Здесь и сейчас. Петер Хандке. Второй меч

Петер Хандке. Второй меч. Пер. с нем. А. Кукес. М.: Эксмо, 2021.

Нобелевский комитет часто обвиняют в предвзятости, осуждая за премирование не самых достойных писателей. Однако присуждение премии австрийскому автору Петеру Хандке можно считать одним из бесспорных. Речь здесь именно об художественных достоинствах его творчества, поскольку политические взгляды Хандке как раз вызывают много критики. Говорят, что Салман Рушди никогда не получит Нобелевскую премию из-за «Сатанинских стихов», однако Хандке, выступивший в поддержку Слободана Милошевича, премию все-таки получил. Значит, нобелевский комитет действительно руководствуется не только политической конъюнктурой.

Проза Хандке не очень хорошо издана в России. Куда больше известны фильмы Вима Вендерса по его сценариям – «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», «Небо над Берлином» и другие. Из прозы по-русски вышло всего около десяти повестей, причем некоторые еще в советское время, когда экспериментаторы и авангардисты из западных стран издавались не очень охотно. Уже после получения Нобелевской премии в 2019 году Петер Хандке выпустил новое произведение – повесть «Второй меч». Это такая же густая рефлексивная проза с довольно бедным на «острые» события сюжетом, какую можно было встретить в сборнике повестей «Учение горы Сен-Виктуар» (написаны в 1979-1981 гг), изданном сначала «Азбукой» в 2006 году, а потом и «Эксмо» в 2020 году. Писатель всегда много места уделял размышлениям, теперь же он, кажется, готов перейти к действиям. «Второй меч» - это повесть о решительной мести. Но дойдет ли герой этой книги до дела или опять увязнет в своих мыслях, которые почти заменяют ему жизнь? 

Вероятно, герой «Второго меча» - это сам Хандке, во всяком случае, на это указывают некоторые автобиографические детали. Этот человек некоторое время слонялся по северной глубинке и три дня назад вернулся в родное предместье на юго-западе Парижа на плато Иль-де-Франс. И здесь он понял, чего хочет – отомстить! Долгое время мы не очень представляем, о чем идет речь. Желание мести поначалу как бы призрачно, потому что объект мести неизвестен, но со временем приобретает черты чего-то осязаемого, пока не превращается в навязчивую идею. Три дня герой ничем особенным не занимается. Он ходит в бар и разглядывает холмы из окна. Однако на четвертый день его решимость крепнет, и он, наконец, выходит за калитки своего дома и отправляется на дело. Вот теперь-то мы все понимаем. Герой «Второго меча» хочет отомстить одной журналистке. Эта женщина написала статью, в которой обвинила мать героя в том, что та якобы приветствовала приход Третьего Рейха в Австрию. Для героя повести это вопиющая ложь, за которую и нужно мстить. Поэтому он отправляется в путь. Он действует согласно некоему плану, правда, составленному не им, и руководствуется чем-то вроде Провидения, уверенный, что исполняет высшую волю. Он едет на новой ветке трамвая по округе и долго движется к цели, сравнивая себя с Львом Толстым, в преклонном возрасте отправившимся прочь из Ясной Поляны. Герой достигнет цели, и месть свершится – буквально в одном абзаце. Но катарсис получится какой-то механический, тем более что содержание этой мести будет спрятано в каких-то неоднозначных и неуловимых формулировках. Похоже, что подготовка к мести была гораздо важнее, чем удовлетворение от ее свершения. Более того, даже основание для мести как будто исчезает. Герой обнаруживает, что вообще долгие годы не имел дела со злыми людьми.

Рассказчик «Второго меча» проживает свою жизнь не вполне «внешне», а как бы «внутри», в пределах своего сознания и своих чувств. Даже когда он вспоминает многочисленные места, где он побывал за всю свою жизнь, вспомнить ему нечего. Помнит он только названия этих мест и кое-какие их ландшафтные особенности. Его жизнь бедна событиями, но эта бедность компенсируется остротой переживания, даже если переживает он самые обыденные события. Месть могла бы как раз связать его с внешним миром, тем более что пафос ей сопутствует весьма нескромный. Месть якобы нужно осуществить в интересах мира и чтобы разбудить общественность. Выйти из дома и начать движение к цели – это для него равносильно обретению самости. Это значит стать другим, смелым, решительным и убежденным, и все для того, чтобы осознать на новом уровне умиротворение собственной жизни. Но со временем оказывается, что герой Хандке вообще не способен совершать поступки. Он свидетель, наблюдатель, комментатор, коллекционер, исследователь, историк, географ, картограф – кто угодно, но не человек, совершающий действия. Его внутренний мир – это упоительная дремота созерцания и одновременно безумное рвение фанатика. В мыслях он готов убивать, причем иногда всех без разбору – от собак до посетителей студии йоги на углу. Но в реальной жизни желание так превозносимой мести само собой истончается и почти исчезает. Собственно, месть даже мешает ему, ведь он абсолютно счастлив. Вернее сказать, находится в своей тарелке. Дом с садом в парижском пригороде – это родное для него место, где ему совершенно комфортно. Рефлексия этого человека, о чем бы он ни размышлял, казалось бы, в силу своей остроты должна приносить какой-то улов, ясные формулировки и точные ответы. Однако работа его мысли подчас кажется холостой, она просто возвращает нас в некий первозданный мир, где слова и понятия сами говорят за себя, не требуя уточнений. Какую общественность должна разбудить его месть? – спрашивает он. И отвечает: «Ту самую». Анализируя радость от пребывания дома, он спрашивает себя о месте, которому радуется. «В какой степени месту? Месту в целом? Или месту особенно?» И отвечает так же просто: «Этому месту». Наблюдая за дрожанием листьев, он говорит себе: «Вот оно происходит». Потом задает вопрос: «Происходит что?» И отвечает: «Это». Он хочет существовать здесь и сейчас, а рефлексивные выкладки – это просто пояснение к этому заявлению.

Когда все в жизни установилось и следует своей колее, часто возникает ощущение, что настал конец истории. Герой Хандке избегает этого ощущения. Он точно знает, какая была недавняя история, ведь она была грозной. Но он слишком погружен в мир мыслей, и там что-то просверливает отверстия в его цельной и уверенной в себе натуре. Не забывая ни на секунду, что Гитлер аннексировал Австрию, он одновременно может усомниться в том, что когда-то был ребенком и ходил в школу. И несмотря на желание, чтобы все осталось как есть, он приветствует приход чего-то «нового, неопределенного, к счастью, непонятного», потому что в этой новизне будет желанная свежесть. До этого в своей жизни он искал обновления только в природе, то есть это опять же была бездейственная практика созерцания. Правда, практика особенная, здесь Хандке высказывается более чем определенно. Он не наблюдает за природой, и у него нет цели увидеть то, что не видят другие. Его цель другая: «заметить нечто, без всякого моего участия, так, чтобы это нечто <…> неминуемо в моем <…> воображении раз и навсегда полностью и тотчас же на этом месте унеслось куда-то в сон наяву, такой подлинный, что явнее и подлиннее я и не видал никогда».

Хандке не только себя, но и совершенно второстепенных людей делает носителями тонкой и очень глубокой экзистенции. Он принимает право каждого человека на жизнь, будь это посетитель бара, местный соцработник или даже объект его мести (которого в мыслях он готов был разорвать на части). Даже если человек смеется над ценностями других, его тоже можно назвать «своего рода солью земли». Почему? Потому что этот человек пребывает здесь и сейчас. Не углубляясь в религиозное мировоззрение и ничего не заимствуя из философских категорий морали, Хандке выводит ценность жизни из самого факта ее бытия. Так во «Втором мече» создается противовес тотальному эгоизму главного героя, а если развивать эту мысль, то здесь можно даже увидеть возвращение гуманистических ценностей в литературу, вера в которые была подорвана Второй мировой войной. Правда, здесь все не так однозначно, и «Второй меч» можно легко обвинить в противоречивости. Во-первых, герой Хандке осуждает стремление людей к красоте и призывает ценить видимое и иллюзорное (вероятно, вслед за Ницше). А во-вторых, и это более важно, ближе к концу повести он как раз заявляет о своем полном разрыве с гуманистическими идеалами. Он вроде бы безоговорочно осуждает Третий Рейх, но, с другой стороны, говорит о единственной в мире справедливости – праве сильного. Так называемая высшая справедливость, основанная на морали, для него не существует. И вот здесь уже непонятно, как совместить ненависть к Гитлеру с его собственным желанием разделаться с оппонентами и убежденностью, что применение силы все оправдает. Разве Гитлер руководствовался не теми же соображениями? Видимо, примирить этот конфликт можно только еще раз окинув взглядом героя. Ведь он – абсолютный интроверт с бурной фантазией и острыми переживаниями. Вероятно, некоторые воспоминания могут его преследовать, как полноценного невротика. Во всяком случае, сны о сценах с матерью, когда он подростком спрашивал ее, почему она не сопротивлялась нацистам, для него реальнее самой реальности. А иногда ему хочется, чтобы в него ударила молния, так бы он смог доказать себе, что существует. Но думать, как известно, никто не запрещает, и раз до дела у него не дошло, мы не вправе обвинять героя. «Второй меч» Хандке нельзя считать руководством к прямому действию. Эта повесть заперта в мире рефлексии. В царстве размышлений ценности могут превращаться друг в друга и друг друга уничтожать. Когда читаешь «Второй меч», то как раз видишь, как тонкий ум сталкивается с реальным миром, как он бросает ему вызов и тут же прячется, уходя в созерцание. Следить за этими приключениями доставляет немалое удовольствие, и Хандке демонстрирует потрясающее владение словом и остроту мысли.

Сергей Сиротин

Опубликовано в журнале "Урал", №8, 2021.