Е. Каменская. О Ф.Э. Силланпяя. Послесловие к роману «Усопшая в молодости» [М.: Панорама, 1999]

Классик финской литературы Франс Эмиль Силланпяя, родившийся в 1888 г., получивший Нобелевскую премию по литературе в 1939 г. и умерший в 1964 г., фигура для наших читателей если не вовсе, то почти незнакомая. Некоторые его произведения у нас издавались [1], но известностью его имя, к сожалению, не пользуется. Не очень популярен он теперь и в Европе. Это, однако, не мешает книгам Силланпяя переводиться и издаваться в разных странах. Самые известные, снискавшие ему славу романы переведены почти на все европейские языки, а из восточных — на японский, турецкий, иврит. Творчество Силланпяя, биолога по образованию, «реалиста и мистика» по складу души и писателя по призванию, по сей день служит предметом споров финских литературоведов. Чего только не находят в его книгах: глубокий психологизм и природный лиризм, влияние Д. Г. Лоуренса и Анри Бергсона, традиционное крестьянское мировоззрение и «жизнепоклонство». Критики дискутируют, современен Силланпяя или устарел, писатель он «местного» значения или все-таки — всемирно признанный классик.

Споры отнюдь не беспочвенны. Свой первый роман «Жизнь и солнце» Силланпяя опубликовал в 1916 г., вообще небывало урожайном для литературы Финляндии. Поразительно, сколь часто упоминается само слово «жизнь» в этом романе — вплоть до его названия. «Жизнепоклонство» стало одним из излюбленных девизов в литературных баталиях позже, в 30-х гг., хотя концепция так и не была четко сформулирована и литературной школы на ее основе не сложилось.

«Жизнепоклонники», не чуждые мистицизму, настаивали на признании витальных сил бытия как первоосновы и видели в примитивном начале источник всяческих искусств и самой культуры. Многие считали, что наиболее яркое воплощение концепция получила в творчестве Д. Г. Лоуренса, но ее родословную можно проследить вплоть до Ницше, а следы влияния обнаружить также у Г. Гессе в «Степном волке».

У Силланпяя концепция человека сложилась под влиянием как Фрейда и новой тогда глубинной психологии, так и Анри Бергсона, чья философия стала во многом философией самого Силланпяя. Многие идеи и положения Бергсона «вычитываются» в романах писателя: интуитивное постижение, самопознание, «жизнетворческий порыв» (elan vital), концепция времени — внутреннее время человека, поток времени, «длительность» (lа durée). Знакома читателям и философия искусства Бергсона, созвучная попыткам Силланпяя добраться до «внутреннего человека», потаенного и вечно неизменного.

Первый роман «Праведная бедность», доставивший писателю известность, скорее, за рубежом, чем у себя на родине, появился в 1919 г., сразу после окончания гражданской войны в Финляндии. Силланпяя наблюдал ее с близкого расстояния — за три с половиной месяца войны его успели арестовать и красные, и белые.

Такая вовлеченность в события не помешала ему увидеть их глазами стороннего наблюдателя и оценить причины национальной трагедии — травмы, мучившей финское общество не одно десятилетие. Описывая жизнь незадачливого крестьянина, ставшего случайно красногвардейцем, Силланпяя утверждал, что перед лицом жизни, как и перед лицом смерти, равны все партии и все люди, какое бы место они ни занимали и какова бы ни была их судьба.

Одинокий голос свидетеля, прозвучавший слишком рано для финского общества, был услышан в Швеции. Так Силланпяя впервые получил международное признание.

Писатель не только с очевидностью обнаруживал в ранних произведениях свое особое понимание жизни и человека, но и прямо декларировал его в эссе «О близких и для близких» в 1923 г., утверждая цельность человеческой природы и мнимость дуализма, разъятости на дух и плоть. Наиболее отчетливо это выражено в романе «Путь мужчины» (1932): его герой постигает подлинный смысл своего существования лишь после встречи с женщиной, сумевшей соединить две части его «я». Силланпяя не прибегает к упрощениям и схематизации, но вполне в духе времени разрабатывает свои подходы к описанию различных уровней, глубин человеческой личности, его сознания и подсознания.

С точки зрения повествовательной техники он добивается этого двумя способами: местами, описывая от имени рассказчика в самых туманных подчас и неопределенных выражениях переживания и мысли персонажа, он перебивает это изложение монологами самого персонажа, местами эти приемы существуют раздельно.

Финские критики справедливо отмечали, что, поработай писатель в этом направлении и дальше, он пришел бы к внутреннему монологу. Однако все же более естественным для Силланпяя было перемежать, переслаивать голоса персонажа и рассказчика. Умело применяя этот прием, он смог передавать оттенки чувств, использовать полутона, превзойдя в этом искусстве всех творивших до него финских писателей.

Некоторые черты повествовательной манеры Силланпяя, например, вмешательство рассказчика в ход событий с пространными пояснениями и комментариями, казались долгое время старомодными и непереносимо скучными. Это воспринималось как вмешательство самого автора, отождествлявшегося с рассказчиком. Позднейшие филологические изыскания показали, что критиковавшиеся прежде пассажи могут быть интересны по-иному, а именно с точки зрения металитературы и интертекстуальности [2].

Роман «Усопшая в молодости», доставивший Силланпяя широкую известность за пределами маленькой Финляндии, не только в Скандинавии, но и в Центральной Европе и англоязычных странах, вышел в 1931 году. В основе его — история последних представителей крестьянского рода, отца и дочери. Отец разоряется, продает усадьбу и умирает, оставляя дочь сиротой. Дочь идет в услужение к соседям, переходит из дома в дом, заболевает чахоткой и тоже умирает в нежном возрасте 22 лет. Однако в печальной истории угасания рода нет трагических красок. Это гимн жизни, и романтическая героиня Силланпяя — символ нравственной чистоты — знает не только невзгоды, но и радость подлинной дружбы, участия и любви.

Одной из причин успеха «Усопшей в молодости» современный финский критик считает настроение общества в тот период: мировая депрессия, пришедшая на смену экономическому и технологическому буму 20-х гг., пробудила ностальгию по добрым старым временам, и эксперимент, новаторство в литературе утратили свою притягательность. От искусства потребовали возвращения к традициям, к естественному, природному началу.

Особенно шумный успех роман имел в Швеции. Тамошние критики сравнивали Силланпяя с Томасом Гарди, Кнутом Гамсуном, Сельмой Лагерлёф и Сигрид Унсет. А поскольку все они, за исключением Гарди, были нобелевскими лауреатами, то имя Силланпяя вскоре естественным образом стало упоминаться в числе претендентов на это звание. Однако премию он получил только осенью 1939 года.

По воспоминаниям шведского писателя Ч. Эспмарка, в тот год на соискание были выдвинуты трое писателей, все — из маленьких европейских стран, положение которых в ту пору было весьма тяжелым: швейцарец Герман Гессе, голландец Йохан Хёйзинга и финн Силланпяя. Очевидное преимущество, казалось, было у Гессе, но консервативная часть Академии, для которой этот писатель был чересчур «анархичен», решительно воспротивилась его кандидатуре. И поскольку выбор между Гессе и Хёйзингой сделать никак не могли, победил Силланпяя. Впрочем, и тогда и позже высказывались предположения, что чаша весов качнулась в его пользу и по соображениям политическим тоже — чтобы поддержать Финляндию, чьи представители в это время находились на переговорах в Москве. Переговоры обещали быть безрезультатными, а это означало неизбежную войну. Когда Силланпяя приехал получать премию, война уже шла, и лауреат остался в Швеции для сбора средств в помощь своему народу. С Нобелевской речью он не выступал.

Любопытно, что в Германии в 30-е гг. книги Силланпяя не только имели широкую читательскую аудиторию, но и восторженно принимались литераторами, сплотившимися под девизом «Brut una Boden», хотя писатель никогда не скрывал своего крайне неприязненного отношения к нацистской идеологии и практике. Силланпяя иронически писал, что его произведения «пользуются особенной популярностью там, где правят диктаторы — забавно, что они не замечают, что я как раз из тех авторов, чьи книги подлежат сожжению».

Гражданская и нравственная позиция писателя была недвусмысленно определена в «Рождественском письме вождям» — открытом послании, адресованном Сталину, Гитлеру и Муссолини. Письмо было опубликовано в декабре 1938 г. в финской социал-демократической газете и вызвало бурную реакцию немецкой прессы, требовавшей немедленного включения имени Силланпяя в списки запрещенных авторов.

В Советском Союзе о письме было известно разве что адресату и компетентным органам. Рискнем, с опозданием в 60 лет, предложить его вниманию более широкого круга читателей.

В 30-х гг. в литературе Силланпяя теснили, с одной стороны, молодые национал-патриоты, интеллектуалы, ориентировавшиеся на германскую и итальянскую идеологические модели, а с другой — левые, не приемлевшие его «биологического детерминизма» и «пассивного» мировоззрения.

И хотя появление романа «Путь мужчины» (1932), эпической серии «Люди в летней ночи» (1934), а затем присуждение Нобелевской премии по литературе укрепили позиции Силланпяя как на родине, так и в других странах, конец 30-х гг. был для него тяжелым временем: незадолго до получения премии он потерял жену и находился в состоянии глубокой депрессии. Почти все годы войны он провел в лечебнице, и его последние биографические романы «Август» (1941) и «Роскошь и убожество человеческой жизни» (1945) несут печать его недуга.

В публичную жизнь Силланпяя вернулся после войны седобородым патриархом, «дедушкой» финской нации. В последние годы он читал по радио ежегодные рождественские проповеди и делился воспоминаниями о детстве и молодости.

1. Праведная бедность. Полная биография одного финна. М.: Худож. лит., 1964.
   Люди в летней ночи. Избр. проза. М.: Худож. лит., 1992.
2. Металитература — это размышления и рассуждения литературы о себе самой, о своем создании и существовании. Интертекстуальность — включение в текст цитат из предыдущих текстов или отсылок к ним.

© Е. Каменская, 1999.

OCR Сиротин С. В. editor@noblit. ru