noblit.ru— Владимир Сергеевич, как случилось, что занялись японоведением?
— Получилось все очень просто. В
— Каким было первое впечатление от книг Оэ?
— Первый роман Оэ, который мне показался очень интересным, был «Футбол 1860 года». После «Футбола» я перевел еще «Опоздавшую молодежь» — не самый лучший роман Оэ, несколько конъюнктурный; даже не так — он очень политизированный. После был «Объяли меня воды до души моей», затем — «Записки пинчраннера». И наконец, «Игры современников». Должен сказать, что «Игры современников» сложнее всего было переводить. С моей точки зрения, это самый глубокий его роман. Как он, кстати, вам показался?
— Он значительно менее личный, чем ранние книги. Там есть попытка исследовать более глобальные проблемы, поэтому ’Игры’ выглядят значительнее, чем даже ’Объяли меня воды’.
— Он просто совсем не личный. Это роман о судьбах человечества. Оэ — человек весьма политизированный. Молодежь, которая фигурирует в романе, списана с хунвэйбинов китайских. В романе какое-то сообщество для того, чтобы лучше жить, находит себе предводителя и выбирает новое место поселения. Постепенно лидер превращается в диктатора, а кончается книга тем, что вроде бы старого диктатора уже нет, но нарождаются новые, и человечество скоро снова обретет тирана. Это роман философский, социальный. Кстати, после «Игр современников» Оэ все больше склонялся к мысли прекратить романное творчество.
— Либеральные позиции Оэ не мешали его публикациям в Советском Союзе?
— Это очень интересная история. Дело в том, что Кобо Абэ состоял в свое время в коммунистической партии, а после событий в Венгрии из нее вышел. Тогда японская компартия заявила, что его нужно поместить в черный список и в СССР. Каждый роман Абэ я буквально пробивал. Что касается Оэ, он никогда не принадлежал к компартии. Он, правда, был в Обществе новой японской литературы, которое находилось под сильным влиянием компартии, и в качестве протеста вышел из этого общества, когда в Китае начались все эти зверства. Тогда же он написал очень резкую статью против того, что творит Мао Цзэдун. В СССР только это могли поставить ему на вид. Так что к Оэ у нас относились довольно хорошо. Когда Горбачев пришел к власти, он устроил в Москве Всемирный конгресс интеллигенции. И одним из делегатов был Оэ. Кроме того, Оэ был членом общественного совета журнала «Иностранная литература».
— Вы с Оэ неплохо знакомы. Какой он человек?
— Он несколько изменился после получения Нобелевки, но теперь мы с ним почти не общаемся. А раньше он был большим юмористом, очень душевным и экспансивным человеком. Когда он приехал в Москву, как раз вышли «Игры современников» — будто подгадали выход книги специально к его приезду. Он пришел к нам домой, я подарил ему книжку, он целовал меня, целовал книжку, благодарил меня — для японца такое поведение совершенно невообразимо. Но его очень взволновало то, что я эту книжку перевел. Дело в том, что для Японии «Игры современников» показались очень сложным романом. Многие его не восприняли, и Оэ сделал даже упрощенный вариант этой книги. Кстати сказать, этот упрощенный вариант был переведен на Украине.
— Вы сказали, он человек остроумный.
— Да, Оэ большой шутник. Он был у нас в гостях. А моя жена очень вкусно готовит грибы. Оэ попробовал сначала один вид грибов и говорит: «Ой, это так вкусно! Первым моим впечатлением от поездки будет доклад Горбачева, а вторым — грибы Наны». Потом он попробовал другой вариант грибов — жюльен, посмотрел внимательно на мою жену и сказал: «Нет, первое впечатление — это грибы, а второе — доклад». Потом, когда мы ездили в Японию и гостили у Оэ, он все время просил, чтобы моя жена делала жюльен. И в последний раз он раздал по порции своей семье — двум сыновьям, дочери и жене — и сказал: «А остальное съем я и никому больше не дам».
— На какую ногу у Оэ поставлен дом? Он же очень тяготеет к западному стилю — отражается ли это на образе жизни?
— Самый передовой японец и самый передовой японовед — мы все обожаем японскую еду. Так что японская еда в любом доме, традиционном или нетрадиционном, всегда присутствует. То же самое и у Оэ. Едят они, разумеется, палочками. Естественно, что жена (она искусствовед, очень европеизированная женщина) ничего делать не умеет и всю еду покупает в полуготовом или готовом виде. У него двухэтажный небольшой дом в пригороде Токио. Гостиная комната: с левой стороны тахта, огромный телевизор, а справа — обеденный стол, за которым мы и сидели всегда. Обычный стол, не низкий. И жена Оэ сидела с нами, хотя в Японии полагается, чтобы жена к столу не подходила.
— Оэ говорит, что он пишет так, как писать по-японски невозможно и нельзя. Что он имеет в виду?
— Ему это снится. Он сам себе это придумал. Дело в том, что Оэ находится под огромным влиянием Толстого и Достоевского. У него большие длинные фразы, и он считает, что изменил язык. На самом деле никакого языка он не изменял и переводить его не сложнее, чем любого другого японского писателя. Сам Оэ слишком узко понимает свою роль в японской литературе. Дело в том, что когда Япония только вышла в мир, она сразу же стала двуликой, началась борьба, похожая на ту, что происходила в России между славянофилами и западниками. Одни считали, что Япония должна быть ограждена от западного влияния, другие хотели, чтобы она влилась в западный мир. С каждым годом это противостояние все усиливалось. Первым ’западником’ был Акутагава Рюноскэ — великий писатель и широчайшей эрудиции человек. Когда я смотрел его переписку, у меня просто волосы шевелились, потому что он упоминал таких западных людей, о существовании которых я просто не слышал никогда. Линия, начавшаяся с Акутагавы, продолжалась до войны, а после нее появилось поколение писателей, которые уже стали естественной частью мировой литературы. Из этого поколения — Абэ, из него же — Оэ. Сейчас вот весь мир зачитывается Мураками, но ведь это ужасающе: он халтурщик, конъюнктурщик, кто угодно, только не писатель. А все им увлекаются. Почему? Потому что он пишет западную литературу с японским колоритом.
— Кто сегодняшней японской общественности ближе — ’западники’ или японофилы?
— Традиционные ценности всегда остаются для Японии ценностями. Они все вышли из традиционной японской литературы, но одновременно с этим все сегодня испытывают сильное влияние Запада. Проблема в другом. Как и во всем мире, в Японии сейчас очень мало читают.
Беседовала Мария Терещенко