COLTA. RU подготовила небольшую подборку цитат из нескольких интервью нового лауреата Нобелевской премии по литературе.
«Мо Янь» означает «молчи». Я родился в 1955 году. В те времена люди в Китае жили ненормальной жизнью. Поэтому папа с мамой велели мне не болтать за порогом дома. Если откроешь рот и будешь говорить что думаешь, попадешь в беду. Я их послушался и не болтал. А когда только начинал писать, мне казалось, что у каждого великого писателя должен быть псевдоним. Я вспомнил, как папа с мамой велели мне молчать. И взял себе псевдоним «Мо Янь». Смешно, что я так себя называю, — теперь-то я болтаю бесконечно.
*
В будущем, я думаю, те, кто изучает историю, должны будут обращаться к книгам по истории. Но если хочешь узнать что-нибудь о временах давным-давно минувших, о том, что люди чувствовали, как жили день за днем, — то такое знание следует искать в литературе. Если мои книги все еще будут читать через несколько сотен лет, их читатели все поймут про повседневную жизнь людей.
*
(О том, почему роман «Колесо жизни и смерти» написан от руки)
Когда я пишу на компьютере, мне приходится пользоваться пиньинь. Это не то же самое, что писать, пиньинь обедняет словарь, а это разбивает мне сердце. Так что я решил, что если писать иероглифами от руки, то я смогу лучше выразить то, что хочу.
Есть и другая причина. Я слышал, что рукописи, особенно знаменитых людей, могут дорого стоить. Так что я их оставлю дочери, может быть, она когда-нибудь сможет их продать.
*
Принято думать, что восьмидесятые были золотым веком китайской литературы. Даже короткий роман тогда обсуждали всей страной. А девяностые были целиком про деньги и бизнес.
После того как в Китае появился интернет, все молодые люди стали основное время проводить в сети. Количество тех, кто читает художественную литературу, начало снижаться. При этом сегодня существует так много разных способов писать, как никогда раньше. Думаю, можно сказать, что пишущих людей много, очень много — и пишут все по-разному.
Ситуация начинает все больше напоминать американскую или европейскую. Важно отметить, что все больше пишущей молодежи публикует романы онлайн. В Китае 300 миллионов человек ведут блоги. И тексты их очень, очень хороши.
(Джим Лич: «Настоящий Мо Янь» [1])
***
Когда я впервые прочел Маркеса, то был шокирован и разозлен. У меня возникло ощущение, что все, что он умеет, я тоже умею. И если бы я сам об этом догадался, то так бы и писал. Однако благодаря ему мне пришлось многое пересмотреть в моей работе. Только подумайте: если бы Маркеса не было, то в Китае возник бы свой собственный Маркес. Но он был — и, к сожалению, успел первым.
Китайскую литературу невозможно отделить от мировой. Влияние Маркеса на меня можно рассматривать как интеллектуальный диалог китайского писателя и иностранного. На основе внешнего опыта китайский писатель меняется и вырабатывает собственный стиль.
(Из книги Laifong Leung: «Morning Sun: Interviews with Chinese Writers of the Lost Generation» [2], 1994)
***
Концепция реинкарнации хорошо знакома сельским жителям Китая. Если ягненок рождается в тот же час, когда умирает человек, начинаются разговоры о реинкарнации. Я и сам в это верил. Это все деревенская атмосфера... У нас в поселке не было электричества до начала восьмидесятых. После девяти на землю опускался непроглядный мрак, в котором, казалось, так и шныряли призраки и демоны.
(Интервью China Daily, 2008 г.)
***
Я благодарен службе в армии, которая оставляла мне время на литературные занятия. Однако я никогда не писал об армии. Возможно, когда-нибудь, когда почувствую, что уже готов справиться с такой задачей.
*
Я остаюсь членом партии и не хочу из нее выходить — это означало бы лишние проблемы, которых можно избежать, и огромные «ПОЧЕМУ?» в газетных заголовках.
*
Я не пишу о современной молодежи, возможно, потому, что я ее не понимаю. Я немного слишком погружен в прошлое и в собственные воспоминания. Если я напишу что-нибудь еще в ближайшие двадцать лет, я, возможно, обращусь к настоящему.
(Интервью Bertrand Mialaret «L’é crivain Mo Yan, de la dictature du Parti à celle du marché» [3])
***
Летом 1996 года я побывал с двухдневным визитом в небольшом российском городе рядом с китайским пограничным городом Маньчжоули. Тогдашнее впечатление не сравнить с представлением о России, которое осталось у меня от чтения русской литературы. В 2007 году я был в Москве, принимал участие в книжной выставке, и вот тогда-то и ощутил всю ширь и величие России. Россия — это безграничные просторы, удаль и размах, но есть в ней и тонкая, мягкая красота.
*
В детстве я прочитал в школьном учебнике старшего брата «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина, потом прочел «Детство» Горького. Конечно, как и вся китайская молодежь того времени, читал «Как закалялась сталь». Мой любимый русский писатель — Шолохов, его «Тихий Дон» оказал на меня, как писателя, очень большое влияние.
*
Русским читателям пришелся по душе роман «Мастер и Маргарита» Булгакова, поэтому уверен, что они примут и мою «Страну вина».
*
За последние 30 лет китайская литература добилась блестящих успехов. Помимо произведений других авторов вехами в ее развитии являются и мои произведения — «Семья красного гаоляна», «Большая грудь, широкий зад», «Страна вина», «Колесо жизни и смерти».
(Интервью сайту «Восточное полушарие», февраль 2010 г.)
***
Нобелевский комитет характеризует мою работу как «галлюцинаторный реализм». Думаю, это хорошее определение того, чем я занимаюсь. Давно, в 1987 году, я написал статью об отношениях китайских писателей с Уильямом Фолкнером и Габриэлем Гарсиа Маркесом. Оба этих художника очень существенно на меня повлияли. От них я узнал, что книги можно писать так. Они как два извергающихся вулкана. Нельзя слишком приближаться, иначе расплавишься. Мне пришлось старательно уходить от их влияния, чтобы не потерять себя.
(Интервью CCTV, 12 октября 2012 г.)
***
(В ответ на вопрос о том, до какой степени магический реализм, а также более традиционные техники письма позволяют писателю говорить о том, что его действительно волнует, в условиях цензуры)
Занятия литературой часто обременены политической проблематикой. Например, в реальной жизни есть какие-то острые или слишком чувствительные темы, которых авторы не хотят касаться. Писатели, оказывающиеся на такой развилке, могут привнести воображение в эти чувствительные моменты и таким образом отделить их от реальности. Или, наоборот, преувеличить ситуацию, довести до того, что все предельно ясно, ярко и уж точно реально. В общем, на самом деле я полагаю, что ограничения и цензура прекрасно влияют на литературное творчество.
(Интервью Джону Фримену, Granta, 11 октября 2012 г.)
- «Humanities», January/February 2011 / Volume 32, Number 1
- Columbia University Seminar Series, 1994
- Le Nouvelle Observateur, 06.2009
Подготовил Станислав Львовский