noblit.ruИз всех присужденных в последние годы Нобелевских премий по литературе правильно и заслуженно эта награда была вручена разве что Жозе Сарамаго. Ни в США, ни в Южной Америке, ни в Австралии, ни даже в Западной Европе нет более современного, более многогранного романиста, чем Жозе Сарамаго... А ведь сколько было абсурдных присуждений Нобелевской премии!« — утверждает Гарольд Блум, профессор Йельского и Нью-Йоркского университетов. В последнее время известный американский литературовед, автор более 20 книг, занимается также исследованием португальской литературы, в частности творчества Жозе Сарамаго. Однако не все литературные критики разделяют столь высокую оценку творчества португальского писателя, которого американский литературовед называет «почти Шекспиром». Жозе Сарамаго — единственный португальский писатель, живущий исключительно литературным трудом.
Частые тиражи его основных произведений расходятся довольно быстро. Монопольное право на их публикацию держит издательство «Каминью» («Путь»). Писатель уже давно и солидно обосновался в соседней Испании, возвел собственный дом на Канарах. Присуждение писателю Нобелевской премии в 1998 году торжественно и широко отмечалось как в Португалии, так и в Испании. Его хорошо знают в лицо многие служащие в аэропортах Лиссабона и Мадрида. А испаноязычные издания книг писателя по своему общему тиражу превосходят его издания на родном языке. Несмотря на то, что Жозе Сарамаго удостоен высшей литературной награды мира, в России он пока что не так хорошо известен. Свое первое интервью российской прессе писатель дал «НГ», оторвавшись на краткий миг от своих многочисленных поездок.
— ЧЕМ объяснить, что вы — португальский писатель — уже давно и постоянно живете в соседней Испании, на Канарских островах?
— Причина моего переезда на остров Лансароте широко известна. В 1992 году португальское правительство подвергло своеобразной цензуре мой роман «Евангелие от Иисуса». По указанию Министерства культуры книга, к тому времени уже переведенная на добрый десяток языков, была вычеркнута из списка произведений, представленных на соискание Европейской литературной премии. Это было сделано под предлогом, что в ней содержатся нападки «на принципы, связанные с религиозным наследием христиан». А по сему, утверждал высокопоставленный чиновник министерства, Сарамаго «не может представлять страну на соискании столь высокой литературной премии», присуждаемой Европейским союзом. Одним словом, правоцентристское правительство вмешалось в вопрос, в который не должно было вмешиваться. Это, конечно, возмутило меня.
На Канарских островах живут наши родственники, что также предопределило выбор местожительства. Мы с женой Пилар — она испанка — переехали на остров Лансароте в 1993 году. Живем там уже 8 лет и очень довольны.
— В конце прошлого года вышла из печати и быстро разошлась ваша последняя книга — «Пещера». Только что отпечатано третье издание, что свидетельствует об успехе книги. Над чем вы работаете сейчас?
— Последние шесть месяцев целиком прошли в длительных и утомительных поездках по зарубежным странам, где состоялись многочисленные встречи с читателями. За это время я очень мало был дома.
У меня зреют две-три интересные темы. Но пока еще очень рано делиться своими планами с прессой. Все мое время расписано вплоть до декабря. Так что только в самом конце года я смогу сесть за свой письменный стол и серьезно взяться за работу.
Мне всегда очень трудно говорить о будущем, о том, что и как я собираюсь сделать. Но если все будет нормально, то через год, максимум через два, должна выйти еще одна книга.
— Как проходит ваш рабочий день, когда вы заняты литературным трудом?
— Я предпочитаю работать после обеда: с пяти до девяти часов вечера. Иногда утром. Но в принципе утреннее время уходит на переписку с другими писателями и читателями, на чтение книг и тому подобное. А литературным трудом занимаюсь, как сказал, исключительно вечером.
Правда, иногда обстоятельства заставляют меня менять устоявшийся распорядок дня. Например, на заключительной стадии работы над книгой, когда появляется необходимость ускорить ее сдачу в печать, я бросаю все и работаю вечером и утром.
— В 1998 году вам присудили Нобелевскую премию по литературе. Насколько это событие изменило вашу творческую и общественную жизнь?
— Да, конечно, это был незабываемый момент. Но событие это само по себе мало что изменило в моей творческой работе. Если не считать того, что унесло массу времени. После получения такой премии всегда много всевозможных приглашений и приходится много ездить. Как из рога изобилия начинают сыпаться приглашения на конгрессы, конференции, встречи, заседания. А, кроме того, издательство требует, чтобы я лично участвовал во всех мероприятиях, связанных с представлением всех новых тиражей читателям. Это заставило меня ездить по странам значительно больше, чем когда-либо в жизни. Хотя, нужно сказать, что и раньше, до получения Нобелевской премии, я особо не засиживался дома.
Что же касается общественной жизни, то здесь также мало что изменилось. Я всячески воздерживаюсь от участия в светских приемах, коктейлях, и т. п. Могу сказать, что наша жизнь с Пилар осталась такой же, как и раньше. И сами мы не изменились, не впали в соблазн принимать все без исключения приглашения. Приглашения, на которые я так или иначе откликаюсь, всегда связаны с моей литературной работой. Ни Пилар, ни меня не тянет на светские посиделки. И так как у нас в этом вопросе полное совпадение взглядов, то и жизнь наша идет обычным чередом.
— Нобелевская премия всегда способствует переводу на другие языки. На какие языки и в каких других странах уже переведены ваши произведения?
— Насколько я припоминаю, к моменту получения Нобелевской премии мои книги уже были переведены на тридцать языков. После 1998 года переводов на другие языки стало, естественно, еще больше. Можно сказать, что перевалило за 40. Появились переводы на такие языки, как корейский, фарси, турецкий, китайский и японский. То есть интерес к книгам лауреатов Нобелевской премии преодолевает самые трудные языковые барьеры. Конечно, всегда приятно получить экземпляр своей книги, переведенной на редкие языки. На хорватский, например.
— Помимо португальского, на каких других языках ваши книги выходили большими тиражами?
— Знаю, что на английский переведены все мои книги. И издавались они крупными тиражами как в Великобритании, так и в США. На втором месте стоят, пожалуй, испаноязычные издания. Как в Испании, так и в Латинской Америке было много переводов и изданий. Мне трудно делать такие подсчеты. Но полагаю, что крупнейшая читательская аудитория — испаноязычная. К примеру, тиражи «Пещеры» только в самой Испании превысили 140 тысяч экземпляров. Помимо Испании большими тиражами книга издана также в Мексике, в Аргентине и в Чили. В Португалии же общий тираж трех изданий «Пещеры» не превышает 90 тысяч экземпляров.
— В наши дни, когда СМИ, особенно телевидение, проникают буквально во все поры планеты, художественной литературе пришлось уступить свои позиции. Каково ваше отношение в целом к СМИ и к телевидению в частности?
— Я все меньше смотрю телевизор. И не только здесь, в Португалии. Это относится и к Испании. И к телевидению в других странах. Мне часто приходится жить в отелях, и, как правило, я даже не включаю телевизор. Если раньше телевидение было сравнительно качественное, то сейчас такое телевидение исчезло. Так называемая борьба за зрителя дала обратный эффект. Все считали, что конкуренция между телеканалами приведет к улучшению качества телевидения. Сейчас мы знаем, что этого не произошло. Телевизор и телевидение из носителей культуры превратились в орудие отчуждения масс. Да, да, не больше и не меньше.
— Означают ли эти ваши слова, что вы стали индифферентны к телевидению?
— Мне далеко не безразлично телевидение, так как я вижу негативные последствия, которые оно несет. Лично я не телезритель, так как практически не смотрю телевизор. Исключением может быть показ того или иного интересного фильма или же освещение очень интересующего меня события.
Могу еще раз сказать, что нынешнее телевидение очень плохого качества. Знают об этом и телезрители, и те, кто делает телевизионные программы.
— Что вы читаете?
— Должен сказать, что в жизни наступает такой момент, когда читаешь значительно меньше. Больше времени уходит на то, чтобы перечитать уже давно или недавно прочитанное. Это не означает, конечно, что я не слежу за новыми изданиями. Но, учитывая мой преклонный возраст, времени на это у меня, действительно, очень мало. И мне приходится сосредотачиваться, главным образом, на своей собственной литературной работе. Повторяю, это не означает, что я не слежу за литературой, за новыми изданиями, за молодыми писателями, но делаю это несколько поверхностно, не столь тщательно, как хотелось бы.
— А что вы читаете сейчас?
— В поездках практически нет времени на чтение. Однако даже сейчас, находясь в отеле в Лиссабоне, читаю и перечитываю книгу «Этот большой и чуждый мир» Сиро Алегрия (Ciro Alegria). Я не колеблясь взял ее с собой в дорогу. Думаю, что эта книга перуанского классика переведена и на русский язык.
— Вы написали более десяти романов и повестей, которые по-разному воспринимаются литературными критиками и читающей публикой. Какую из них вы бы выделили особо?
— На такие вопросы всегда трудно отвечать. Это означало бы выстраивать свои книги по некоему рангу, в порядке их значимости и предпочтения. Обычно этим занимаются литературоведы. Очень часто отношение писателя к своим книгам зависит также от обстоятельств их создания. Поэтому я всегда говорю, что больше всего мне нравится последняя написанная книга.
Попытаюсь все же ответить на вопрос. Мне дороги все мои книги, и я испытываю к ним особую привязанность. Но к одной из них, при написании которой мне пришлось столкнуться с большими трудностями, у меня особое отношение. Тем более что, как мне кажется, мне удалось справиться с трудностями и написать неплохую книгу. Называется она «Год смерти Рикарду Рейша». В ней я затронул тему, связанную с жизнью португальского писателя Фернандо Пессоа (Fernando Pessoa). Это история моей страны в тридцатые годы. И, конечно, история Европы. Я дорожу этой книгой. Но, повторяю, что это вовсе не означает, что не дорожу другими своими книгами. Могу только сказать, что одни из них написаны лучше, а другие хуже... Как все в нашей жизни.
— Судя по прессе, особое место в вашем творчестве занимает роман «Евангелие от Иисуса»?
— Думаю, что здесь нужно принять во внимание саму тему исторической фигуры Иисуса Христа и то, как она освещается в книге. Этому способствовала, конечно, и попытка португальского правительства подвергнуть роман цензуре. И тот факт, что «Евангелие от Иисуса» стало второй из моих книг по количеству переводов на иностранные языки (на первом месте по переводам все же остается роман «Воспоминания о монастыре»). Скандал, раздутый правительством правых вокруг книги, только добавил ей популярности. Даже читатели разделились на тех, кто был согласен с тем, чтобы книга подверглась цензуре, и на тех (подавляющее большинство), кто выступил против вмешательства правительства в литературную сферу.
Да, разгоревшаяся десяток лет тому назад полемика вокруг книги все еще жива. Католики считают книгу ужасной. Но, заметьте, умные католики одобрили роман. Он им понравился. Многие из них писали и звонили мне, чтобы высказать свое одобрение.
Для меня Иисус Христос был просто человеком. Человеком, которому повезло или же не повезло тем, что на него пал выбор господа бога. Бога, в которого он верил. Я, например, не верю в существование бога. А он был избран господом богом для миссии, которая, как мы знаем, и привела его к смерти.
Мы знаем, что некоторые деяния требуют жертв, что и произошло в данном случае. Вот и все, что об этом можно сказать.
— Как правило, авторы переносят на произведения собственную философию жизни — взгляды на мир, политические убеждения и т. п. Это относится и к вашему творчеству?
— Думаю, что да. Правда, я не разделяю литературу по категориям. Есть, например, развлекательная литература. И она необходима. Время от времени я беру в руки книгу, которая бы меня отвлекла от некоторых мыслей.
Но есть и другая литература, которая заставляет думать, рассуждать, мыслить. Что касается меня, то я никогда бы не смог написать роман, не затронув в нем хотя бы один из волнующих меня вопросов. Книга для меня — это место, где я размышляю о мире, о жизни, об обществе, об истории, о времени, прошедшем и настоящем. И, конечно, о будущем. Поэтому литература для меня — это место и пространство для размышлений.
Тому, кого интересует мое мировоззрение, легко получить исчерпывающую информацию. Достаточно прочитать мои книги, чтобы иметь полное представление о моих мыслях, о том, что меня больше всего беспокоит и волнует.
— За последнее десятилетие мир претерпел крупные изменения. Как вы восприняли такие события, как развал СССР, трансформацию Европейского сообщества в Европейский союз, многочисленные военные конфликты в Африке, в Азии и даже в самом сердце Старого света?
— Мир переживает сейчас феномен экономической глобализации. На мой взгляд, это новая форма тоталитаризма. А мы живем в период отсутствия идей. В мире нет новых правильных политических идей, а против старых никто не осмеливается выступить. Мы живем в период, когда международное профсоюзное движение практически не имеет ни своего лица, ни весомости, ни значимости. Мы живем в период, когда много говорят о демократии, но демократии как таковой нет. Нельзя ведь говорить о демократии, когда реальная власть не в руках правительств, избранных гражданами, а у транснациональных монополий, которых граждане не избирали.
Дело доходит до абсурда. Мы говорим о демократии как о чем-то ощутимом, значащем. А стоит посмотреть прямо и попытаться понять происходящее, как сразу приходим к заключению, что в наше время говорить о демократии просто неприлично. Власть в мире не демократическая. И реальная экономическая власть в мире не демократическая, ибо никто не избирал руководство крупных транснациональных компаний. В этом-то и драма.
С другой стороны, левые, или же то, что мы все еще продолжаем по инерции называть «левыми», за редчайшим исключением, уже не левые. Левые стали прагматиками. Сегодня левые — это новая форма политического «центра». А левые правительства не имеют власти. Хотя граждане продолжают наивно думать, что, участвуя в голосовании, они что-то меняют или могут изменить.
Все правильно. Они могут сменить правительство, снять президента и поставить у власти другое правительство и другого президента. Но мы не можем изменить, мы даже не можем дотронуться до реальной экономической власти, которая находится вне нашей досягаемости и целиком детерминирует всю нашу жизнь. И так будет до тех пор, пока не появятся новые идеи, способные сплотить и мобилизовать людей. Или же не разразится новый мировой экономический кризис, который заставит людей вновь задуматься над тем, во что они превратили жизнь на земле.
— А все же, что ожидает мир, по-вашему, в ближайшем будущем?
— Лично я не жду ничего нового в оставшиеся мне годы жизни. Я не пессимист и не оптимист. Кроме того, полагаю, что все эти разговоры, все эти дискуссии о пессимизме и оптимизме яйца выеденного не стоят и не имеют абсолютно никакого значения.
Что действительно имеет значение, так это факты. Ну а факты таковы, какими мы их видим и знаем. В силу этих фактов некоторые живут достаточно хорошо, чтобы смотреть с оптимизмом на эти самые факты. Но ведь мы знаем и то, что сегодня в мире более трех миллиардов людей живут меньше чем на два доллара в день. А полтора миллиарда живут меньше чем на один доллар в день. Сегодня в мире больше несчастья, чем когда-либо. А тем временем политики занимаются словесными экзерсисами и делают вид, что это не так, а правительства окончательно стали заурядными комиссарами реальной экономической власти.
Какая разница — иметь в качестве президента США Клинтона или Буша? Разве что в стиле правления. А если копнуть по сути, то разницы и вовсе нет. На примере Буша мы видим, что он проводит политику крупных нефтяных и горнодобывающих фирм и монополий, которые, собственно говоря, и посадили его в президентское кресло. Буш отрабатывает за это отказом от достигнутых ранее в Киото договоренностей по сокращению промышленных выбросов в окружающую среду и планами создания противоракетного щита.
Напрашивается вопрос: а что мы можем сделать? Очень мало. В нашем обществе превалирует идея личного успеха, личного триумфа. Ведь все мы в той или иной степени эгоисты, ибо само общество постоянно внушает каждому: «не верь и не доверяй никому», «добивайся своего собственного успеха», «куй свою собственную победу, даже если для этого тебе придется убирать, уничтожать других».
Это мораль, по законам которой мы живем. И СМИ всячески помогают, способствуют этому. СМИ показывают мир как сплошной праздник. Действительно, достаточно включить телевизор и все предстает перед вами в цветной картинке — все красиво, как в голливудском фильме. А ведь находящаяся за кадром действительность — реальность развивающихся стран, к примеру, — страшна. Никому нет дела до того, что Африка — гибнущий континент. Или же что СПИД расползается по всем континентам.
И я не вижу новых политических идей, способных изменить жизнь человечества. Пока только, как сорная трава, прорастают идеи фундаментализма. Как новый тип политического и социального мышления и поведения. Все, что не подходит под определенную мерку, резко осуждается или даже запрещается. Взять, например, курение. А если взглянуть на религиозный фундаментализм, то даже не могу себе представить, куда он может нас завести. Посмотрите, что происходит в Афганистане. Да и не только там.
А мы не можем встать утром в один прекрасный день и сказать себе, что дальше так жить нельзя, что необходимо менять все это. И одна из основных причин нашего нынешнего бессилья — отсутствие реального участия граждан в политической жизни. Посмотрите, как быстро растет абсентеизм на выборах. Потому что все больше людей осознают, что их голос ничего не меняет...
Лиссабон
Александр Здитовецкий