noblit.ruМихаил Шолохов был любим властями, но «подачек» от них никогда не принимал: он так и не променял дом в Вешенской на шикарную дачу в Подмосковье.
— Однажды папа посмеялся над фамилией своего друга Василия Кудашова, сказав: «Ну что за фамилия, куда шел?» На что тот ему ответил: «А ты шел и охал». Но по жизни мой отец никогда не охал и все переносил стойко, — рассказывает дочь писателя Светлана.
Шолохов считался одним из лучших писателей Советского Союза, его книги печатались огромными тиражами, с ним искали встречи известнейшие люди, но вдруг самый главный роман — «Тихий Дон» — перестали переиздавать. Прошел слух, что сам Сталин запретил, потому что обиделся на писателя.
— Никто не знает, на что он обиделся. Но в 12-м томе собрания сочинений Сталина появилось письмо Кону, в котором вождь писал, что Шолохов в «Тихом Доне» допустил ошибки. Какие это были ошибки, не уточнялось. После этого папу перестали печатать и переиздавать «Тихий Дон». Он писал Сталину с просьбой принять его и объяснить, в чем заключаются его ошибки. Но Сталин сослался на занятость и отказал. И потом, сколько ни пытался отец попасть к нему на прием, тот его так и не принял. А вот почему, никто так и не знает. Но «Тихий Дон» потом боялись переиздавать до самой смерти Сталина.
…Наш дом в войну был разбит, а дача в Подмосковье отцу была не нужна — он никуда не хотел уезжать из родной Вешенской. Поэтому отец попросил, чтобы вместо дачи ему построили дом на родине. За строительство взялся отдел ЦК. И во время этой стройки комитетчики так проворовались, что вместо 300 тысяч рублей дом обошелся в 900. Управляющий делами при Сталине Крупин свалил вину на отца и потом скрупулезно из всех гонораров отца вычитал его долг.
Мне кажется, что все легенды, которые были сочинены об отце и «Тихом Доне», уже можно собрать в отдельный том. Я сама читала и смеялась, что мой папа был разведчиком у Деникина и что в подвале нашего дома сидел умалишенный, который и написал «Тихий Дон». Кстати, считают, что отец собирался писать продолжение «Тихого Дона». Это тоже неправда. Он поставил точку и ничего больше добавлять не собирался.
Мама была старше папы на три года. Но когда он посватался и мама спросила: «Сколько тебе лет?» — он ответил: «Мы с тобой ровесники». Узнала она, что он ее обманул, уже когда в семье были дети. Родители всегда были вместе. Папа даже на охоту и рыбалку маму с собой возил, говорил ей: «Поедем охотиться». Она пыталась отговориться: «Мне некогда». Но он настаивал и уже в машине шутя журил ее: «Ну что за непутевая бабенка у меня жена: сидела бы дома, штопала мужу носки, так нет, она тащится на охоту». Но сам быть без нее нигде не мог. Для него это и не охота была, и не рыбалка, если ее нет рядом. Кстати, она стреляла не хуже, чем он, и как рыбак была гораздо терпеливее.
Дорогие подарки в семье Шолоховых дарить было не принято, но по случаю получения Нобелевской премии писатель вывез всю свою семью за границу.
— Сталинскую премию в 41-м году папа отдал в Фонд обороны, Ленинскую — на восстановление школы, в которой он когда-то учился, Нобелевскую же оставил себе. Он потратил ее на то, чтобы показать нам, детям, Европу и Японию. Там ограничения для нас были только в плане общения: за границей мы жили в посольстве, поэтому папа не мог встречаться с теми, с кем бы хотел. В плане передвижения же никто нам препятствий не чинил. На машине мы объездили вдоль и поперек и Англию, и Францию, и Италию.
Шолохов, как говорит его дочь Светлана, действительно никогда ни на что не жаловался и не охал. Даже когда ему поставили смертельный диагноз — неоперабельный рак горла, он отказался от обезболивающих, чтобы иметь возможность разговаривать со своими близкими.
— После жуткой контузии, которую он получил во время авиакатастрофы при перелете из Москвы в Куйбышев, у отца случился инсульт, затем второй. Потом начался сильнейший диабет, к которому добавился и рак. У него были жуткие боли, но он вел себя так стойко, что никто никогда бы не подумал, что он ужасно страдает. Я была с ним в больнице в Москве перед самой его смертью. Врачи меня просили: «Светлана Михайловна, уговорите его уколоть обезболивающее, это же такая боль!» Папа на все уговоры отвечал: «Никакой боли у меня нет, и уколы не нужны». Потом вообще попросил забрать его из больницы, сказал: «Вызывай самолет, мне здесь делать нечего». Он боялся, что его похоронят в Москве. Он знал, что ему осталось недолго. И мы улетели в Вешенскую. 21 февраля 1984 года папы не стало.
Валентина Оберемко