noblit.ruВ Московском университете прочитал лекцию знаменитый турецкий писатель, лауреат Нобелевской премии Орхан Памук. В своем выступлении, посвященном выходу на русском языке его нового романа «Музей невинности», господин Памук рассказал среди прочего, что сейчас работает над созданием в Стамбуле настоящего музея с таким названием. Он должен открыться через год, и те, кто предъявит у входа экземпляр романа (в том числе на русском языке), смогут пройти туда бесплатно. По окончании лекции с Орханом Памуком поговорила Анна Наринская.
— Главный герой «Музея невинности» Кемаль собирает коллекцию вещей, имевших отношение к его погибшей возлюбленной Фюсун. Что за коллекция будет в вашем музее?
— Именно эта коллекция! Этот музей всячески связан с романом, в каком-то смысле это музей романа. Там будут предметы, которые упоминаются в тексте, которые связаны с историей Кемаля и Фюсун.
— В коллекции Кемаля было 4213 окурков Фюсун...
— И в моем музее они будут! Именно в таком количестве. Я решил выставить их в вестибюле — как коллекцию бабочек, каждый в отдельной рамке.
— Оба ваши музея — и в книге, и реальности — называются «музеями невинности». Это невинность отношений героев, или невинность времени — 70-80-х годов XX века, когда разворачивается действие романа, или еще какая-нибудь невинность?
— Я вам этого не скажу. Потому что у меня нет ответа. Я не считаю, что между названием и содержанием книги должна быть прямая, очевидная связь. Эта связь может возникнуть сама — в голове у читателя, после того как он прочтет книгу. А может и не возникнуть. Я никогда не объясняю названия своих книг. Почему «Белая крепость» так называется? Почему «Черная книга»? Если бы вы только знали, сколько раз меня об этом спрашивали...
— Хорошо, как бы ни называлась коллекция Кемаля, в любом случае это собрание овеществленных воспоминаний. Сама жизнь предстает в вашем романе коллекцией воспоминаний...
— А разве это не так? Ведь именно воспоминания определяют нашу идентичность. Люди объединены именно воспоминаниями — семьи, кланы, нации. Для меня, как для писателя, необъективная память человеческая, то есть именно воспоминания, куда важнее будто бы объективной памяти исторической. В этом я следую за Прустом, который сплавил в своих романах память и литературу. День сегодняшний состоит из дней вчерашних, прошлое всегда возвращается — например, вместе с запахом маленького печенья мадлен. Это его писательские открытия. Для меня — хоть я и не пишу как Пруст — очевидно, что говорить о настоящем невозможно, не говоря о прошлом. И вообще, что такое прошлое? Прошлое — это и есть настоящее.
— Ваш герой Кемаль тоже поклонник Пруста. Он даже посещает его музей в Комбре, а вот его возлюбленная Фюсун так никогда и не попадает в Европу...
— Да она не очень-то туда и хочет. Когда у нее начинаются трудности с визой, она говорит, что ну и прекрасно, она, в общем-то, и не стремилась. Я, кстати, был точно такой же. Я не выезжал из Турции до тридцатилетнего возраста. Я не очень интересовался тем, что происходило за пределами Турции...
— Странно, вы так много писали о свойственной туркам «жажде Запада»...
— Ну, потом я очень изменился, очень... А насчет «жажды Запада» я скажу, что это отнюдь не одним туркам свойственное чувство. У людей во многих странах есть ощущение, что все, что в мире происходит, происходит только в Америке и в некоторых европейских государствах. Я, например, приезжаю в Китай — мне говорят: вот вы стали знаменитым, как же вы, писатель, пишущий по-турецки, этого добились? Приезжаю в Корею — все жалуются, что никто в мире ничего не знает о корейской литературе, тоже спрашивают: как это вам удалось, господин Памук?
Я свое собственное везение считаю чудом. В мире доминирует Америка и Западная Европа — и в мире литературы тоже. Поэтому выходит, что опыт других народов не оказывается в полной мере разделенным человечеством. Мы читаем американских писателей, которые пишут об американцах. Девяносто процентов человечества знает, что история делается где-то там, где их нет, что они из этого процесса исключены. Я об этом много писал — в «Снеге», отчасти в «Стамбуле».
— Но вы также говорили в своей речи на прошлогодней Франкфуртской книжной ярмарке, что сейчас должны появиться новые мировые культурные центры...
— Да, мне кажется, вот прямо сейчас что-то меняется. Война в Ираке и вообще глупость Джорджа Буша пошатнула уверенность американцев в себе и уверенность мира в них. К тому же происходят перемены в мировой экономике. Китай и Индия растут, средний класс в этих странах растет, а следовательно, там будет все больше литературы, ведь литература — продукт деятельности среднего класса. Так что да, вектор мирового культурного интереса может, я думаю, изменить направление. Наконец.