Эта книга написана шведским писателем в зрелом возрасте, но в значительной мере отражает одновременно трудный и счастливый опыт юности, когда он был бродягой и странствовал по свету. Книга названа романом, хотя оснований для этого нет. Бессюжетный, бесхарактерный текст с разрушенной конструкцией и почти эссеистический в своем свойстве перескакивать с одного на другое — вот что предлагают читателю считать за роман. Главный герой Болле работает с компаньоном в табачной лавке. Они изготавливают сигары старинным кустарным способом и из последних сил сопротивляются прогрессу, создающему машин за замену людям в этом труде. Их мечта — уплыть на пароходе в Америку и там основать свое дело. Чтобы достичь ее, они работают не покладая рук, пытаясь скопить денег на билет. Но денег в итоге хватает только на одного — поэтому приходится бросать жребий, чтобы определить, кому же из двоих плыть в Америку. Удача улыбается компаньону, и Болле остается только проводить его в путь, сожалея о том, что не ему выпала возможность покинуть этот ненавистный ему прогрессивный Старый свет. На этом сюжет заканчивается, и остальная часть книги — это сборник различных историй, в которые попадает как сам Более, ставший бродягой, так и другие персонажи этого мира «пропащих», как называют себя бродяги; они странствуют по свету, но причина, толкающая их к этому, им неизвестна.
Этот переход от цельной истории к раздробленному и довольно скучному эссе с наивными натуралистическими картинами сельской жизни оставляет в некотором недоумении. Великолепно описанный быт и мысли табачных мастеров, и сам табак, его сорта и сигары, которые из него делают — все это специфическое и интересное действо приносится в жертву утомительной и примитивной игре в некую натурфилософию, которой пытаются заниматься бродяги и которой симпатизирует сам писатель. Идеи этой философии в общем-то были выражены гораздо сильнее, причем людьми далекими друг от друга в своих взглядах на мир. Идеи о порабощении прогрессом, разобщении человека и природы, зле насилия над человеком — кто из прогрессивных мыслителей XX века об этом не говорил? У Мартинсона эти идеи не обрели ни малейшей глубины, сохранив наивный максимализм в устах бродяг, которые формулируют их на уровне школьных сочинений. Такая наивность не воодушевляет, в результате чего даже обычная симпатия к этим бродягам становится своего рода одолжением. Это не веселые бродяги Стейнбека, и не эпический национальный герой Уленшпигель де Костера, и не хиппарствующие искатели смысла Керуака — это всего лишь мутные и примитивные бродяги Мартинсона, попадающие в унылые истории и буксующие в своих истинах, которые даже не преподнесены так, чтобы к ним возникла симпатия. Эссеистическое построение книги, безусловно, иногда выводит Мартинсона за пределы наивности, но и та символика, которую он эксплуатирует, оказывается слишком самоочевидной. Например, Харон, который в конце книги перевозит умершего Более в рай в челне смерти. Что может быть дешевле прямой апелляции для обозначения связи жизни и мифа? К сожалению, все чаще мифы становятся просто приемами, вместо того чтобы быть несущей силой. Нет сомнений, что Болле воплощает в себе собирательный образ странника, но если задаться вопросом, что же его отличает от традиционного «маленького человека», то может оказаться, что и ответить будет нечего. И не потому, что таковы и есть маленькие люди, а потому что в данном случае это единственная характерность, которую можно навесить на этот образ. Мартинсон просто не позаботился о создании характера, предпочтя дать несколько иллюстраций человеческим типам, не отличившись, однако, никакой оригинальностью.
В общем, странно, что «Панорама» выбрала эту книгу в качестве визитной для творчества Мартинсона (а читатель вправе рассчитывать на это, учитывая специфику ее книжной серии). Причем это не юношеский роман, а зрелое произведение, которому уже предшествовал ряд более ранних. В сопроводительной статье можно даже прочитать следующее: «Мартинсон рассматривает это произведение не просто как реалистическое описание части своей жизни, не как „романтико-географическое повествование“, а называет его символическим романом о Швеции». Если с этим спорить желания нет, то идущее далее сравнение с Кнутом Гамсуном уже точно кажется перебором. Очевидно, что «Дорога в царство колоколов» — это далеко не весь Мартинсон. Но книга оставляет недоумение. Просто недоумение. И вопрос, который я лично задаю себе все чаще: «И за это дали Нобелевскую премию?»