noblit.ruОсень в Петербурге. Дж. М. Кутзее. Перевод Сергея Ильина
Роман «Осень в Петербурге» продолжает линию, начатую «Мистером Фо». С одной стороны это попытка понять как рождались шедевры Достоевского «Подросток», «Идиот», «Бесы», «Преступление и наказание», время, в котором жил герой, с другой — осмысление темы отцов и детей, взаимоотношений поколений.
Кутзее мастерски переплетает прозу Федора Михайловича и его биографию на примере отношений с Анной Сергеевной, Матреной (её дочерью), полицейскими, Сергеем Нечаевым и нечаевщиной, пасынком Павлом Исаевым (к слову, в реальности он не умер молодым, а дожил до зрелого возраста, Кутзее здесь делает намеренное допущение для решения своих художественных задач). На протяжение всего романа складывается ощущение, что Достоевский идеализирует Пашу, как будто князь Мышкин срисован с него (аллюзии: Иисус — Мышкин — Исаев). Но, если подумать, не так ли делаем и мы, когда думаем о наших близких. Всегда хочется видеть лучшее и закрыть глаза на худшее. А худшее, что Достоевский по Кутзее не был таким уж хорошим отцом. Он фактически не знал Павла Исаева, и лишь его дневники и рассказы после смерти открыли завесу.
Ставрогин и Свидригайлов порой переплетаются у Достоевского в голове. Его влекут не только игры, но и Матрена (сама ли по себе или через Анну Сергеевну), Соня и другие. В итоге сам протагонист по сути антигерой своих же романов. Но не стоит зацикливаться на биографизме, потому как Кутзее — автор, а роман - вымысел. Конечно же, «Осень в Петербурге» не реальная жизнь Достоевского, а всего лишь проекция, мысленный эксперимент, каким он мог быть и/или каким его могут видеть люди, открывающие для себя мир его прозы. Зачастую сложно отделить биографию автора от его прозы, но ожидания невольно ведут к фрустрациям. В идеале всегда лучше разделять.
Если абстрагироваться от линии о Достоевском и его героях, то роман затрагивает всё ту же тему отцов и детей, что так близка Кутзее, в особенности, когда он пишет об апартеиде. Не зря выбрана именно вторая половина XIX-го для повествования, ибо, что может быть ближе к той смуте, что творилась в ЮАР. Параллели очевидны, да и проза Достоевского как нельзя лучше ложиться на описание переломных эпох.