Приветствуем вас в клубе любителей качественной серьезной литературы. Мы собираем информацию по Нобелевским лауреатам, обсуждаем достойных писателей, следим за новинками, пишем рецензии и отзывы.

Воспоминания уцелевшей

«Воспоминания уцелевшей» (1974 г.) были написаны в тот период творчества Лессинг, который принято называть периодом «внутренней фантастики»: этакий переход от относительного реализма 50-60-х гг. («Трава поет», «Пять повестей», большая часть «Детей насилия», рассказы) к относительной же фантастике конца 70-х-первой половины 80-х гг. («Канопус в созвездии Арго: Архивы»).

Естественно классификация условна (как и любая), но не совсем беспочвенна. Да, вылазки в подсознание (через сны и фантазии, восходящие к каким-то архетипам и общему прачеловеческому прошлому) есть уже в романе «Око бури», «Город о четырех воротах» (последний в цикле про Марту Квест) вообще «визионерская фреска», действие которой происходит в будущем и заканчивается концом света, ну а «Золотой дневник» по самой структуре — образчик модернизма, по мнению Советского Энциклопедического Словаря, «свидетельствующий о творческом кризисе писательницы». Но наиболее полно все эти элементы проявляются именно в романах inner space fiction. Как выразилась Шведская Королевская Академия: это — «попытка в духе романтизма распространить человеческое знание на те регионы, что находятся за пределами интеллекта и эго».

В 1971 г. появился «Инструктаж перед спуском в ад», развивающий эксперименты с формой, начатые в «Золотом дневнике» (письма чередуются с протоколами разговоров, снами, фантазиями, галлюцинациями, дневниковыми записями и т. д.), в 1974 г. «Воспоминания уцелевшей» — выстроенные в более линейной последовательности повествования, но вновь совмещающие два пласта знания: о том, что происходит вокруг, и о том, что скрыто внутри. В данном случае таким барьером между двумя мирами служит обычная стена: главная героиня вдруг понимает, что за стеной ее квартиры, или, точнее, внутри стены существует иной мир, и, проникая туда, она, с одной стороны, пытается лучше понять, то, что происходит в окружающей жизни, а с другой — просто переживает особый опыт бытия в ином пространстве. Немного в сторону: Лессинг одинаково интересует и личность (психика и т. д.) и общество. Она с одинаковым вниманием изучает принципы действия и того и другого. Это, вероятно, отчасти спровоцировало ее увлечение суфизмом.

В этом смысле, можно (также условно, как и раньше) сказать, что «Инструктаж перед спуском в ад» скорее исследует механизмы функционирования психики одного отдельно взятого человека, а «Воспоминания уцелевшей» уравновешивают это пристальным анализом деятельности общества как такового. Общества — в экстремальных условиях распада старых институтов и стихийного складывания новых, точнее — еще более старых. Что именно послужило толчком к изменениям, мы не знаем, вероятно, какая-то экологическая катастрофа, или несколько катастроф, но общество оказалось на грани коллапса. Правительство не может контролировать ситуацию, скорее — стремится подстраиваться и делать вид, что ничего не произошло. Функционируют только управленцы, остальные остаются без работы. На смену товарно-денежным отношениям приходит бартер. Средства связи отсутствуют. Что происходит в других частях страны неизвестно. Деревня в мечтах горожан становится землей обетованной. Экстремальная ситуация позволяет Лессинг (возможно, впервые? Кажется, да) четко сформулировать мысль о том, что первобытные формы организации и взаимоотношений всегда живы внутри нас и при малейшей возможности готовы выйти наружу. Ситуация сведения длинного листа базовых человеческих ценностей к некоему минимуму, возврат в первобытное состояние, в общество «далекое от современной культуры, предвещающей хаос и коллапс», среди «охотников и собирателей», где она «чувствует себя уютнее всего», приведет Лессинг уже на рубеже тысячелетий к романам о Маре и Денне, действие которых будет происходить в новый ледниковый период. В «Воспоминаниях...» же главная героиня внимательно смотрит из окна за тем, как на тротуаре у ее дома формируются «племена» (ее собственное определение), отправляющиеся на поиски лучшей доли, как распределяются в них роли, и как общество стремится с минимальными трудностями подстроиться к новым обстоятельствам. Т. е. фактически, занимается полевым антропологическим исследованием. Это, так сказать, на уровне социальном. На уровне же личностном исследование связано с Эмили, в роли "матери«/опекунши которой внезапно оказывается главная героиня: в один прекрасный день в ее комнате вдруг появляется некий мужчина, который передает ей подростка и говорит, что она должна о нем заботится. Мужчина исчезает, и мы подозреваем, что появился он из того, другого мира, который находится за стеной. Ребенок дает героине замечательную возможность проанализировать процессы взросления и социализации. Девочка становится девушкой, а затем и матерью для целого выводка бездомных детей. Как и в других романах Лессинг (см. «Лето перед закатом», или «Хорошего террориста») женщина с неизбежностью оказывается в роли хозяйки очага и берет на себя ответственность за окружающих. Причем, и это важно отметить, сама Лессинг отнюдь не считает такую ситуацию простым подавлением свободной личности или уловкой фаллократического мира. Скорее есть в этом что-то архетипическое.

Картины, разворачивающиеся перед главной героиней в мире «за стеной», фантасмагорическим образом показывают раннее детство Эмили (с точки зрения основных эмоциональных координат похожее на детство самой Лессинг: суровая мать, игры в «щекотку» с отцом, — все то, что подробно будет изображено в первом томе автобиографии «У меня под кожей»), хотя, вполне возможно, что героиня просто использует девочку, как «подставное лицо», и это, на самом деле, ее собственное детство, образы ее собственного подсознания. Сказать точно просто невозможно, т. к. оба персонажа совершенно не похожи на характеры, имеющие прошлое: рассказчица в основном анализирует увиденное, а Эмили почти ничем не выдает своих чувств. Психологическое измерение скорее лишь намечено, и основная движущая сила романа — анализ социальных процессов, чередующийся с яркими, но неизбежно поверхностными (как и любая галлюцинация) образами «параллельного» мира. Финал, в котором преображенные герои (но не рассказчица) исчезают в этом мире, напоминает финал «Мастера и Маргариты».