noblit.ru
Когда Владислав Ходасевич приступал к написанию биографии поэта Гавриила Державина, уже существовал труд, где была проделана огромная фактологическая работа по этой теме. Труд этот принадлежал академику Якову Гроту, и Ходасевич не скрывал, что опирался на него. Из статьи Андрея Зорина о Ходасевиче мы можем узнать, на что делал ставку Ходасевич, чтобы избежать обвинений в повторении уже написанного. Вообще следует сказать, что творчество Державина весь 19 век трактовалось несколько однобоко. Его считали хоть и классическим поэтом, но старомодным и представляющим лишь исторический интерес. Лишь с наступлением Серебряного века русской поэзии наследие Державина было переосмыслено, во многом благодаря как раз Ходасевичу. Яков Грот подошел к своему труду как ученый, стремящийся к объективности. Он переработал сотни источников и, потратив более двух десятилетий, написал книгу объемом более тысячи страниц. Поэтому перед Ходасевичем стояла сложная задача. Нельзя было слишком увлекаться повторением подробностей, но и отходить от них слишком далеко тоже было нельзя – это привело бы к домыслам. Опасен был и путь беллетристических украшений. Тем не менее Ходасевич нашел выход. В биографии Державина он равно отошел как от языка, современного поэту, так и от языка 20 века. Марк Алданов точно заметил: эта биография написана пушкинским языком. А во-вторых, Ходасевич выступил в защиту совершенно новой идеи: поэзия для Державина была способом государственного служения и именно этим служением и определялась вся жизнь поэта. И действительно, предреволюционная критика, заново оценившая творчество Державина, оставалась совершенно равнодушна к его государственной деятельности.
Андрей Зорин во вступительной статье пишет, что Ходасевич оказался совершенно прав. Новейшие исследования, результаты которых не могли быть известны Ходасевичу, говорят о том же: Державин ставил Закон превыше всего и даже самодержавие под конец жизни стал считать не столько абсолютным благом для государства, сколько неизбежным злом, которое необходимо принять. Ходасевич пришел к этим выводам, анализируя преимущественно лирику поэта. Отмечается также, что его интерес к Державину был не случайным, а длился всю жизнь. Ходасевич был сыном поляка и крещеной еврейки, а по религиозному воспитанию католиком. Но родиной его всегда была Россия, и обретал он ее через русскую словесность, воплощал которую Пушкин. А ближе всех к Пушкину, по его мнению, стоял как раз Державин. Так Ходасевичу подсказывало внутреннее поэтическое чутье. В биографии «Державин» он последовательно описывает жизнь поэта, уделяя равное внимание поэзии, семье и жизни всего государства.
Гавриил Державин родился в Казанской губернии в дворянской семье малого достатка. Родители были люди небольших познаний, а мать так и вообще полуграмотна. Науки и искусства их не интересовали. Если бы не дворянское звание, маленького Гаврилу, может, и не учили бы ничему. Но учить было надо. Все дело в том, что как дворянин их сын по достижении определенного возраста должен был предстать на особом смотре и сдать экзамен в присутствии представителей правительства. Однако как учить его в Казани? На всю страну было два-три учебных заведения, да и те в Петербурге и Москве. Дело осложнилось еще и тем, что, когда Гавриле исполнилось 11 лет, его отец умер, оставив семью в плачевном состоянии. Вдове пришлось разбираться со множеством проблем, включая соседей, которые захватывали имения семьи или затапливали их луга. В итоге имения не приносили дохода, а у матери Гаврилы не было ни денег, ни покровителей.
Поскольку в Казани недавно открылась гимназия, у Державина появилась возможность получить образование там, правда, оно было очень плохим. Да и гимназию ему пришлось бросить и поступить солдатом в Преображенский полк. Уже здесь проявилось его стремление служить долгу. Свою службу в таком низком звании он считал настоящим бедствием и тем не менее решил ни в чем не отставать от товарищей. Здесь же, в казарме, он начал свои первые и очень неуклюжие поэтические упражнения, подражая Ломоносову и Сумарокову. Писал он и так называемые «конфетные билетцы», то есть двустишия, предназначенные для бумажек, в которые завертывались конфеты. Но творчество его еще было слабо. Тяжелый и неповоротливый слог, общая скукота и эпиграммы, которым не хватало остроты, чтобы достичь своей цели.
В армии между тем росло недовольство. Воцарившийся после Елизаветы Петровны Петр III насаждал прусские порядки и всячески подчеркивал превосходство голштинских полков над русской армией. А Державин из-за своей бедности все никак не мог получить повышения и оставался солдатом. Под пером Ходасевича Державин в эти годы предстает обычным карьеристом. Конечно, назвать его беспринципным было бы слишком сильно, но он действительно еще не умеет задуматься о пользе государства, видя только себя и свои амбиции. Поэтому, когда происходит переворот и воцаряется Екатерина II, Державин воспринимает это как крушение последних надежд, ведь теперь у него исчезала возможность стать офицером в голштинских полках Петра III.
Но и теперь Державин не отказывается от служения долгу. На этот раз Ходасевич рисует образ покорного слуги, который ждет и надеется, что и на него прольется хоть немного от того дождя наград, который накрыл приближенных императрицы. Во дворцах происходят торжества, вельможи ликуют, а Державин скромно стоит караульным на часах, словно ожидая милости. Когда-то он дал себе обет не воспевать в стихах царей, но обет этот в итоге нарушил и начал писать оды в честь Екатерины II.
В конце 1760-х он вел себя довольно беспутно, совершая многочисленные грехи молодости. Он проиграл в карты деньги на новое имение матери, связался с авантюристами, имел порочные связи с девушками, а в 1770 году даже решил бежать в Петербург из Москвы. Денежные проблемы были наиболее трудны, бывало, что ему не хватало денег, чтобы просто добраться из одного места в другое. Тем не менее Ходасевич довольно легко перелистывает страницы жизни Державина и без печали смотрит на перипетии его судьбы. Как будто знает, что Державин настоящий герой и значит с ним не может случиться ничего по-настоящему страшного. Талант его тем временем, очевидно, растет. Друзья среди офицеров особенно ценили его за его умение владеть словом и составлять разного рода письма, от просительных к императрице до любовных. Сами они выражать свои мысли не умели. И по-прежнему Державин ждет случая отличиться.
Такой случай представился во время пугачевского восстания. Державин находился в самой гуще тех событий и оставил ценнейшие документальные свидетельства. Первоначальный успех Пугачева, по-видимому, был связан с тем, что казанское дворянство и местные власти не проявили должного усердия в борьбе с ним. На самом деле, еще в начале 1773 года Пугачев был схвачен и доставлен в Казань, но потом отпущен в город, откуда и бежал. Позже остановить его оказалось гораздо сложнее, потребовалась помощь из Петербурга. Главнокомандующим был назначен генерал Бибиков. По всей вероятности, власть Екатерины II была не столь сильна над всей территории империи, потому что ей пришлось идти на хитрость, чтобы мобилизовать казанских дворян и заставить их дать рекрутов. Бибиков отправил Державина на Волгу, ожидая, что после разгрома под Оренбургом Пугачев отправится туда, где у него ещё до начала Крестьянской войны были сторонники среди раскольников. Там Державин должен был его поймать.
Поэт во многом преследует личный интерес. Его влечет замысел, который мог бы сделать его героем в масштабе всего государства, а именно схватить бунтовщика. Но на этом пути ему пришлось действовать довольно решительно. Например, Державин фактически организовал бунт против коменданта Саратова, который представлял в этом городе военную власть. Комендант утверждал, что город нужно готовить к обороне от Пугачева, а другие силы, к которым примкнул Державин, настаивали, что нужно дать бой за городом. Державин не имел боевого опыта, но оказался прав, хотя по сути хотел лишь отличиться после того, как первый план поймать Пугачева в Иргизе провалился. Разное бывало в этой эпопее, был момент, когда Пугачев почти схватил Державина и последнему пришлось убегать. Увы, особенно отличиться у поэта не получилось, как не получилось победить в борьбе сил при дворе императрицы за право первыми донести ей весть о поимке Пугачева. Впрочем, рук он не опускал. Чтобы выслужиться, Державин предпринял поход против киргизов, которые нападали на волжских колонистов и уводили в их плен. В тот поход ему действительно удалось многих освободить. Но его снова не заметили, поэт оказался игрушкой в мире страстей тех, кто был сильнее него. Вчера он был не последним человеком в деле поимки Пугачева, а сегодня его ставят в палочный караул, как негодяя.
Однако поэзию он не забрасывает. Он пишет оды императрице и на смерть Бибикова. Эти стихи еще несовершенны, но это впервые уже собственный голос поэта, а не следствие влияния Ломоносова. Настоящая же революция произошла весной 1775 года, когда Державин познакомился с поэзией Фридриха II и сам родился как оригинальный и самобытный поэт. По мнению Ходасевича, две силы направили Державина – гиперболизм и грубость. Рождены они были одновременно гневом и добродетелью.
Жаль только, что давили грехи молодости. Некогда Державин поручился за одного вертопраха, и теперь, когда тот, наделав долгов, сбежал, должен был выплатить долг за него. Державина даже привлекли к ответственности за ложное поручительство, которого он не имел права делать, не имея собственной недвижимости. Поэтому теперь долг нужно было выплатить ценой имения матери. Несчастья продолжали сыпаться. Во время похода на Оренбург против Пугачева государственная армия разгромила деревни матери Державина. В качестве компенсации государство обещало выплатить 25 тысяч, но в итоге реальная сумма выплат составила только 7 тысяч. Кроме того, ему обещали денежную награду за участие в поимке Пугачева, но так и не дали. В итоге поэт каким-то необыкновенным чудом выиграл в карты 40 тысяч. Чудом потому, что раньше он в карты только проигрывал.
В 1777 году произошли изменения в его карьере. Его перевели в статскую службу, объявив неспособным к военной. Он получил чин коллежского советника и 300 душ в Белоруссии, что было, конечно, несправедливо, потому что офицеры, служившие хуже и сделавшие меньше, получили куда большие награды. Начиналась, как пишет Ходасевич, «самая веселая» пора екатерининского царствования. Это было время потрясающих контрастов. Россия победила в последних войнах, ее значение возрастало, дворян осыпали наградами и милостями. По грязным улицам Петербурга разъезжали золоченые кареты, фрейлины разыгрывали пасторали, после чего их, бывало, секли, а вельможи-коллекционеры то кланялись друг другу, то отвешивали оплеухи.
Державин был назначен губернатором Олонецкой губернии, где вступил в противостояние с местным генералом-самодуром. Державин был рад отправиться в глушь, подальше от волнений Петербурга, но оказалось, что здесь волнения были не меньше. Поэт хотел привести государственное управление в соответствие с представлениями о Законе, но этому противились слишком многие. В итоге он проиграл. У него не было поддержки ни в обществе, ни в правительстве. Недостатка в законах не было, они писались исправно и, по идее, должны быть правильно регулировать жизнь общества. Но как-то так получилось, что дворяне по большей части сами решали, когда исполнять законы, а когда закрыть глаза, притом что на словах все признавали, что лучше быть законопослушным, чем нарушителем. Державин не мог принять такое положение вещей и, к сожалению, в те годы так и не посмел задать себе вопрос: а куда же смотрит Екатерина? Почему она не карает виновников? Но до этого вопроса поэт еще не дошел.
В общем, когда в Олонецкой губернии не получилось, Державин был направлен в Тамбовскую. Здесь он проявил свой управленческий дар, вникал во все проблемы, занимался строительством, наладил исправный сбор податей, искоренил казнокрадство, посвящал время вопросам образования. Особенно показательно то, что сегодня назвали бы социальной политикой: Державин организовал сиротский дом, богадельню, больницу и дом для умалишенных. До него заниматься этим никому не приходило в голову. Тем не менее, несмотря на деятельный и прогрессивный подход к управлению, он и здесь нажил врагов и не смог ужиться с другими чиновниками. Более того, дело повернулось так, что Державина даже судили, правда, оправдали.
Екатерина II так и называла Державина неуживчивым и считала это подозрительным. Ходасевич проводит другую мысль: его неуживчивость в конкурентной среде других чиновников была следствием простодушия и прямоты, а они, в свою очередь, родились из его предельно точного и развившегося уже к тридцати годам умения различать добро и зло. Во многом это был идеализм, и Державин очень долго за него держался, прежде чем реальный мир открыл ему глаза. Он как будто даже понял если не правду, то, по крайней мере, логику поступков Пугачева. Ведь против чего выступил этот бунтарь? Против взяточников и казнокрадов имперской России. Вот с чем нужно бороться. Размышления в этом ключе в итоге привели поэта к отрицанию божественного происхождения власти. Цари, разодетые в пышные одежды, теперь в его глазах роднятся не столько с богами, сколько с куклами. Царю нужно не просто получить власть по наследству, ему нужно завоевать любовь народа, и только тогда его власть будет законной. Если такой любви нет, то царь превращается в тирана. Слишком долго у Державина коренилась какая-то упрямая вера в Екатерину, которая сама-то добра, но окружена злыми сановниками. Если бы не эта вера, Державин, по собственному признанию, давно покинул бы Россию. И Ходасевич, кажется, близок к тому, чтобы считать эту слепоту большой ошибкой поэта. Державин возлагал огромные надежды на императрицу и смотрел на нее с благоговением. Она в его представлении должна была стать народной монархиней, исправить зло, помочь нуждающимся, утешить болезных. Державин верил, что Екатерина будет воплощать Закон, и это ожидание стало для него своего рода религией. То же мы видим в оде «Фелица», которая открыла реалистическое направление в русской литературе, прервав традицию русско-французского классицизма. Императрица приняла эти стихи как описывающие лично ее. В одах, сочинявшихся до этого, где ее изображали сверхъестественной богиней, она себя не узнавала. В «Фелице» она тоже была прекрасна и мудра, но уже как человек. Державин же боролся не с ней, а с ее окружением. Он порицал сановников и, в частности, открыл, что князь Вяземский украл у государства миллионы рублей. Когда же выяснилось, что императрице обо всем было известно и никакого наказания не последовало, Державин об этом как-то не задумался. Но если бы задумался, его идеализм прошел бы гораздо раньше.
Державин долго не мог понять, что Екатерина отказалась от идеалистических мечтаний юности. Поэт все еще верил в ее Наказ, тогда как сама императрица, что называется, спустилась с небес на землю. Как пишет Ходасевич, она не была идеальной и удовольствовалась тем, что стала великой. Екатерина многое поняла про государственное управление. Нельзя править в одиночестве, иначе можно быстро потерять трон. Поэтому она окружила себя преданными людьми. Она сыпала наградами, орденами и землями именно для того, чтобы удержать их подле себя. Желая этих наград, люди в ее окружении развивали соревновательный дух, что шло на пользу государству. По сути, она умела делиться властью, а на казнокрадство она смотрела сквозь пальцы, фактически, разрешая воровать в некоторых пределах. Итог такой политики был парадоксальный: Россия не только не развалилась, а наоборот, строилась и развивалась. Так что Ходасевич признает, что подход императрицы был верный.
Что касается самого Державина, то он сумел добиться кое-какого состояния, оставаясь честным. Он превращался в солидного помещика, владел имениями с Рязанской и Херсонской губернии, а также унаследовал поместья родителей. Тем не менее свою принципиальность Державин ставил на первое место. Он почитал свою неуступчивость добродетелью, в том числе он был весьма неуступчив с женщинами, требуя от них смирения и покорности. Поэтический голос Державина, между тем, только обретал силу. По мнению Ходасевича, значение его для русской литературы состояло в том, что эта лирика наметила путь к реализму. Поначалу речь шла только о замене ломоносовских условностей новыми, но движение было очевидно.
Когда Екатерины не стало, Державин долго не мог с этим примириться, тем не менее на Павла он возлагал большие надежды. Павел сразу занялся искоренением самого екатерининского духа, почитая его слишком изнеженным и развращенным. А Державин тем временем надеялся, что Павел не будет потакать царедворцам, накажет казнокрадов, обучит невежд, займет бездельников делом и так далее. Даже хорошо, что Павел был крутоват, Екатерина, пожалуй, была слабовольна. Впрочем, «неуживчивость», отмеченная еще Екатериной, проявилась и в отношениях с новым императором. Державин оскорбил Павла, был отстранен от должности начальника канцелярии Верховного Совета, но потом, повинуясь давлению семьи и друзей, написал оду и был прощен. Как известно, Павел правил недолго. После его убийства, как пишет Ходасевич, многие искренне радовались, довольные в том числе и тем, что могут вернуться к запрещенной моде. Державин считал, что Павел был добр сердцем и умом, но все это быстро потеряло значение, потому что своевольный характер императора затмил достоинства души.
Послужил Державин и при Александре I. Поэт написал проект, согласно которому исполнительная власть передавалась Сенату. Государь одобрил проект, а Державин тем временем снова занялся борьбой с негодяями чиновниками. Когда началась война с Наполеоном, поэт желал победы России, но политику правительства не одобрял. Он считал, что Александра обманом затянули во все эти военные дела, и теперь народу и армии приходится расхлебывать эту кашу. В 1812 году Державин испытывал натуральную злость по отношению к тому, что происходило в государстве. Екатерининские времена на этом фоне ему представлялись благословенными. Войну и царствование Александра I он отказывался судить по справедливости, отдаваясь потоку эмоций. В последние годы жизни он не чувствовал в себе душевного отклика на происходящее. Казалось бы, Россия победила Наполеона, почему бы не воспеть это в стихах? Но Державин был глух. Может быть, последнее его сильное поэтическое переживание – это встреча с подростком Пушкиным на экзамене в Царском Селе. Слушая Пушкина, Державин, как известно, даже встал от изумления.
После прочтения этой книги создается впечатление, что Гавриил Державин стал не до конца понятым классиком русской литературы. При этом, по всей видимости, его нельзя считать интеллектуальным гением. Державин не имел именно ученых достижений, свои знания пополнял урывками и бессистемно, учиться ему было некогда, да и не умел он учиться. Даже к пожилым годам он так и не выучился говорить по-французски, умел только читать. В стихах он делал ошибки в размере и рифмах, и язык его не был чистым, поскольку в нем смешивались грубые провинциализмы и германизмы. Правда, Ходасевич не видит в этом беды, русский язык в ту пору находился в фазе становления, надежной грамматики не было, наука филология в современном понимании не существовала и опереться было не на кого. В общем, Державин был не очень-то образован, но собственные его шаги в поэзии имели большую важность. Ходасевич пишет так:
«В слове видел он материал, принадлежащий ему всецело. Нетерпеливый, упрямый и порой грубый, он и со словом обращался так же: гнул его на колено, по выражению Аксакова. Не мудрено, что плоть русского языка в языке державинском нередко надломлена или вывихнута. Но дух дышит мощно и глубоко. Это язык первобытный, творческий. В нем - абсолютная творческая свобода, удел дикарей и гениев».
Даже законы Державин писал без законотворческого опыта и очень гордился, что Екатерина их одобряла. Именно Державин воплотил новый образ русского литератора. До него занятия литературой считались частным делом, и все смотрели только на достижения реальной службы, а не на стихи или пьесы. Державин же доказал, что литература тоже может быть полноценной службой. Он не считал, что ордена придают больше достоинств стихам, и не считал, что стихи помогают добыть орден. Речь, как пишет Ходасевич, о том, что «поэзия и служба сделались для него как бы двумя поприщами единого гражданского подвига». В каком-то смысле он также был летописцем. Например, известно, что Потемкин во время русско-турецкой войны после взятия Измаила Суворовым, чтобы вернуться в фавор Екатерины, организовал роскошнейшее пиршество с театром, музыкой, прогулками в зимнем саду со скульптурами императрицы. Так вот Державин позже составил поэтическое описание этого праздника, правда, порадовать Потемкина не получилось, потому что в фавор ему вернуться так и не удалось. Державин всю жизнь писал оды, но на закате дней, по-видимому, пришел совершенно к иному итогу. Когда-то он понял, что Екатерина не бог, а человек, а теперь у него развилось ощущение, что самодержавие как таковое – это бич России, угнетающий ее душу и саму мысль. Но, конечно, революционером поэт не был, все осталось на уровне ощущений. Даже более того, он стремился защищать самодержавие, потому что передача власти дворянам представлялась ему еще более неправильным исходом. Екатерину он на склоне лет как будто понял и даже простил, но сделал горький вывод: в памяти потомков она не останется великой.
Что касается личных качеств, то Державин был прям и даже грубоват, однако добр и благодушен. Он имел прекрасные качества для чиновника: был милостив к тем, кто от него зависел, и требователен к тем, кто находился выше него. В собственном хозяйстве он был особенно добр к подневольным людям – дворовым, слугам, приказчикам, - и щедро одарял их. А вот к императрице он был беспощаден. Она, по его мнению, должна была быть абсолютным совершенством. Как-то поэт докладывал ей о провинностях казнокрадов и, не встретив понимания, выбранил ее и дернул за рукав мантильи. То есть он не боялся идти на конфликт ради своих идеалов. Со временем у него появилась слава честного и беспристрастного человека. К нему часто обращались с просьбой разрешить вопросы, когда не хотели обращаться к официальному правосудию.
И вместе с тем Державин не давал себя слишком увлечь картинами счастья. Даже в моменты полной реализации, в окружении семьи и друзей, в полном достатке и под безоблачным небом он серьезно задумывался о смерти. Возможно, в ощущении абсолютного счастья он видел ложь и умел ценить контрасты жизни. Сам по себе мир прекрасен, но отвратительна человеческая история и особенно люди, которые вершат эту историю. Себя же он никогда не выгораживал. Наоборот, в записках о своей жизни он без утайки рассказал о не самых красивых поступках, и в общем-то только гордился тем, что, пройдя через все перипетии, сумел подняться на самый верх из «ничтожества». Он был благодарен людям и обстоятельствам, что они довели его до такого падения. Тем слаще было встать.
Значение Державина для русской литературы в том, что он подвел ее к реалистическому мышлению и изображению. Исчезли крайности и появились полутона. Любовь к земле, к делу и Закону нашла отражение в его поэзии. И здесь остается только повторить самую главную мысль Ходасевича в этой книге: поэзия Державина была не менее важным служением, чем его государственная деятельность.
Сергей Сиротин