М. Кучерская. Почему Кэнзабуро Оэ перестал писать романы [«Российская газета», 31.01.2005]

Японская культура вторглась в российскую повседневность весомо и зримо — суши-бары на каждом шагу, томики Харуки Мураками в каждой книжной лавке. Тридцать лет назад мода на японское была несколько одухотвореннее — интеллигенция зачитывалась романами Кавабаты, Акутагавы, Абэ и, конечно же, Кэндзабуро Оэ, которого в 1970-е годы охотно печатала «Иностранка». Именно в это время Оэ написал свои главные остросоциальные романы, которые принесли ему не только российскую, но и мировую славу: «Футбол 1860 года» (1967), «Объяли меня воды до души моей...» (1973), «Записки пинчраннера» (1976), «Игры современников» (1979)... Романы Оэ тяготеют к притче, фантастика и миф незаметно прорастают в них сквозь реальность, а центральной их темой, начиная с романа «Опоздавшая молодежь» (1962), остается самоопределение молодого поколения в обществе, мучительная невозможность вписаться в навязанные обществом правила.

В 1994 году Оэ получил Нобелевскую премию, а спустя год объявил, что больше романов писать не будет. И слово свое сдержал, все силы направив на общественное служение. Сегодня Оэ — один из самых авторитетных общественных деятелей Японии, бесстрашно критикующий японское правительство, а также процессы глобализации, поверхностность современной японской культуры, стертость японской литературы. Меньше всего это напоминает брюзжание: судя по всему, Оэ действительно испытывает боль и личную ответственность за происходящее в его стране.

О творчестве живого классика японской литературы, которому исполняется 70 лет, мы побеседовали с известным японистом, доцентом кафедры японской филологии Института стран Азии и Африки Виктором Мазуриком.

— Русскоязычному читателю хорошо известно несколько японских авторов старшего поколения — Кобо Абэ, Рюноскэ Акутагава, Ясунари Кавабата, Юкио Мисима. Какое место в этом ряду занимает Кэндзабуро Оэ?

— Оэ принадлежит к тому послевоенному поколению, которое пришло в литературу на волне не очень свойственных западной и японской литературе проклятых вопросов. Перед Россией, возможно, из-за постоянных стрессов, которые она испытывала, эти вопросы стояли всегда. Перед японской интеллигенцией эти вопросы встали в послевоенный период. Одним из самых острых оказался вопрос об ответственности за произошедшее в 1930-1940-е годы: как такое могло случиться и что это означает? Одни писатели, принадлежащие к так называемому интровертному поколению, отказывались от рационального понимания и погружались во внутренний мир, описывая происходящее с сугубо экзистенциалистских позиций. Их главной темой было самоотчуждение личности. Классический пример писателя экзистенциалистского направления — Абэ Кобо, у которого все эти проблемы описаны почти схематически. Главная тема Кэндзабуро Оэ — место молодого человека в мире, судьба потерянного поколения, которое, как он выражался, опоздало на войну, уже не могло отстаивать национальные идеалы с оружием в рукам и оказалось «у разбитого корыта».

— Насколько популярен Оэ был и остался в Японии?

— Оэ был, пожалуй, самым востребованным писателем до конца 1960-х годов на волне студенческих бунтов, левацких революций. Когда эти битвы отшумели, закатилась и слава Оэ. Последние романы Оэ по инерции продолжает читать узкая группа японской интеллигенции, уже постаревшая и ностальгически возвращающаяся к боевым годам своей молодости. Угасание массового интереса к Оэ объясняется и тем, что он переключился с художественной прозы на философскую публицистику, написал уже десятки книг, толстенных, которые очень сложно написаны и тяжело читаются.

— Однако в 1994 году Оэ стал лауреатом Нобелевской премии, значит, в мире его не забыли?

— Как ни парадоксально, в Японии его читали все меньше, а в мире все больше. И одна из причин его популярности в Европе — русские переводы. Я думаю, что на Западе среагировали именно на интерес к Оэ в России. У России — репутация серьезной литературной страны, и если уж здесь так интересуются Оэ, Абэ, значит, в этих авторах действительно что-то есть: вот логика западных издателей. И Оэ начали переводить. Хотя если бы жив остался Абэ Кобо, то его шансы получить Нобелевскую премию были все же выше и по масштабу дарования, и по глубине затронутых проблем. Но так получилось, что именно Оэ занял его место.

— Чем объясняется повальное увлечение прозой Оэ в России в 1970-е годы?

— В советское время диапазон дозволенного был не очень широк. Переводить буржуазную литературу не «нашего» направления было невозможно. Выбрать, с одной стороны — серьезных, с другой — идеологически приемлемых писателей, было не так легко. Книги же Кэндзабуро Оэ критически оценивали буржуазную действительность, и на переводы его был дан зеленый свет.

— Любопытно, что Оэ не раз признавался в том, какое огромное влияние оказали на него «Бесы» Достоевского. Чем это объяснить?

— У Достоевского культура не головная, а очень цельная, японцы ценят в Достоевском архаическое, синкретическое начало. Достоевский — колоссальный сенсуалист. Японцы ведь самое главное воспринимают не головой, а животом (хара). В этом причина того, что Запад так и не понял Японию, хотя Япония вроде бы открытая страна, активно общающаяся со всем миром. На самом деле японцы остаются намного более закрытыми, чем мы. Дело не только в двух с половиной веках закрытости в позднем Средневековье, но и в том, что культура информации в Японии не такая, как у европейцев. Японец — это как бы европеец с первобытной цельностью сознания.

— А как же многочисленные голливудские фильмы о самураях — это не начало понимания?

— Когда смотришь на самураев в голливудском исполнении, не знаешь, плакать или смеяться. Ничего более далекого от того, что называется «Путь воина» («бусидо»), то есть кодекс средневековой этики самураев, нет. Капризный неврастеник, который чуть что хватается за меч и всех крошит в капусту, — это же переодетый в самурая ковбой. Японцы намного лучше поняли Запад, чем Запад — Японию. Японцам для понимания понадобилось интеллектуальное усилие, а Западу для этого пришлось бы вернуться в пещерное доисторическое время.

Майя Кучерская.