Приветствуем вас в клубе любителей качественной серьезной литературы. Мы собираем информацию по Нобелевским лауреатам, обсуждаем достойных писателей, следим за новинками, пишем рецензии и отзывы.

А. Прокопьев. О Томасе Транстрёмере. Интервью [«Радио Свобода», 06.10.2011]

Параметры статьи

Относится к лауреату: 

О творчестве Томаса Транстрёмера говорит обозреватель Радио Свобода Кирилл Кобрин:

— Его не назовешь громким, актуальным писателем. Но дело в том, что современная поэзия, по крайней мере, в западном мире, тоже не является особенно актуальным, уж тем более громким литературным занятием. Времена титанов, скажем так, ушли. После того, как роль поэта в современном мире, особенно в западном мире радикально изменилась и поэзия стала частным делом частных людей, любое присуждение Нобелевской премии современному поэту, если оно не связано с чисто политическими обстоятельствами, часто вызывает недоумение и разговоры. Но в данном случае любой человек, который читал или знает Томаса Транстрёмера, человек, который более или менее существует внутри определенного контекста, скажет, что это замечательный поэт, который, безусловно, должен быть увенчан Нобелевской премией. Нобелевская премия, конечно, — не чемпионат мира по литературе, но это в любом случае еще одно громкое напоминание о нем и о его творчестве. И о том, что вообще поэзия в современном западном мире существует и это — исключительно важная вещь.

80-летний шведский поэт Томас Транстрёмер почти всю жизнь провел в городе Вистерас. Он по образованию врач-психолог, работал в самых тяжелых, для такого спокойного общества, как шведское, местах, — в тюрьмах для несовершеннолетних, в лечебницах для людей, которые получили тяжелые увечья. То есть он знает психологическую сторону жизни совершенно не понаслышке. Как поэт он является, я позволю себе такое определение, поздним или одним из последних модернистов. Его поэтическая родословная, безусловно, идет от первой половины, я бы даже сказал, от первой трети ХХ века. Безусловно, это сложные стихи. Речь идет о французском сюрреализме, но не только о нем. Можно говорить и о немецкой поэзии, о Рильке... Речь идет об очень сложных стихах, хотя порой и внешне прозрачных, но которые содержат в себе то, что мы называем высокой европейской культурой, то, что мы понимаем или подразумеваем, когда произносим такие имена, как тот же Рильке, Томас Манн, а если говорить о кинематографе — шведский режиссер Ингмар Бергман. То есть это очень культурный, исторически оправданный выбор, отчасти завершающий определенный период в истории и в культуре Западной Европы, — считает Кирилл Кобрин.

Черный рояль, глянцево-черный паук,
дрожит в паутине, сплетаемой тут же. Звук
в зал долетает из некой дали,
где камни не тяжелее росы. А в зале
Балакирев спит под музыку. И снится Милию
сон про царские дрожки. Миля за милею
по мостовой булыжной их тащат кони
в нечто черное, каркающее по-вороньи.
Он в них сидит и встречается взглядом
с собой же, бегущим с коляской рядом.
Он-то знает, что путь был долгим. Его часы
показывают годы, а не часы...

(Фрагмент стихотворения «Сон Балакирева» в переводе Ильи Кутика)

Московский лингвист Алексей Прокопьев переводил произведения Томаса Транстрёмера нерифмованным стихом. Почти трехсотстраничный сборник вышел в 2002 году в издательстве ОГИ. В интервью Радио Свобода Алексей Прокопьев рассказывает о творчестве Транстрёмера и сложностях перевода его стихов.

— Транстрёмер — крупнейший шведский поэт ХХ и начала XXI века. Если чего-то и не хватало для того, чтобы назвать его великим поэтом, — видимо, как раз Нобелевской премии. Присуждена она ему, как сформулировано в решении Нобелевского комитета, «за то, что его краткие, полупрозрачные образы дают нам обновленный взгляд на реальность». Вы согласны с такой формулировкой высокой награды Транстрёмера?

— Да, пожалуй, согласен. Я думаю, это очень точное определение, хотя поэзия трудно поддается дефиниции.

— Трудно переводить Транстрёмера?

— Невероятно трудно! Дело в том, что он пишет вроде бы просто, а при переводе стихов, как ни странно, всегда бывает так: чем проще стихотворение, тем труднее его перевести.

— Речь идет о потаенном смысле стиха или о сложности формулировки, рифмы, его слога?

— Нет. Он пишет в основном свободным стихом, правда, прекрасно владеет твердыми, так называемыми античными размерами, например, сапфической строфой, алкеевой строфой, он в этом просто мастер. Есть несколько стихотворений, написанных таким способом. Сложность состоит в том, что свободный стих сам по себе труден для перевода. Свободный стих — это не отсутствие формы, а каждый раз новая форма, уникальная форма, я бы так сказал.

Я просто удивился этим стихам. Они меня покорили своей ясностью и как бы простотой, — а на самом деле очень детальным взглядом на мир, где пространству и времени, особенно пространству и длительности придается очень много внимания.

— Почему вокруг творчества Транстрёмера идет дискуссия относительно того, как именно нужно его переводить? Вы переводили его нерифмованным стихом, но есть и много переводов его рифмованным стихом, скажем, Ильи Кутика.

— Кутик переводил его, насколько я помню, уже давно. Я думаю, что переводы Кутика, — скорее, в каком-то смысле, переложение. Если бы стихи были рифмованные, то в русской традиции их не стоило бы переводить нерифмованным стихом. Странно заставлять писать стихи в определенном метре, рифмы к ним придумывать, когда там этого ничего нет. А вот передать стихи, как они есть, чтобы при этом получились стихи, — когда у нас традиция свободного стиха еще не очень развита... Вот эта задача, по-моему, как раз настоящая. Кстати, я не один переводил Транстрёмера, у меня есть соавтор — Александра Афиногенова. Мы переводили разные стихотворения и старались дополнять друг друга. В 2002 году вышел сборник Томаса Транстрёмера, который мы давно хотим переиздать.

— Какие это стихи? Как вам с ними работалось?

— Работалось чрезвычайно упоительно, я бы сказал. Сборник избранных стихотворений, который вышел в издательстве «ОГИ», это билингва — по-шведски слева, справа по-русски. Этот сборник очень быстро разошелся — в течение, наверное, полугода. Потому что те, кто понимают, конечно, сразу его расхватали. Мы хотим сделать новое издание там же, в «ОГИ». Оно будет отличаться только на одну пятую, потому что мы четыре пятых, наверное, всех его стихотворений перевели. Он хоть и выпустил 11 сборников, но эти сборники включают в себя восемнадцать, девятнадцать стихотворений, не более того.

— Вы как-то общались с автором?

— Общались. Он приезжал сюда два раза. На моей памяти он еще раньше приезжал, он же дружил с Геннадием Айги. Собственно говоря, это была как раз идея Геннадия Николаевича, чтобы мы с Сашей переводили Транстрёмера. Он много лет положил на то, чтобы добиться, чтобы у нас переводы Транстрёмера были именно нерифмованными, хотя в Европе уже давно все было переведено. В Швеции его почитают как главного поэта, но и во всей Европе Транстрёмер очень хорошо известен.

— Какое он на вас произвел впечатление?

— Человек созерцательный. Когда я его катал, — он же в коляске, парализованный, — он попросил остановиться у церкви Рождества Богородицы, и он очень долго на нее смотрел. Я думаю, медитировал, совершал духовную работу.

— Вы говорили с ним о поэзии?

— С ним трудно говорить, можно только писать, показывать, что ты написал, и он мог только что-то через жену передавать, которая в основном понимала, что он говорит. Или он писал левой рукой что-то — одно слово, два. Но мы общались, тем не менее. Он ясно выражал, например, свою радость по поводу услышанных им переводов. Поэт на самом деле всегда услышит, хорошо перевели его стихи или нет, я просто это по нему видел.

— Что вам дало общение с Транстрёмером? Все-таки фигуры такого литературного уровня встречаются не каждый день.

— Несомненно, какое-то открытие произошло. Я просто удивился этим стихам. Конечно, я их знал задолго до того, как начал переводить, они меня покорили своей ясностью и простотой, — а на самом деле очень детальным взглядом на мир, где пространству и времени, пространству и длительности уделяется очень много внимания. У него очень много глаголов движения и они как-то противостоят глаголам покоя. Скорее, это такие визионерские стихи, хотя не надо понимать, что это прозревание будущего. Это, скорее, угадывание настоящего. Не то, что мы видим, а то, что мы можем увидеть внутри вещей и мира.