомом, способным разложить текст на составные части и, анализируя их, доказать этого текста несостоятельность; рассматривая роман, Вы искусственно вытащили отдельные сюжетные линии и стороны авторского мышления и по отдельности стали что-то доказывать и делать скоропалительные - ох, скоропалительные! - выводы.
В некотором смысле не быть патологоанатом нельзя, поэтому на передний план выходит вопрос мастерства. Себя я скорее считаю заинтересованным читателем, которой не смог остаться равнодушным. О несостоятельности текста как такового я не говорил, только и несостоятельности идейного содержания. И не могу назвать свои выводы скоропалительными, учитывая, что читал роман достаточно внимательно, попутно проясняя для себя некоторые вопросы в других источниках. 

При этом Вы исходили не из логики художественного мышления, а из какой-то совершенно другой, не имеющей к Сарамаго не малейшего отношения - ведь у Сарамаго, в конечном счете, дело не в новых мыслях, взглядах, акцентах и сюжетах (да будет известно Вам, что новых взглядов и тд нет как таковых в принципе! - все это добро старо как мир), а в той художетсвенной реальности, которую смог создать и разработать писатель. А внутри этой реальности все авторские ходы и построения совершенно закономерны, взвешенны и оправданы. И реальности Сарамаго Вы, насколько можно судить, не поняли и не прочувствовали ВОБЩЕ, в результате чего, кстати сказать, многое потеряли.
То, что у Сарамаго дело не в новых сюжетах – совершенно верно, это я и сам отмечал. Что касается акцентов и взглядов – извините, не могу Вас понять. Когда Юнг в ХХ веке выразил совершенно другое значение личности Христа для человеческой истории, он как раз и продемонстрировал новый взгляд, оставаясь в рамках неизменного сюжета. Хотя тут еще добавляются гностические тексты, но будем считать их неким обобщенным христиано-гностическим корпусом, который во все времена был одним и тем же. Так что новые взгляды действительно существуют, равно как и новые акценты. То, что Гераклит придумал диалектику – очевидно, но сравните его диалектику с тем, что сделал из нее Гегель и с влиянием, которое оказала его система на весь западный мир. Прочувствовал я реальность Сарамаго или нет – только мое дело, и я могу ее прочувствовать совсем не так, как Вы. Но мне непонятно, почему из утверждения о ее существовании следует ее некая непогрешимость для критики? При таком подходе у любого графомана есть своя художественная реальность, и Вы, следуя Вашей логики, просто должны потрудиться ею проникнуться. Кстати, обращаю Ваше внимание еще раз на то, что художественная часть мне  самому безумно понравилась, так что смысл ваших претензий от меня ускользает.

Отлично отдаю себе отчет в том, что разговоры о выразительности и состоятельности худ. реальности несколько абстрактны, но вся литература в конце-концов существует и развивается только по этим законам, а не по вздорным выкладкам, каковых в изобилии нагородили Вы, явно отдавшись приступу графомании.
Литература существует по разным законам. Избавиться от выкладок все равно не получится, иначе мы перейдем на уровень долбанутых блоггеров с комментариями в одну строчку. Непроизводительное излияние похвалы мне тоже не близко.

Свой текст Сарамаго строит на множестве смысловых перебоев, призванных продемонстрировать иллюзорность реальности (прочитайте "вердикт" Нобелевского комитета!!!), на игре воображения и чуть ли не на атомарном разложении языка-мира.
Здесь все не так просто. Прежде всего, иллюзорность реальности я как раз как-то не особо почувствовал. Реальность Сарамаго потому и реальна, что в конце нас не поджидает никакой иронии. А уловки Дьявола, которые, на мой взгляд, проявлены бедновато, ироничны лишь в той степени, в какой иронично произвольно взятое искушение. Учитывая, что Бог действует с определенной неизбежностью (он наделяет Иисуса способностью творить чудеса против его воли), иллюзорность мира теряет всеобщий смысл. Можно лишь смотреть на нее как на некий атрибут свободы человека, который всегда мысленно может встать над миром. Однако это лишь общее соображение, поскольку в романе это неочевидно. Касательно атомарного разложения языка-мира… хм, выходит, Сарамаго патологоанатом и тоже любит попилить литературу на досуге?

Воспринимать его сюжеты и образы буквально - фактически тоже самое, что буквально воспринимать метафоры. В результате Вы уподобляетесь необразованному человеку, который доказывает, что некий образ плох только потому, что напрямую не соответсвует реальности. Образы же Сарамаго реальности не соответсвуют и соответсвовать не должны, ибо прорабатывают реальность совершенно на ином уровне.
Божественные образы Сарамаго плохи не потому, что не соответствуют реальности. Кстати, Вы правы и что значит реальность применительно к ним – большой вопрос ввиду того, что принципиально их родина как раз-таки не наша реальность. Образы плохи потому, что в них мало идейного содержания. А уж если мы считаем непозволительным так грубо препарировать художественную реальность, то давайте обратим внимание на то обстоятельство, что Сарамаго заинтересовался именно религиозной темой, которая всегда была очень сложна и внутренне всегда тяготилась проблемой адаптации своего содержания в рациональном измерении. Если бы Сарамаго писал фантастику – не было бы вопросов. Хотя, к слову, мне известна такая фантастика, которая по разработке этой темы, а в какой-то мере даже художественно оставит Сарамаго позади. Однако не буду здесь распространяться по этому поводу, так как на понимание просто не надеюсь. Ах да, для политкорректности надо еще добавить, что это только мое мнение. Заэкранируем очевидное моим несчастным личным мнением

Не знаю, писали ли Вы, отдавшись чувствам религиозного фанатика, который хочет всеми правдами и неправдами смести неугодный текст, или же руководствуясь некими иными соображениями.

Смести неугодный текст? Это уж Вы сами тут что-то не то увидели. Книга мне очень многим понравилась и очень многим – нет. И, по-моему, я еще не организовывал кампании за лишение «португальца-мракобеса» звания Нобелевского лауреата.

Но в любом случае, Вашу рецензию иначе как жалкой не назовешь - простите банальность, но Вы наговорили много всего, просто не имеющего отношения к Сарамаго.
Бывают рецензии плохие, а бывают те, которые нам не нравятся.
Какую можно вести дискуссию, если одного участника удивляет, что другой прочитал 26 из 103 лауреатов, т.е. одну четверть?! И это называется редким примером начитанности! (c) bibliographer

Ivik

  • Гость
Что я написал, то написал.
В продолжении спора с Вами не вижу ни малейшего смысла, и, если Вам хочется так считать, то можете думать, что я ретируюсь, совершив Злобный и Необоснованный Выпад в Ваш адрес. Что ж - считайте. А я в свою очередь сожалею о том, что ввязался, подавшись минутной слабости, в эту заранее беспереспективную дискусию, которая - скажу честно - утомляет меня. На Ваши отзывы я нашелся бы что ответить, а Вы бы в свою очередь, может быть, соизволили бы ответить мне еще раз и тд и тд до бесконечности. Сожалею, что зря потратил свое - да и Ваше - время.  :'( :'( :'(

Оффлайн Лекс

  • Читатель
  • *
  • Сообщений: 5
  • Рейтинг: -2
    • Просмотр профиля
Разрешите вставить пару слов в ваш философский спор, который, я смотрю, закончился... Оговорюсь, что роман читал давно, поэтому конкретики немного. Ну и простите за сумбурный стиль изложения мыслей. Очень долго осмысливал прочитанное и до конца еще не все понял, но пока вот так:
При прочтении меня заинтересовал именно образ Пастыря и одна из ключевых сцен - как раз таки эпизод со стадами. Что удивило - Дьявол вовсе не отрицательный персонаж, назвать его злом здесь будет, по крайней мере, необъективно. Он циничен - это факт, но сущности зла в нем нет. Бог и Дьявол тут единая система - если выражаться производственной терминологией, то Бог - хозяин предприятия, именуемого миром, а Дьявол - назначенный им директор. Две эти фигуры не равназначны, в сцене на лодке видно, что Пастырь едва ли не унижается перед всемогущим Богом.
Сущность же системы мироустройства здесь в том, что подобно Пастырю, пасущему стада, Дьявол надзирает за человечеством, следит за ним, ухаживает и решает кого отправить на заклание. От этого и цинизм - для него людские жизни это суровые будни и Иисус, если можно так выразиться, стал его любимым агнцом. Об этом свидетельствует изгнание, Пастырь заявляет, что Иисус ничего не понял, а ведь он хотел предостеречь Сына от алтаря, на который ведет его Отец. Иисусова овечка - лишь подтверждение верности Богу, а не Дьяволу, ведь сам Иисус считает Пастыря злодеем-искусителем.
Итак, если Дьявол - это суровый, но справедливый директор, который для подчиненных всегда будет олицетворять зло, то Бог - начальник. Появляется редко, но может и поощрить, способен к великодушию, что на фоне Дьявола делает его благодетелем. Но Бог не вникает в дела человечества, это старик увлеченный более высокими планами и помыслами о расширении власти и Пастырь вынужден подчиняться. Сарамаго выставляет Бога немного маразматичным. Иисус хоть и Сын, но Сын созданный для ДЕЛА. Нужно лишь слепить из него Мессию, который станет символом веры на многие годы вперед. Иисус - пешка Бога, но Дьявол, со свойственной ему сухостью и цинизмом, все же привязался к парню, хотел нарушить планы Бога. Вполне возможно, мотивы Пастыря еще в том, что он не желает расширения своего "предприятия", ему и без того хватает забот.
Ну и в заключении конечно же скажу, что это только ИМХО. Подумываю повнимательнее перечитать роман в ближайшее время.


Кстати, абсолютно не согласен с параллелью "Евангелие от Иисуса" - "Код да Винчи". Что в них общего? Только то, что оба прославились методом "плюнь в сторону церкви - проснись знаменитым"? Романы не имеют ничего общего в остальном. Дениска Браун приводит сумасшедшую теорию (причем даже не свою) с притензией на историчность, а Сарамаго переписывает библейское сказание. Лично мне роман напомнил "Американских богов" Нила Геймана, попсушного произведеньица, но тем не менее с очень схожей системой мира. Там боги именно и делали, что боролись за власть, но упор сделан на языческих мифах.

Оффлайн RITTER-RETTER

  • Номинатор
  • ***
  • Сообщений: 235
  • Рейтинг: 10
    • Просмотр профиля
Лекс, после вашей рецензии я засомневался в том, что мы читали одну и ту же книгу. ;D
Единственный способ избавиться от монстров - это поверить в них.

Хулио Кортасар

Оффлайн Лекс

  • Читатель
  • *
  • Сообщений: 5
  • Рейтинг: -2
    • Просмотр профиля
Рецензия!? Боже упаси, даже не отзыв - беспорядочный набор мыслей!
Как я уже писал, что читал давно, видимо... слишком давно, после чего несколько раз переосмысливал события, так что, наверное, много напридумывал. Я все равно собирался в скором времени перечитать, потому что два-три вопросика к книжке появились, заодно пересмотрю основную позицию!

 

Яндекс.Метрика